И я поверила. Я поверила Мышкиной истерике, потому что с Муркой однажды уже произошла подобная история. Вот она.

Муркины скитания Часть первая

Несколько лет назад Мурка уже проделала подобный эксперимент. Она взяла семью: Лесного Брата, который по национальности белорус и поэтому ни к какой эмиграции, кроме как на свою историческую родину в город Гомель, не пригоден, ребенка Машку, которой в то время было лет пятнадцать и у нее как раз намечался первый роман, ребенка Кузю, которому в то время было года три и поэтому он не возражал, маму, которая никуда ехать не хотела, потому что в городе на Неве у нее муж и хозяйство на ста пятидесяти метрах полезной площади, маминого мужа, который никуда ехать не хотел, потому что в городе на Неве у него Муркина мама и куча работы, — короче, взяв в охапку всю эту ораву, Мурка выехала в Германию на постоянное место жительства. В Питере осталась Муркина бабка, к тому моменту уже нетранспортабельная. Бабке наняли сиделку, чтобы ей не так скучно было проводить освободившееся от Муркиного семейства время, и планировали вывезти за рубеж на специальном самолете с каталкой, капельницей, рентгеном, аппаратом для снятия кардиограммы и полным составом медперсонала на борту.

В Германии Мурка с компанией поселилась в общежитии — в одной комнате на шестерых. И стала сушить Кузины колготки на батарее, что вообще-то ей несвойственно, потому что дома, в Питере, у нее была специальная комната для сушки и глажки белья. Вещи, которые пришли через месяц медленной скоростью, а именно: спальный гарнитур палисандрового дерева, папина библиотека в три тысячи томов с Большой химической энциклопедией, двадцать два чемодана со шмотьем и одна маленькая сумочка, игрушечная железная дорога стоимостью полторы тысячи баксов, портрет Мурки в натуральную величину кисти одного известного питерского художника-анималиста, дубовое кресло Лесного Брата, в котором когда-то сидел граф Юсупов, — так вот, все это барахло по причине отсутствия места в их пятнадцатиметровой комнатенке пришлось свалить во дворе и накрыть брезентом. Во дворе оно пролежало ровно 5 месяцев 18 дней 3 часа и 49 минут. Немцы были очень недовольны тем, что Мурка в их чистеньком дворике устроила помойку, и, сколько она ни доказывала, что это не помойка, а антиквариат, подали на нее жалобу муниципальным властям. Муниципальные власти регулярно, раз в неделю, вызывали Мурку на собеседование и делали ей внушение. Но внушить хоть что-нибудь нашей Мурке — несбыточная мечта. Вещи мокли под дождем, а тем временем у ребенка Машки началась депрессия на почве скоропалительно прерванного романа, Лесной Брат потерял свой лесозаготовительный бизнес, а на пособие по безработице Мурка жить отказывалась, Муркина мама каждый день устраивала скандалы из-за отсутствия в общежитии горячей воды, а мамин муж грозился немедленно уехать в Питер, где у него был недочитан курс лекций на тему: «Транссексуальность в тайском кино». Доволен был только ребенок Кузя, который ничего не понимал. Да, и еще сама Мурка. Мурка тоже была очень довольна тем, что не удается никак нанять специальный самолет и свидание с бабкой откладывается на неопределенное время.

Через 5 месяцев 18 дней 3 часа и 49 минут этой упоительной жизни Мурка сняла роскошную квартиру в центре города, организовала группу бедных эмигрантов и поручила им транспортировать в эту квартиру палисандровый гарнитур и дубовое кресло. Эмигранты взялись за дело с огоньком, надеясь, что Мурка им за это заплатит. Но не на такую напали. Мурка ничего им не заплатила, считая, что на чужбине соотечественники должны помогать друг другу совершенно бескорыстно. И эмигранты, обидевшись, нарочно уронили палисандровый гарнитур и откололи ножку от кровати и кусок зеркала от шкафа. А одному особо отощавшему на эмигрантских харчах экземпляру придавило ногу Муркиным портретом, и он долго лежал в луже возле крыльца, хотя, в принципе, луж в Германии нет. Эта была единственная. Через два дня жизни в новой квартире Мурка объявила, что делать в Германии решительно нечего и пора убираться домой, в Питер. Она расторгла договор с квартирной хозяйкой. Хозяйка договор расторгать не хотела и требовала заплатить неустойку. Но Мурка к тому времени не успела хорошенько выучить немецкий язык и понимала далеко не все, что ей говорят. Она решила, что хозяйка сама хочет ей, Мурке, приплатить пару сотен пфеннигов за то, чтобы она, Мурка, со всем своим семейством осталась в квартире еще хотя бы на пару дней. В том смысле, что жалко расставаться с такими чудными людьми. Но Мурка не пощадила квартирную хозяйку. Она вернулась в Питер. Она вернулась в Питер с Лесным Братом, ребенком Машкой, ребенком Кузей, мамой, маминым мужем, портретом кисти известного художника-анималиста, игрушечной железной дорогой, папиной библиотекой в три тысячи томов с Большой химической энциклопедией и двадцатью двумя чемоданами. Вот только маленькая сумочка, в которой были все документы, потерялась по дороге. И гарнитур с креслом пришлось оставить. Они в поезд не вписались.

А бабку застали живой. Чему очень обрадовались все, кроме бабки, которая после Муркиного отъезда впервые в жизни почувствовала себя человеком. Потом еще года два Лесной Брат налаживал свой бизнес, Муркина мама — хозяйство, мамин муж — лекционный процесс, а ребенок Машка — бесперебойное течение романов. Одна Мурка чувствовала себя прекрасно. И ребенок Кузя, который так ничего и не понял. И бабка, которая через полчаса после появления Мурки в квартире потребовала выделить ей отдельную жилплощадь. Мурка немедленно расселила огромную коммуналку на улице Рубинштейна, перебралась туда и оставила бабку в покое. Так что какая-то польза от этой эмиграции все же была. И вот опять!


— Она сама сказала, что уезжает? — продолжала я пытать Мышку.

— Д-да! — рыдала та.

— И когда?

— Н-н-ичего-о-о н-н-е з-з-на-а-ю!


Я дала отбой и набрала Питер.

— Мура! — сказала я строго, когда Мурка взяла трубку. — Ты чего Мышку пугаешь? Ты куда собралась?

— Никого я не пугаю! Тут невозможно жить! Ты что, не видишь, тридцать градусов жары!

— Так ты на дачу собралась? — осторожно спросила я.

— Ни на какую не на дачу! Я в Италию собралась! В отпуск!

— Ты думаешь, в Италии не тридцать градусов жары?

— Это все равно. В отпуске жара не имеет значения. Поедем как люди, в музей сходим, культурно время проведем.

— Так ты не одна?

— Ну, разумеется, не одна! — Мурка уже начала раздражаться. Она вообще легко выходит из себя.

— А с кем, Мура?

— Господи, ну с кем я могу ехать! С тобой и Мышкой!

— А мы в курсе?

— А зачем я, по-твоему, вам названиваю?

— Я не знаю, зачем ты нам названиваешь, но Мышка лежит в истерике.

— Мышка всегда в истерике. В общем, тебе поручение. Сначала позвонишь Мышке, успокоишь, потом в какое-нибудь турбюро, узнаешь цены на индивидуальные туры — и завтра в семь тридцать чтобы встречали меня на вокзале! Все!

— Мурка! — закричала я. — А может, в Москве в музей сходим?

Но Мурка уже повесила трубку.

СЦЕНА ПЕРВАЯ,

из которой ясно, что у Мурки тоже есть возраст

Ровно в 7.30 утра следующего дня мы с Мышкой стояли на вокзале, как всегда у столбика с табло, где высвечивается номер поезда. Мы всегда встречаем друг друга у столбика, как собачонки. Это Мурка придумала, которая не в состоянии запомнить номер вагона и подойти к дверям.

Мурка появилась, когда толпа уже схлынула и мы начали питать робкую надежду, что в последний момент она забыла о поездке в Москву, или на поезд опоздала, или живот у нее прихватило, или Лесной Брат взбунтовался, или… Да мало ли что может случиться с Муркой! И тут мы ее увидели. Мурка шла по перрону, высоко поднимая ноги в здоровенных бутсах. Было видно, что эти бутсы она с трудом отдирает от земли. Широкий солдатский ремень удерживал на ее толстеньком животике камуфляжные штаны, на голове красовался пробковый шлем, на глазах — мотоциклетные очки. На груди висел бинокль, за плечами болтался рюкзак, в руках она вертела какую-то палку. Мурка бодро прошагала мимо нас и направилась к выходу из вокзала.

— Мура! — закричали мы.

Мурка остановилась и начала вертеть головой, как подбитая цапля.

— Мура! Сними очки! — крикнули мы.

Мурка подняла очки и наконец увидела нас.

— Уф! — сказала она. — Я в них как в туннеле.

— А это что? — Я ткнула в палку, которую она вертела в руках.

— Это альпеншток, — важно ответила Мурка.

— Альпен — што? — пискнула Мышь.

— Альпеншток! — терпеливо повторила Мурка. — Опорно-двигательный препарат.

— Аппарат, — поправила я, но Мурка не обратила на мое замечание никакого внимания. Она вообще не обращает внимания ни на какие замечания, а так как жизни не знает совершенно и отличить препарат от аппарата не в состоянии, то с великолепным апломбом несет чудовищную околесицу.

— Мы ведь в Италию едем, — продолжала она, — а там Альпы, если кто не в курсе. Альпеншток нам очень пригодится.

— А мы что, в горы полезем? — Судя по ее дрожащему голоску, Мышка уже готова была хлопнуться в обморок.

— В горы мы по своей воле не полезем. Но мало ли, вдруг судьба забросит нас в труднопроходимые места.

— Так мы в экспедицию собираемся, — уточнила я.

Мурка помотала головой.

— Значит, в поход. Знаешь, Мур, если ты хочешь в поход, поехали в воскресенье в Малаховку, костерок разложим, шашлычки пожарим. Интеллектуала возьмем и… — тут я запнулась, но, чтобы не обижать Мышку, мужественно продолжила: — И Джигита тоже. А то можно в Сокольники съездить, погулять после обеда. На «чертовом колесе» покатаемся, мороженое купим. А?