– Сюда – это куда?

– Это место называется Валья-Крусес. Оно находится в сорока пяти минутах езды к западу от города.

– Я, вероятно, что-то тебе должен… – проговорил я, чувствуя странную неловкость. Обычно я никогда не смущался, когда приходилось решать финансовые вопросы. – Мои вещи и деньги остались в отеле. Как только я…

Паулина покачала головой:

– Это не срочно.

– А все-таки как мне попасть обратно в Леон?

– Автобус будет через несколько часов. Билет стоит всего пару долларов.

Я похлопал себя по карману чужих шортов.

– У меня нет ни гроша.

– Завтра в Леон пойдет грузовик. Можешь отправиться с ним – тебя подвезут.

– Грузовик?

– Да. Машина моего дяди. Сегодня он работает, а вот завтра, я думаю, сможет тебя отвезти.

– Еще какие-нибудь варианты есть?

Она махнула рукой в направлении дороги:

– Можешь пойти пешком. Только боюсь, что тридцать миль в шлепанцах ты не пройдешь.

Я машинально посмотрел на свои ноги, обутые в старые шлепанцы, а Паулина тем временем продолжала:

– Теоретически ты можешь «голосовать», но в наших краях одинокий гринго, у которого на лице написано, что он потерялся, может и в самом деле потеряться.

Ее слова заставили меня задуматься. Паулина видела, что я тщательно взвешиваю все варианты, но ничего не говорила. Окончательно убедившись, что на самом деле вариантов у меня немного, я сказал:

– Ты не против, если я побуду здесь, пока твой дядя не освободится?

– Нет. – Она качнула головой. – Только тебе придется справляться самому – нам нужно кое-куда сходить по делам.

Я посмотрел на стол, где лежал ее мобильный телефон – поцарапанный «Эриксон» с выдвижной антенной.

– Можно мне позвонить в отель?

– Пожалуйста. – Паулина придвинула телефон ко мне и помогла связаться с клерком за стойкой регистрации. Парень искренне обрадовался, услышав мой голос, – по его словам, он уже начинал волноваться. Я сказал, что рассчитываю быть в отеле послезавтра, и попросил оставить номер за мной, пообещав расплатиться сразу по возвращении. «Нет проблем», – сказал юноша и добавил, что мой мотоцикл по-прежнему на стоянке и что с ним ничего не случилось.

На этом разговор закончился. Я дал отбой и снова повернулся к Паулине:

– Честно говоря, я чувствую себя немного неловко от того, что ты работаешь с самого утра, а я только сижу и ничего не делаю. Скажи, может быть, я могу чем-нибудь помочь?

Она задумчиво сдвинула брови и слегка выпятила губы, потом вопросительно посмотрела на Изабеллу. Девочка улыбнулась и кивнула.

– Ты считаешь, его можно взять с собой? – с некоторым сомнением уточнила Паулина.

Воодушевленная оказанным доверием, Изабелла приподняла бровь и критически осмотрела меня с ног до головы. Наконец она снова кивнула, и Паулина, улыбнувшись, прижалась губами к ее макушке.

– Думаю, он сможет нести небольшой рюкзак.

Изабелла звонко рассмеялась, а Паулина посмотрела на меня:

– Как тебе кажется – ты справишься?

– Я постараюсь.

– Вообще-то дорога будет нелегкой, – предупредила она. – Особенно для человека, который недавно был серьезно болен. Если ты все-таки решишь идти с нами, я хочу, чтобы ты следил за своим самочувствием и сразу сказал мне, как только почувствуешь себя плохо. Договорились?

– Договорились.

Поднявшись, Паулина налила в большой глиняный кувшин примерно галлон воды, капнула несколько капель хлорки и поставила передо мной. Ненадолго выйдя на крыльцо, она отломала от какого-то растения несколько побегов и погрузила их в воду.

– Ты должен выпить эту воду до того, как мы тронемся в путь, – сказала она. – Силы вернутся к тебе еще не скоро, но это должно помочь. – Паулина покачала головой: – Я потратила на твою капельницу четыре флакона физраствора, но, на мой взгляд, этого недостаточно.

Я пригубил воду из кувшина и обнаружил, что она пахнет не хлоркой, а мятой.

– Пей, – сказала Паулина. – Мы отправимся, когда ты будешь готов.

* * *

Солнце едва поднялось над горами, а я уже основательно вспотел. Чтобы сделать приятное Паулине, перед выходом я выпил весь кувшин, но еще ни разу не сходил по малой нужде, так что она, похоже, не ошиблась, когда утверждала, что я еще не преодолел последствия обезвоживания.

Потом мы наполнили кувшин во второй раз, и Паулина стала укладывать в рюкзаки еду и медикаменты. Мне она вручила выгоревшую бейсболку и сказала:

– Надень. Без шапки в наших краях тяжело. Полуденное солнце быстро прожжет тебе дыру в голове, и ты опять будешь блевать, на этот раз – от теплового удара.

Кроме бейсболки, я получил также пару старых теннисных туфель. Они были мне малы, но матерчатые мыски оказались прорваны, так что, хотя мои пальцы торчали наружу, в туфлях вполне можно было ходить.

– Там, куда мы идем, в шлепанцах делать нечего, – сказала мне в утешение Паулина.

Наконец все было готово. Я взвалил на плечо рюкзак, который оказался тяжелее, чем я ожидал, и мы втроем вышли со двора и зашагали по грунтово-каменистой дороге, которая, петляя из стороны в сторону, вела по направлению к вулканам. Изабелла беззаботно шагала впереди, то и дело пускаясь вприпрыжку. В ее маленьком рюкзачке лежали лишь бутылка воды, пакет карамелек и небольшая упаковка бинтов. Мешки, которые несли мы с Паулиной, были под завязку набиты теми же бинтами, упаковками таблеток, мазями, пакетами с рисом и бобами, бутылками растительного масла. Мой мешок весил, наверное, не больше девяноста фунтов, но час спустя, когда дорога ощутимо пошла в гору, мне стало казаться, будто я тащу на плече фунтов двести пятьдесят.

– Не тяжело? – Поравнявшись со мной, Паулина положила руку на мешок. – Если ты устал, мы можем оставить часть груза здесь. Спрячем его в камнях, а потом я вернусь, и…

Я поправил глубоко вре́завшиеся мне в плечи лямки.

– Нет, ничего… Я в порядке.

– Точно?

– Не беспокойся, все отлично.

На самом деле к этому моменту мешок у меня за плечами стал настолько тяжелым, что мне казалось, он буквально вгоняет меня в землю при каждом шаге. С другой стороны, эта женщина спасла мне жизнь, поэтому ответить иначе я просто не мог.

Улыбнувшись, Паулина легко обогнала меня и пошла впереди – только ее длинная юбка развевалась на ходу и билась о тонкие лодыжки.

Перед самым выходом Изабелла отвела меня за курятник, в котором я спал, и показала небольшой, огороженный металлической сеткой загончик. В загончике сидела на гнезде толстая утка. Просунув в решетку палец, Изабелла согнала утку с места, и я увидел в гнезде четыре яйца. Удовлетворенно вздохнув, девочка забросила за плечи свой мешок и первой направилась к выходу со двора.

Я никогда не видел, чтобы кто-то держал уток, поэтому спросил у Паулины:

– Эта ваша утка? Вы их разводите?

– Нет, не наша, – ответила она, оборачиваясь через плечо. – А яйца – куриные. Утка их только высиживает.

Следующий вопрос напрашивался сам собой, и я не утерпел:

– А как к этому относятся цыплята? Ведь, когда они появятся на свет, их должно здорово сбивать с толку, что их мама – утка.

Паулина рассмеялась:

– Утке все равно, кого высиживать, да и цыплята, я думаю, не заметят разницы.

– Чья же это утка?

Не глядя, она ткнула пальцем в дом с левой стороны дороги:

– Соседа. Мы взяли ее напрокат.

– Постой-ка!.. – спохватился я. – Откуда же тогда взялись яйца?

– Вообще-то курица у нас была, – нехотя проговорила Паулина. – Но…

– Куда же она подевалась?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Когда однажды утром я проснулась, то увидела яйца в гнезде да несколько перьев, которые носило ветром по двору. Что произошло с наседкой, я до сих пор не знаю.

– Ладно, допустим, утка высидит вам цыплят. Что вы с ними будете делать?

– Ничего. Пусть несут яйца. Изабелла обожает яйца всмятку.

Простота, безыскусность и даже некоторая суровость здешней жизни меня несколько обескуражили. Ничего подобного я не ожидал.

* * *

Наш путь пролегал вдоль широкой речной долины. По дороге нам встретились мотоцикл с коляской, на котором ехали мужчина, женщина и двое детей, а также несколько легких грузовичков, оседавших под тяжестью многочисленных пассажиров. В основном это были старые «Тойоты» – дедушки и прадедушки того внедорожника, который угнал из отцовского гаража Сэл. В одной такой машине я насчитал чуть не две дюжины человек: шесть или восемь втиснулись в кабину, еще человек пятнадцать стояли в открытом кузове, держась за стойки отсутствующего тента. Большинство машин, как и мы, двигались в горы, и лишь несколько шли нам навстречу. Мальчишки верхом на лошадях – босые, в растрепанных соломенных шляпах – гнали куда-то худых, запыленных коров. Часто вдоль обочин встречались заросли сахарного тростника – его толстые стебли футов пятнадцати высотой вставали казавшейся почти непроходимой стеной.

Больше всего меня поразило обилие крестов. Довольно большие – в рост человека, – они были вкопаны в землю по обеим сторонам дороги. Никакого порядка или системы в их расположении я выявить не смог, как ни старался. Одно было очевидно – их здесь буквально сотни, и встречались они через каждые пятьдесят ярдов, а то и чаще. Некоторые стояли совсем рядом с дорогой, некоторые были прибиты к деревьям достаточно далеко от нее. Несколько штук торчали буквально из воды – их основание дополнительно укрепили тяжелыми камнями. Одиночных крестов было мало, чаще они стояли группами по четыре – по шесть, иногда – по восемь. В одном месте я насчитал сразу девятнадцать крестов, странно похожих на засохшие, мертвые деревья. Показав на них, я сказал:

– Так вот почему долина называется Валья-Крусес!

Должно быть, мои слова прозвучали как вопрос, поскольку Паулина кивнула. Объяснять она ничего не стала, но через несколько шагов неожиданно обернулась ко мне: