Я знала, что мне будет нелегко на моей работе, если я стану глубже вникать в каждую проблему. Для семьи человека, которому поставили смертельный диагноз, заставить его бороться, поддерживать на протяжении этого пути и не пасть духом - огромное испытание, настоящий подвиг. Что переживают сами пациенты, мне было даже страшно представить. Зная себя, свою склонность глубоко сочувствовать чужому горю, я дала себе установку держаться на расстоянии.

Тот факт, что я не такой сильный человек, каким мне бы хотелось быть, я поняла в первый месяц работы в фонде Лаврова.

В очередной раз приехав в новое отделение для онкобольных, на открытии которого я побывала, я заметила в коридоре парня. На вид ему было не больше тридцати. Но когда я заглянула в его глаза, я решила, что передо мной старик – казалось, он заглянул в будущее, увидел его и вернулся обратно.

Его оформляли в отделение. Он говорил свои данные медсестре в регистратуре, опираясь на палочку, а рядом, с грудным малышом на руках, стояла худенькая девушка. Его жена. Он держал ее за руку. Именно он. Потому что если бы не его поддержка, она наверняка бы сползла на пол.

Я остановилась возле кабинета главврача, наблюдая за ними.

Девушка, машинально покачивая на руках спящего ребенка, смотрит на своего высокого, жилистого, спортивного мужа. И в ее огромных глазах я вижу весь ужас этого мира, отчаяние и обреченность. Она знает то, что он умрет, она уверена в этом абсолютно. Самое страшное – в ее взгляде нет надежды, так смотрят живые мертвецы, так должен бы смотреть на этот мир он. Но он, закончив говорить с медсестрой тихим и твердым голосом, поворачивается и мягко обнимает ее за плечи.

Ну вот, я оформился. Сейчас меня проведут в палату, а тебе с Даней нужно идти домой. Я позвоню вечером.

Она молчит, только губы белеют.

Соня, со мной все буде в порядке. Я поговорю с доктором, а после процедуры позвоню.

Уже ничего и никогда больше не будет в порядке, - ее голос доносится из какой-то другой реальности, холодный, безжизненный.

Третья стадия еще не приговор, - он говорит так нежно и с такой легкой, искренней улыбкой, будто ничего серьезного с ним не происходит. Словно ему не предстоит химиотерапия, а в его теле не живет захватчик, разрастаясь, пуская отравленные щупальца все глубже. Он излучает свет и доброту, в то время как даже я уже обозлилась на несправедливую судьбу.

Его жена медленно качает головой. Она пошатывается, как сомнамбула, от потрясения и горя.

Нам уже вынесли приговор, просто ты, как обычно, невнимательно слушал. Школьная привычка.

Я поняла, что у них за плечами целая история, любовь со школьной скамьи, годы юности, проведенные в мечтах и надеждах, которые только начали исполняться. И когда эта молодая семья узнала страшный диагноз, все было перечеркнуто.

У лечащего врача этого парня я выяснила, что он борется с остеосаркомой – раком кости. Что родителей его уже нет в живых из-за рака, и наследственность здесь сыграла не последнюю роль.

Я спросила, каковы его шансы. Мне ответили, что пятилетняя выживаемость согласно последним данным около семидесяти процентов, но больному придется удалить ногу, и у него есть метастазы в легких. Исход лечения предугадать невозможно.

На работу я вернулась раздавленная. Прорыдала весь день в кабинете, не в силах что-либо делать. Как ни странно, меня прикрыла Регина. Она застала меня в самый разгар истерики, когда я громко всхлипывала, уронив голову на руки. Узнав, откуда я вернулась, молча принесла мне носовых платков и попросила Лиду по всем вопросам, по которым будут искать меня, сегодня соединять с ней.

С тех пор я зареклась участвовать в судьбе больных раком как-то иначе, чем в рамках моих должностных обязанностей – координация работы отделов, проведение акций по сбору средств, привлечение новых спонсоров. А еще я старалась, что бы в помощи не отказывали никому, потому что даже самый тяжелый больной имел крохотный, но все же шанс на исцеление.

Нужно обладать невероятным запасом мужества, чтобы так, как Илона и ее волонтеры, приходить к людям, видеть их состояние, зачастую, ухудшающееся каждый день, и при всей этой нагрузке иметь силы возвращаться в свои семьи не такими морально раздавленными, какой однажды вернулась из отделения я.

Но в тот момент, когда я, имея все, вдруг поняла, что на самом деле мое желание чего-то добиться лишь способ удержать себя в трудный момент в узде, не сорваться, не потеряться в отчаянии, меня потянуло к людям, которые так же, как и я, не видят впереди будущего.

Знаю, сравнение не равносильное. Они борются со страшной болезнью и часто выигрывают лишь дополнительные дни, месяцы, годы. Я же … Все у меня хорошо, я здорова, мой ребенок тоже, мы не голодаем и даже живем в достатке, но каждое утро я просыпаюсь с чувством безысходности, без мыслей о своем будущем, без надежды на счастье.

Женя стала совсем взрослая. Она легко знакомится с другими детьми, мечтает, чтобы с новыми друзьями они оказались в одном классе, ей все интересно и ново, все вызывает радость и довольство. Я же – полная противоположность ей. Абсолютная эмоциональная пустыня. Я уверена, что с началом школы у моей дочки начнется новый этап в жизни. Она станет быстро взрослеть и на своем опыте познавать окружающий мир, у нее будет много радостных моментов, ее постигнет и разочарование. Но без этого опыта ее личность не сложится так, как надо. Она станет быстро расти на моих глазах, и в конце концов, пойдет своим путем. Я же свою дорожку потеряла.

В этот период жизни, сама не ведая как, я опять оказалась среди людей, верящих в Бога всем сердцем или проклинающих Его так же сильно.

Я стою в холле отделения, передо мной мельтешат белые халаты, но на меня уже никто не обращает внимания. Кто я и какими полномочиями обладаю, знают даже санитарки.

В полной растерянности слежу за тем, как медсестры катают по коридору медицинские штативы с капельницами и приборами.

Что я хочу найти в этом месте? Успокоение? Глядя на тех, у кого все плохо, мы часто чувствует какое-то ненормальное удовольствие от того, что у нас все хорошо. Только в сравнении мы понимаем многие вещи, в том числе, что мы счастливы и насколько нам повезло. Счастье вообще такая мимолетная штука, что ухватить ее за хвост невозможно, в то время как, например, боль может длиться часами, неделями, годами. Она будет ощущаться физически и душевно, иногда это вообще единственная реальная вещь.

Сейчас, глядя на пациентов онкологического отделения, я не испытываю ни превосходства, ни радости. Меня еще больше затягивает в пучину отчаяния. Я не из тех, кто становится счастливым тогда, когда другим еще хуже.

Возможно, здесь я хочу найти ответы, которые открываются нам только на пороге смерти?

Моя бабушка примирилась со всеми своими ошибками и неудачами, вспомнила самые счастливые мгновения именно в период продолжительной болезни, унесшей ее.

Тогда я не понимала, как люди могут испытывать умиротворение в момент, когда жизнь медленно покидает тело. Я полагала, что правильной реакцией может быть только гнев и страх. Но моя мудрая бабушка сказала, что нельзя гневить Бога и дать сердцу переполниться злостью и горечью. Это умаляет все твои достижения, все, чего ты смог добиться и построить. Эти чувства делают всю твою жизнь бесполезной, бессмысленной, лишенной ценности. Ведь когда тебе дарят подарок, ты радуешься. Так почему бы не радоваться самому удивительному дару – жизни?

И сидя в холле я надеюсь, что кто-то сможет поделиться со мной подобной мудростью, потому что здесь находятся люди, которые не лгут самим себе.

Естественно, я не собираюсь к кому-то подходить и пытать вопросом, в чем смысл жизни. Просто надеюсь, что увижу что-то или услышу.

Я вообще не знаю, чего я жду.

В холле два небольших мягких диванчика и три кресла. В огромных кадках растут пальмы, на журнальных столиках разбросаны разнообразные брошюры. Слева располагается регистратура, напротив – палаты, справа – комната отдыха для врачей.

Пациенты, как правило, предпочитают оставаться у себя, а всю эту мебель в холле поставили для родственников и посетителей.

- Ирина Викторовна, вы ждете кого-то? – молодая доктор, с которой я неоднократно общалась, участливо смотрит на меня.

Нет, Лена, я просто … немного устала, решила отдохнуть

Не самое лучшее место, - она улыбается.

Да, но я к нему уже привыкла.

Может быть, пойдете к нам в комнату отдыха?

Нет. Наверное, мне уже пора на работу.

С вами все хорошо? – она присаживается рядом и взволнованно хмурит брови.

Я не больна, если вы об этом подумали.

Просто я часто вижу такой же взгляд у наших пациентов.

Глупости. Это усталость. Со мной все хорошо.

Мы тоже часто устаем, но удовлетворение от того, что делаем, гораздо больше.

Как вам удается сохранять спокойствие? Ведь вы так часто видите смерть!

Вы же знаете, мы многим помогаем.

Но противостоять такому заболеванию, как рак, даже со всем этим оборудованием, лекарствами иногда невозможно.

Мы даем надежду, мы боремся.

Вы как наши волонтеры – так много силы воли, решительности и доброты.

Думаю, не о доброте здесь должна идти речь, а о профессионализме. У нас есть пациенты, которые отказываются от операций, потому что не доверяют врачам.

Почему?

Бытует мнение, что иногда после операции рак рассеивается по всему телу и появляется там, где его не было.

Это правда?

Только если хирург, который проводит операцию, никогда не слышал об абластике.