Но что будет дальше? Как будут складываться и к чему придут их отношения, основанные, с ее стороны, на чис­то прагматическом интересе, а с его — на остром, живот­ном, атавистическом желании любой ценой забрать ее (вот эту, именно эту, веселую, живую и пахнущую травой) себе?

Когда Нэнси в то утро пришла обсуждать «техниче­ские вопросы», Ник сразу почувствовал, что она оживает.

И улыбка уже не выглядела вымученной, и глаза смотре­ли повеселее — словно опустошенный сосуд постепенно, капля за каплей, начал наполняться прежней радостной энергией.

Хуже было другое: то ли из-за того, что он рассказал ей, то ли потому, что (и это наиболее вероятно!) она боя­лась повторения вчерашней выходки, когда он набросил­ся на нее, словно дикарь, — но, казалось, Нэнси начала стес­няться его. Даже не поцеловала при встрече — только про­тянула руку и, стоило ему пожать ее, тут же отдернулась.

Ник сделал вид, что ничего не заметил, и повел ее за­втракать. С ходу предложил пожениться послезавтра (са­мому себе не признаваясь, что движим все тем же перво­бытным желанием: «Скорее! Ее — сюда, себе!»). С облегче­нием воспринял то, что Нэнси не вознамерилась устроить пышное торжество и пригласить целую орду гостей, кото­рые бы смотрели на них и жалели ее (или его?..).

Отвел ее на кухню и представил миссис Фоллет:

— Вот это моя будущая жена! Теперь вам будет с кем обсуждать мое меню! — добавил он с легким злорадством (то, что Ник наотрез отказывался тратить время на про­цедуру под названием «обсуждение недельного меню», слу­жило, по сведениям Бена, поводом для определенного не­довольства).

Миссис Фоллет явно смутилась.

В тот день все в доме — включая и Ника — чувствовали себя немного не в своей тарелке. Все, кроме Бена, кото­рый с первой минуты знакомства, словно так и полага­лось, начал называть Нэнси по имени.

Ник про себя решил, что это уж слишком! Ему самому, конечно, было бы глупо пытаться «сохранить дистанцию» с человеком, который последние шесть лет ворочает его тело, вставляет ему катетер и — пардон! — моет задницу. Но Нэнси-то — другое дело, и фамильярничать с ней Бену было вовсе не обязательно.

Постепенно убедившись, что он ведет себя вполне «цивилизованно», Нэнси перестала дичиться и просиде­ла у него полдня, болтая о том о сем. Под конец она уже не пыталась убрать прочно оккупированную им руку, а на прощание поцеловала — правда, в щеку, но все равно...

Задумавшись, Ник не сразу понял, что из гостиной до­носятся знакомые звуки выстрелов. Выскочив в гостиную, он обнаружил Бена, развалившегося в кресле и с блажен­ным видом уставившегося в телевизор, откуда доносились какие-то по-особому подвывающие выстрелы и — вместо привычной полицейской сирены — цокот копыт. Увидев Ника, Бен щелкнул пультом и доложил:

— Привез. Видеотека у нее шикарная — сплошные вес­терны! Я один уже позаимствовал, — кивнул в сторону эк­рана.

Как будто его об этом спрашивали!

В спальню Нэнси Ник вкатился с налета, привычно открыв дверь пультом, и, лишь оказавшись внутри, поду­мал, что, наверное, стоило постучать.

Она стояла у окна и обернулась — и обрадовалась. И он рассмеялся, сам не зная чему — просто потому, что на Нэн­си был розовый спортивный костюм, полосатые яркие гольфы и тапочки-«собачки» с висячими ушами и глазами-пуговицами.

— Ты чего? — удивилась Нэнси. Бросила на себя взгляд и, кажется, немного смутилась. — Я люблю так одевать­ся... Так веселее!

— Мне ужасно нравятся твои тапки.

Подъехал вплотную, получил свой (полагающийся же­ниху!) поцелуй и поцеловал в ответ — в первый раз, не счи­тая его дикарской эскапады. Губы оказались прохладными и нежными — больше ничего он распробовать не успел.

Ему стало весело, и показалось неважным все, о чем он думал, — главное, что Нэнси здесь, вот такая, теплая и домашняя... и будет теперь здесь...

— Ну как? Все в порядке? Устраиваешься?

— Мне, наверное, понадобится кое-какая мебель... А то сидеть негде, и кассеты ставить... и зеркала нет...

— А ты садись ко мне на колени, — предложил он, улы­баясь.

Во время мгновенной паузы, когда Нэнси удивленно уставилась на него, внутри стало холодно. Зря он это сде­лал — если она сейчас откажется, обоим будет неловко...

Он уже хотел сказать, что пошутил, но тут Нэнси шаг­нула к нему и действительно уселась на колени.

Почти инстинктивно Ник обнял ее, прижался лбом к ее виску, а в голове уже вертелось: «Зачем вести себя так глупо, разыгрывая влюбленную парочку, — ведь она знает... и знает, что я знаю, что она знает...». Ему стало вдруг невыносимо стыдно. Он показался са­мому себе похожим на восьмидесятилетнего старика, ко­торый уже ничего не может и приглашает девочек по вы­зову, просто чтобы потрогать их и посмотреть, как они перед ним раздеваются. (Интересно, почему он этого ни­когда не делал?!)

Возможно, они с Нэнси смогут стать друзьями... если он сам не выкинет какую-нибудь глупость, после которой она начнет испытывать к нему неприязнь или отвраще­ние... И не дай бог, она решит, что обязана терпеть его прикосновения и поцелуи — в обмен на то, что он может дать ей. Может быть, ей и сейчас не слишком приятно сидеть у него на коленях... на его мертвых коленях... все равно что на еще не остывшем трупе.

— Ник... — Нэнси повернула голову, и теплое, пахну­щее кофе дыхание пощекотало ему губы, словно пригла­шая. — Ты чего?

— Ничего. — Он целомудренно поцеловал ее в щечку. — Ты завтракала? — (Может, и правда получится стать дру­зьями?) — Мировой судья придет в семь. — (Хоть какое-то преимущество его положения — не надо тащиться в мэ­рию...)



Глава 10


Нэнси всегда думала, что свою свадьбу она запомнит на всю жизнь — каждую деталь, каждую подробность... и, может быть, когда-нибудь, расскажет своей дочке, как это было. Но то ли от волнения, то ли потому, что все произошло очень быстро, запомнить не удалось почти ни­чего.

Только один короткий эпизод — когда они ждали ми­рового судью, Робби, чуть ли не подпрыгивая от волне­ния, вдруг вдохновенно затараторила старый детский стишок:


Что-то старое, родное, что-то новое такое...


Дойдя до слов «лучезарно-голубое», она повернулась к Нэнси и оглядела ее:

— Чтобы было «чужое», я тебе дам свой платочек, а новое что-нибудь ты надела? А-а, платье? Ну хорошо...

А где у тебя «лучезарно-голубое»?! Хоть какую-нибудь лен­точку надо повязать!

— Ну перестань, что за глупости! — попыталась отбить­ся Нэнси. Ей было неудобно — Ник смотрел на них во все глаза, а Бен уже откровенно ухмылялся, особенно после бестактного вопроса Робби:

— Или у тебя внизу что-то голубое есть?!

— Ну какое это имеет значение?!

— Как — какое имеет значение?! Ты что, не понима­ешь?! — Робби обернулась. — Ник, ну хоть вы ей скажи­те — это же примета! Так положено!

Ник сначала мгновенно разозлился — Нэнси это сра­зу почувствовала, — а потом вдруг махнул рукой и рассмеялся:

— Ладно... будет вам сейчас «лучезарно-голубое»!

Выехал из комнаты — и почти сразу же вернулся.

— Вот... это достаточно голубое? — На ладони у него лежал камень размером с крупную виноградину — ярко-голубой, чуть ли не светящийся.

— Ой, а что это?! — вытаращилась Робби.

— Это голубой топаз. Из Южной Америки, — пояснил Ник, обращаясь к Нэнси. — Я тебе потом из него что-ни­будь сделаю — например, серьги, его можно пополам рас­пилить. Держи!

Нэнси осторожно взяла — топаз оказался тяжелым, маслянистым на ощупь и теплым от его руки. Подумала, что ни в коем случае не даст портить и пилить этот каму­шек, похожий на голубую звездочку.

— Ой, как здорово! Его можно завернуть в мой плато­чек и запихнуть тебе... — Тут Робби вспомнила, что в ком­нате мужчины, и поволокла Нэнси за рукав в коридор, где жарко зашептала: — Слушай, он же классный мужик! Мы тебе сейчас это в лифчик засунем — снаружи ничего не видно будет! Где бы мне такого найти?!

А потом все снова понеслось стремглав — пришел ми­ровой судья и начал церемонию, и Нэнси машинально по­вторяла и подтверждала, а сама думала, что Ник сегодня весь день был какой-то странный, вроде бы отгородив­шийся от нее — даже когда они встречались на дорожке, он казался ей ближе — и, когда дошло до слов: «Объявляю вас мужем и женой!», она почувствовала облегчение от­того, что все уже кончилось. Кажется, мировой судья несколько удивился, что на свадьбе так мало народу. Не его дело — устраивать из это­го представление для малознакомых людей Ник не соби­рался.

С него хватило и подруги Нэнси. Особа, правда, без­вредная, даже забавная... и не стала бросать на него испод­тишка сочувственных взглядов — но чересчур активная, все время мельтешит, болтает и чего-то шепотом хочет от Нэн­си (ему так и не удалось расслышать, чего именно). На та­кой бы он не женился — заговорит до смерти!

Зато Нэнси выглядела счастливой невестой — взвол­нованная, улыбающаяся, в белом платье и с подаренной им аметистовой подвеской на шее. Когда мировой судья закончил церемонию, она нагнулась к новоиспеченному мужу (он, Ник, «новоиспеченный муж»! Еще год назад такое сказали бы — не поверил!), на миг прижалась ще­кой к его волосам — и лишь потом пригнулась еще ниже, чтобы ему было удобнее поцеловать ее.

Дело успешно продвигалось к концу — торжественный ужин был уже закончен, соответствующее количество бо­калов шампанского выпито, Бен принес кофе, и Робби, смекнув, что танцев сегодня не будет, начала поглядывать на часы. Потом сделала Нэнси отчаянный знак глазами — наверное, думала, что никто не заметит.

— Я сейчас! — Нэнси вытерла салфеткой губы и вме­сте с подругой устремилась к выходу.

Ник прислушался — они зачем-то побежали на кухню.