Моя уловка сработала. Казалось, Сэл вовсе позабыл безумные вечеринки, которые он устраивал в Майами, и целыми днями не вылезал из моря. Как сказал мне по телефону Колин, парня стало не узнать: Сэл почти перестал дерзить и даже завтракал и ужинал вместе с семьей. На присланных Колином снимках, где были запечатлены Сэл, Мария и Маргерит, парень действительно выглядел умиротворенным и почти счастливым. Все трое брели на закате по пляжу, собирая самые красивые раковины, и Мария сидела у брата на плечах. Все трое смеялись, и я понял, что у Колина есть основания быть довольным.

Глядя на снимки, я невольно подумал, что не напрасно отправил семейство Спекторов в этот тропический рай. Пожалуй, это было одно из немногих по-настоящему добрых дел, которые я совершил в жизни, и я почувствовал себя почти счастливым.

Но, как и всегда, счастье оказалось недолговечно.

Глава 13

Я проснулся, когда только-только рассвело. Разбудил меня крик петуха, но встать с кровати меня заставил лишь аромат свежесваренного кофе. Протирая на ходу глаза, я вышел из сарая, в котором стояла моя кровать. Сам сарай был сложен из грубых бетонных блоков, причем только две его внутренних стены были отделаны листами твердого пластика. Жестяная крыша проржавела, а от главного дома тянулся к сараю электрический провод-удлинитель в ярко-желтой изоляции, к которому была подключена лампочка над моей кроватью и вентилятор. Дверь была набрана из горизонтальных реек, набитых на раму так, что между ними оставался просвет дюйма полтора шириной. Ни от холода, ни от сырости защитить такая дверь, конечно, не могла. Собственно говоря, она и предназначалась совершенно для другого: как я понял секунду спустя, все время своей болезни я провел в наскоро переоборудованном курятнике.

С трудом переставляя ноги (все-таки я был еще очень слаб), я пересек двор и поднялся на крыльцо. Единственная моя одежда – застиранные шорты – когда-то принадлежала мужчине куда бо́льших габаритов, поэтому мне приходилось поддерживать их руками, чтобы они с меня не свалились.

Паулина, похоже, уже давно встала и успела подмести крыльцо, постирать и развесить белье, накормить цыплят и приготовить завтрак, состоявший, если судить по запаху, из риса, бобов и жареных бананов. Заглянув в дверь, я увидел гревшуюся на плите кастрюлю с молоком. Над кастрюлей поднимался легкий парок.

– Привет, – позвал я и сам удивился, каким незнакомым и чужим показался мне собственный голос.

Паулина стояла возле высокой бетонной раковины, служившей, судя по ее размерам, и для стирки, и для мытья посуды. С правой стороны в нее был вделан наклонный лист гофрированного железа, исполнявший функции стиральной доски. Площадка с решеткой слева предназначалась, по-видимому, для сушки чашек и тарелок. Наклонившись над центральной, глубокой частью раковины, Паулина поливала себе голову из большого ковша, смывая с волос мыльную пену. В первую нашу встречу ее волосы были собраны на затылке в тугой пучок, но сейчас они свисали свободно, доставая почти до талии.

Вылив на голову еще один ковш воды, Паулина отжала волосы и взяла в руки большой деревянный гребень.

– Если ты голоден, завтрак вон там, – сказала она, показывая гребнем в направлении стола, а сама стала расчесывать спутанные пряди.

– А можно я сначала выпью кофе? – спросил я, и она кивнула. Ее резкие, энергичные движения свидетельствовали, что Паулина с самого утра настроилась на домашнюю работу, и я был для нее всего лишь еще одним нудным делом, которое нужно сделать, чтобы как можно скорее перейти к следующему. Мое присутствие ее, похоже, не особенно тяготило, просто она никак не могла решить, что же ей со мной делать.

Я налил себе большую кружку кофе из древнего перколятора[45] и подсел к шаткому деревянному столу. Голод давал о себе знать, но кофе пах слишком соблазнительно. Попробовав его, я убедился, что вкус не уступает запаху: кофе был превосходный.

– Нравится? – Паулина, должно быть, заметила мою довольную улыбку.

Я только кивнул, потому что держал во рту очередной глоток кофе, наслаждаясь его мягким и терпким вкусом. Кофеина в напитке тоже хватало, и я почувствовал, что окончательно проснулся.

– Кофе отличный, – сказал я, когда мой рот освободился.

– Ты, я погляжу, любишь хороший кофе.

Я сделал еще глоток.

– Еще как. Если бы я мог говорить, пока… пока болел, то попросил бы тебя залить пару кружек в мою капельницу.

В окне над ее плечом виднелась курящаяся вершина Сан-Кристобаля, но Паулина показала не на него, а на второй, меньший вулкан…

– Этот сорт растет вон там.

Кофе опьянял почище виски и рома. А запах… Я хотел его похвалить, но не нашел подходящих слов.

– Потрясающий аромат! Он как… как…

Паулина кивнула:

– Так и должно быть. Другого такого кофе не найдешь больше нигде. – Закончив расчесывать волосы, она снова стянула их в тугой пучок на затылке, потом налила чашку кофе себе и села за стол напротив. Я протянул ей руку.

– Мне кажется, мы уже представились друг другу, но я в этом не вполне уверен. Меня зовут Чарли. Чарли Финн.

Она слегка склонила голову.

– Паулина Флорес. – Взмахом руки она показала куда-то за кухонное окно. – Соседи обычно зовут меня просто Лина.

– Очень приятно и… спасибо. – Я ткнул себя пальцем в грудь. – Я имею в виду, спасибо, что не прошла мимо. Правда, я помню далеко не все, но мне почему-то кажется, что ухаживать за мной в таком состоянии было… гм-м… не слишком приятно.

Паулина не успела ответить. Скрипнула дверь, и на пороге показалась ее дочь – с припухшими со сна глазами и спутанными волосами, которые падали ей на лицо. Шагнув ко мне, она сложила ладони перед собой, словно плыла брассом, а потом вытянула руки вперед и слегка поклонилась. Девочка явно чего-то ждала, и я вопросительно взглянул на Паулину.

– Она тебя приветствует, – пояснила та.

Я взял теплые ладошки девочки в свои и слегка сжал.

– Привет, красавица.

– Hola, linda, – перевела Паулина.

По лицу девочки медленно расплылась довольная улыбка. При этом у меня сложилось ощущение, что она прекрасно меня поняла, но ждала слов матери, означавших, что она может ответить чужаку.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Ну, скажи… – Паулина кивнула дочери. На этот раз разрешение говорить было явным, и девочка заметно оживилась.

– Я – Изабелла. А ты – Чарли, да? Я слышала – Чарли…

Ее имя странным образом вызвало во мне ассоциации с колоколами собора. Возможно, дело было в имени, которое носили испанские королевы в ту эпоху, когда их подданные открывали Америку и строили здесь свои церкви.

– Доброе утро, Изабелла. Мне очень приятно гостить в твоем доме.

Девочка слегка надула щеки, словно знала что-то такое, чего не знал я.

– Это вовсе даже не дом, а курятник. Ты гостишь в нашем курятнике. Мама положила тебя там, чтобы соседи не начали судачить… – Она подняла вверх палец и, покачивая им из стороны в сторону, по-взрослому нахмурила лоб. – Мужчины не должны ночевать в доме, где живут незамужние женщины. – Изабелла подбоченилась и нахмурилась еще сильнее. – Это не… – На секунду она задумалась, вспоминая подходящее английское слово. – Неприлично.

По правде говоря, я даже несколько опешил. Я не ожидал, что маленькая девочка из никарагуанской глуши разбирается в вопросах этикета и к тому же так хорошо владеет английским. Повернувшись к Паулине, я спросил:

– Где Изабелла учила язык? Ведь она выросла здесь, я не ошибаюсь?

– В наших краях большинству людей живется очень нелегко, – ответила Паулина. – Тому, кто знает английский, бывает чуть легче. Испанский она бы и так выучила, поэтому я стала разговаривать с ней по-английски, как только она родилась.

Изабелла улыбнулась еще шире, потом схватила красную пластмассовую кружку, зачерпнула из кастрюли молока и в мгновение ока вскарабкалась к матери на колени. Несколько секунд она, обжигаясь, потягивала горячее молоко, отчего у нее на рожице появились молочные «усы», а Паулина расчесывала ей волосы. Посмотрев на меня поверх головы девочки, она сказала, показав глазами на кастрюльку с молоком:

– Угощайся. У нас своя корова – наполовину браманская, наполовину индийский конредж. Очень удачное сочетание для местного климата. Браманы обычно посильнее, они легко переносят жару и отсутствие воды, но дают мало молока. Конредж послабее, но дают много хорошего, жирного молока. Наша корова сочетает качества обеих пород, так что… – Она слегка пожала плечами: – В общем, мы имеем возможность регулярно пить молоко, и еще остается немного на продажу.

Я поднес к губам наполовину опустевшую кружку с кофе.

– Почему ты мне помогла?

– Не могла же я оставить тебя подыхать в луже твоего собственного, гм-м… Не слишком красивая смерть, ты не находишь? – Паулина снова повела плечами. – В общем, я не могла, и точка.

– Ты был похож на пьяного, – вставила Изабелла. – Ты пил?

Я рассмеялся, и девочка снова улыбнулась. Прижавшись к матери, она подтянула коленки к груди. Волосы и глаза у матери и дочери были одинаковые – черные, блестящие, живые.

– Нет, я не пил.

– Ты не пьешь? – последовал новый вопрос.

– Нет. – Я покачал головой.

– Совсем?

– Совсем.

– Правда?

– Честное слово.

– А почему?

Я пожал плечами:

– Как-то не сложилось.

– Значит, ты хороший человек?

Этот на первый взгляд простой вопрос на деле включал в себя столь многое, что я не сразу нашелся, что ответить. В жизни я много лгал, поэтому солгать еще раз не составило бы мне никакого труда. Вот только боль от расставания с Шелли была еще слишком свежа, а мне не хотелось нанести себе еще одну столь же глубокую рану – и так скоро. Подумав еще немного, я покачал головой:

– Вряд ли.

Возникла неловкая пауза, которую нарушила Паулина:

– Мы не знали, где ты остановился, поэтому пришлось перевезти тебя из Леона сюда.