Правда, Сергей и по сей день появлялся в Кристинином настоящем. После каждого возвращения из рейса непременно заявлялся с подарками. Подарки Кристина охотно принимала, а с самим Бессмертным поступала сугубо так, как желала в тот момент ее левая нога. Могла сразу прогнать вон. Могла любезно позволить ему сводить себя, любимую, в ресторанчик. А иной раз и вовсе на несколько дней перебиралась к нему жить. Потому что напрасно она тогда зарекалась. Потому что когда секса слишком много — это, конечно, не есть очень уж хорошо. А вот когда его совсем нет… Оказывается, это много-много хуже. А зачем искать постороннего партнера, когда Бессмертный — вот он, только пальчиком помани. Если, конечно, не в рейсе. А вот пока он где-то там бродил по морям, по волнам, пока бороздил бескрайние океанские просторы, приходилось терпеть. Потому что посторонний мужчина — табу.

Не от особой моральности, нет. Просто всё та же владивостокская преступность, плюс болезни всякие нехорошие, плохо поддающиеся лечению, а то и вовсе неизлечимые. Да и стоило ли менять шило на мыло? В постороннем мужчине ведь можно и разочароваться, а вот Бессмертный — это, можно сказать, гарантированное удовольствие. Этот в лепешку расшибется, но заставит Кристину пищать и плакать от восторга.

Сергей за прошедшие годы ничуточки не изменился. По-прежнему вымаливал к себе внимание, и по-прежнему желал видеть Кристину только в роли величайшей стервы современности. А потому она не сильно-то и берегла его самолюбие, откровенным текстом заявляя:

— Чахлик, ты, конечно, потрясающая сексуальная машина, но ты не мужик. А потому тебе и надеяться не на что. Ты учти, я ведь развелась с тобой не шутя, и не на время. Если мне только подвернётся настоящий мужик, я даже не буду сомневаться — стоит ли мне идти за него замуж. Ты хорош только в постели. Ты тряпка, Невмирущий. Самая обыкновенная половая тряпка.

А Бессмертный от этих оскорблений только еще больше заводился.

— Стерва, какая же ты стерва! — с восхищением шептал он, играя ее соском. — Змея, Медина! Ненавижу!

И сам ужом сползал к ее ногам. Целовал каждый пальчик, ступни, поднимался все выше и выше, лаская каждый сантиметр изголодавшегося Кристининого тела. Та прижимала его голову к себе, затаивая дыхание от удовольствия:

— Ничтожество, ты абсолютное ничтожество!

И тело ее извивалось от удовольствия…


У счастливых людей годы пролетают стремительно, незаметно. Оглянуться не успеют — ах, пять лет прошло? Кристинино же время тянулось тягомотно долго. Каждый день одно и тоже: работа, дом. Дома никто, кроме мамы, не ждет, потому что папы уже нет. А мама уже почему-то на пенсию собирается. А чего, собственно, удивляться? Ведь и Кристина уже далеко не девочка, ведь самой уж тридцать второй годок пошел…

Дом, работа, работа, дом. Иногда, как праздник физического удовольствия, Бессмертный. Да тот почему-то всё реже последнее время стал вспоминать о бывшей супруге. Уже не сразу, как когда-то, с парохода бежал к ней, лишь ступив на твердую землю. И не так щедро одаривал подарками. Правда, и не совсем еще забыл, пару раз в год вымаливал ее внимание, ее любовь. Да только теперь-то Кристина кочевряжилась сугубо для виду, потому что одиночество уже до такой степени набило оскомину, что жизнь была не в радость. Впору было самой умолять его о встрече. И уже не хотелось унижать, не хотелось вытирать о него ноги. Впрочем, Кристина, собственно, никогда, кроме первой недели знакомства с Сергеем, не испытывала подобного желания. Просто давала ему то, чего он от нее ожидал. А потому несколько последних встреч была с ним предельно ласкова. Не называла Чахликом Невмирущим, тряпкой и ничтожеством. И даже сама с жадностью на него набрасывалась, изголодавшись по мужской ласке. В результате же, кажется, только спугнула его, оттолкнула от себя, заставив искать другую стерву, более стервозную, чем подобревшая вдруг Кристина.


И вдруг, громом среди ясного неба, гастроли московской антрепризы! Наташка с неуместной пародией на Доронину: "Театр. Вы любите театр? Любите ли вы его так, как люблю его я?.."

О, кто бы знал, как Кристине хотелось пойти на спектакль! Сесть в первом ряду и ждать, когда Валерка увидит ее. Интересно, он бы как-нибудь выразил свою реакцию? Может, запнулся бы на полуслове, может, обрадовался бы, стал бы играть еще лучше? Или хоть чуть-чуть, самую малость, так, что кроме нее никто не смог бы заметить, кивнул бы ей приветственно и в то же время с намеком: останься после спектакля, ты мне нужна! А может, справился бы с эмоциями и не подал виду? Потому что профессионал? Или… Или потому, что ему действительно на нее наплевать?

Наташка таки купила билеты и пошла на спектакль вместе с мужем, с Вовчиком. Кристина под страхом смерти запретила ей каким-нибудь образом дать знак Чернышеву, что она там, ведь Валерка прекрасно знал Наташку, и когда-то у них были очень теплые дружеские отношения. А в душе надеялась, что Наташка ослушается ее запрета и непременно встретится с Валеркой. И тогда он поймет свою ошибку, если до сих пор не понял.

Сама же Кристина в этот вечер, словно по заказу, была приглашена на прощальный ужин. Ирочка Николаенко, ее коллега и в некотором роде подруга, выходила замуж и уезжала в Комсомольск-на-Амуре. И если дни рождения они отмечали, в основном, в родном БТЗ (бюро труда и зарплаты), закрывшись в обеденный перерыв в кабинете теплой компанией, то грядущее замужество и переезд в другой город — куда более серьезный повод для пьянки, нежели день рождения, а потому Иркину отходную праздновали у нее дома, по всем правилам.

Вообще-то Кристина предпочитала посиделки на рабочем месте. Конечно, это вроде как нарушение если и не закона, то как минимум трудовой дисциплины. И тем не менее было так приятно отвлечься от будничной монотонности и скуки рабочего процесса! И вообще их инструментальный цех словно был создан для таких посиделок. Судите сами. Нормировщиков обычно рабочие не любят, за то что те постоянно урезают им нормы, суть зарплаты. Но в инструментальном цехе практически не было утвержденных норм, потому что крайне редко попадались одинаковые заказы. Изделия менялись с завидной регулярностью. Цех изготавливал штампы и прессформы для всего завода. А потому каждое изделие было в некотором смысле уникально, а потому оценивать работу нормировщицам приходилось скорее "на глазок", нежели по жестким нормативам. А потому так или иначе, но практически постоянно все мастера цеха ходили у нормировщиц в должниках. А чем мастер может расплатиться? Естественно, спиртом. Не техническим, а очень даже пригодным для внутреннего употребления. Оставалось только сбегать в столовку за рыбными котлетами, а еще лучше — домой за нехитрой закуской, например, принести картошечки и сала, которое всегда имелось у Надьки Майоровой. А картошку не надо было даже варить, ведь в цехе имелся термический участок, и за несколько минут ребята устраивали нормировщицам шикарную печеную картошечку!

Не надо думать, что на работе они только и делали, что пьянствовали. Сугубо иногда, по уважительной причине. В БТЗ их было шесть человек вместе с начальником, вот все шесть дней рождения и справляли на работе. Ну там, еще праздники календарные. И лишь изредка без повода, просто так. Когда мастерам выдавали спирт и они одновременно сносили долги нормировщицам. В общем, случалось, чего там. Но не слишком часто.

Может быть, поэтому Кристина и не хотела увольняться с завода? Вряд ли. Да нет, конечно же нет. Просто… По складу характера она была скорее консерватором, и очень тяжело переносила какие-то изменения в жизни. Вот как пришла в цех после техникума, как села в БТЗ за один стол, так и сидела за ним уже много лет. Был, правда, перерыв на несколько месяцев, это когда она уволилась из-за начавшихся сплетен. А другую работу так и не успела найти. Вышла замуж, некоторое время посидела дома, а потом от скуки, а вовсе не ради зарплаты, вернулась на работу. Коллектив знакомый, работа — тоже. И пусть работа довольно скучная, и пусть коллектив не особо дружный… Но вообще-то, положа руку на сердце, не так уж и часто допекали Кристину сплетнями. Зато редкие посиделки так сплачивали коллектив, что уходить в другое место почему-то не хотелось. Да и завод ведь совсем рядом с домом, так стоило ли менять шило на мыло?

В общем, в этот вечер Ира устраивала отходную. И это было просто замечательно, иначе Кристина просто извелась бы дома, ежеминутно представляя, как Наташка нарушает собственную клятву и мило беседует с Чернышевым. А так…

Вечер прошел замечательно. Нельзя сказать, что они сильно напились — нет, все было чинно-благородно, все люди ответственные, каждый прекрасно знает свою норму. А потому все были просто навеселе, всем было хорошо. Никто не буянил, не бил посуду. Посидели, поели, попили, попели песенки. А часов в одиннадцать засобирались домой — пора и честь знать.

Идти было недалеко. Да и сложилось так, что гости едва ли не полным составом отправились в сторону Олегушки — пятеро из приглашенных жили именно там. А потому идти было совсем нескучно и нестрашно, несмотря на плохую освещенность улицы. Автобуса ждать не стали — неблагодарное это дело, а идти-то всего полторы остановки. Правда, задача усложнялась тем, что идти пришлось под проливным дождем. Да дождем во Владивостоке разве кого-нибудь испугаешь? Каждый при зонте, в плаще. Можно сказать, родная погода.

Шли, шутили, смеялись. Когда поравнялись с остановкой "Олега Кошевого", как раз напротив заводской проходной, вдруг куда-то пропала Любаша Слободская. Не ушла, не покинула дружную компанию, а именно пропала. Буквально как сквозь землю провалилась. Шла, шла рядом, и вдруг — рраз, и нету. Исчезла. Покрутили головами — нету. Только Любкин зонтик одиноко плывет впереди. Именно плывет, не валяется. И только потом увидели Любкину голову.

Собственно, вряд ли это приключение можно списать на то, что компания была не особа трезва. Пожалуй, в подобную ситуацию мог вляпаться любой, даже заядлый трезвенник. Просто впритык к тротуару, на проезжей части дороги в очередной раз выкопали яму. Скорее даже не яму, а длинный, метров пятнадцати, ров. Да еще и глубиной не менее полутора метров. А если бы более? Да без компании? Ведь запросто утонуть можно было бы! Ведь остановка находится в самой низине, и вся вода с Окатовой хлынула сюда. Вода залила ров, сгладив его без следа, а ограждений во Владивостоке никто отродясь не ставил. А впятером на тротуаре компания не умещалась, да и благодаря ливню граница между дорогой и тротуаром была напрочь скрыта под водой, вот Любаше и не повезло — она шла крайняя, потому и ухнула в ров. Опомниться не успела, как оказалась в воде по самую шейку. Зонтик выронила, он и уплыл вперед.