Потом я почувствовала всем телом удар и вырубилась.

Пришла я в себя, когда прямо в лицо мне уже бил полный свет, надо мной веяло смутно знакомое женское лицо, и совсем знакомый голос воскликнул:

- Я же говорила тебе, не лезь, дождись Майка!

Это была Оксана. Еще кто-то, в очках, склонился надо мной - это, наверное, Майк, решила я. Впрочем, думать не хотелось, мешала тупая боль во всем теле и острая - в правой лодыжке. Я закрыла глаза: то ли от режущего света, то ли от падения меня тошнило. Надо мной зашелестел рой голосов, они меня раздражали, но слов я не различала. Наконец низкий хриплый голос произнес вполне членораздельно:

- Ее нельзя поднимать до приезда «Скорой». Если у нее поврежден позвоночник, то ее можно перевозить только на щите.

Это снова Тамара в роли медсестры, лениво подумала я. И тут внутри меня все встрепенулось: позвоночник? Я заставила себя открыть глаза и пошевелить руками и ногами: все мои члены мне подчинялись, я их чувствовала. Слава богу, позвоночник цел. Но боль в правой ноге вспыхнула с новой силой, в какой-то момент она стала просто невыносимой, и я с облегчением снова потеряла сознание.

Глава 9

Я отделалась легким испугом - у меня даже ничего не было сломано. Падая с трехметровой высоты, я уцепилась за занавес, и он замедлил мое падение. Единственное, что я себе повредила, - это правую лодыжку; сухожилие было порвано, и я целую неделю почти не вставала с постели, валяясь с туго забинтованной ногой.

Синяки, конечно, не в счет, но и лежать на спине было больно - я ведь свалилась как раз на свои филейные части. Врач в «Склифе», отпускал меня домой, сообщил мне, что я родилась в рубашке, впрочем, я и без него это знала. И если бы не Марк, который, убедившись, что я чудесным образом осталась жива и почти здорова, принялся изводить меня язвительными замечаниями, то я была бы довольна жизнью - хотя бы тем, что мне удалось ее сохранить.

Впрочем, и Марк стал ко мне цепляться только тогда, когда я в лучших традициях Павки Корчагина решила поехать на студию, чтобы отснять запланированные заранее передачи, через три дня после несчастного случая. Однако его уговоры и ворчанье на меня в тот раз не подействовали - работа есть работа. Нечего и говорить, что он в тот раз сам вез меня в Останкино, сам помог допрыгать до студии и неотходил от меня ни на шаг даже во время съемки, так что Толь Толич посоветовал мне взять его в свое ток-шоу в качестве идеального мужа - он и так все время залезал в кадр. Я сидела в кресле, положив больную ногу на здоровую, и длинная пышная черная юбка скрывала повязку. Все, не только съемочная группа и героини, по даже аппаратура, как будто прониклись уважением к моим героическим усилиям, и на этот раз съемки прошли как по маслу, без сучка без задоринки. Даже сверху на меня ничего не упало; правда, Марк самолично все проверил - в том числе и треклятую лестницу, которая едва меня не угробила. Она, как оказалось, внизу опиралась на проржавевшие ролики, а верхняя перекладина было привязана к крюку, вбитому в купол, старой веревкой, которая порвалась, но не до конца - верх лестницы удержался под потолком буквально на ниточке.

Вот уж поистине - не родись красивой, а родись счастливой.

Конечно, никто не верил, что лестница опрокинулась сама собой. Когда после падения меня увезли на «Скорой», студию вдоль и поперек прочесали специалисты с Петровки и сотрудники «Ксанта» и пришли к единодушному выводу кто-то должен был хорошенько толкнуть лестницу, чтобы она сдвинулась с места. Но оставался вопрос вопросов - кто именно? Излишне говорить, что никаких отпечатков пальцев, которые могли бы выдать злодея, не нашли - или, вернее, этих отпечатков был переизбыток, потому что пыль с лестницы не вытирали по крайней мере несколько столетий, так что за нес хваталось много поколений телевизионшиков. В том числе, естественно, и все сотрудники «Прикосновения».

Свет в студии, конечно, тоже погас не сам собой. Рядом с дверью в студию в коридоре находился приборный шит, и как раз рубильник, выключавший электричество в этом и нескольких соседних помещениях, оказался девственно чистым - на нем не было ни пыли, ни отпечатков пальцев. Скорее всего, преступник дождался, пока я полезу на лестницу за своим жакетом, которым он надеялся заманить - и заманил! - меня туда, вырубил свет, в темноте добрался до основания лестницы, с силой ее толкнул, тут же выскочил обратно в коридор и снова включил ток, не забыв вытереть рубильник носовым платком Потом он мог либо исчезнуть в боковом ответвлении коридора - а студия очень удобно была расположена на перекрестке трех дорог, - либо снова вернуться в студию, якобы привлеченный моим криком и грохотом падения. Картина преступления была почти восстановлена, неизвестно только, кто его совершил.

Зато стало уже известно, кто не мог на меня покушаться - а в том, что это было именно покушение на убийство, чудом не удавшееся, опять-таки никто не сомневался. Во-первых, отпадала Таисия, которая весь тот день пролежала под капельницей в закрытом отделении - это проверили прежде всего. Совершенно отпала, во-вторых, и монтажер Света - она действительно валялась дома, правда, не с гриппом, а с тяжелой ангиной, и как раз в это время (я вместе с лестницей упала, судя по моим остановившимся во время падения, как в классических детективах часам, в 1438) у нее сидела врач из районной поликлиники. В-третьих, Синякова и Толь Толич, которые не выходили из монтажной все это время и даже не слышали ни моего крика, ни шума - их потом вызвал на место происшествия перепуганный Майк. Ну а наш второй оператор Андреев и осветитель Виктор Алексеевич, у которых было стопроцентное алиби на момент убийства Котовой, битых два часа после совещания сидели в буфете у всех на виду и о чем-то громко спорили. Наконец, звукорежиссера Виталика в это время вообще не было в Останкино - ему позвонила жена, и он срочно вынужден был мчаться домой, чтобы забрать заболевшего ребенка из садика и сидеть с ним. Множество свидетелей видело, как он садился в свой старый «Фольксваген-Пассат»- как раз в тот момент к зданию подъехал фургончик ТВЦ, и выездная бригада дружно приветствовала коллегу.

Майк, который находился рядом со студией в момент происшествия и влетел туда сразу вслед за Оксаной, вполне мог бы быть, кстати, тем самым преступным элементом, если бы не одно «но», ко дню гибели Котовой он еще не имел к телевидению никакого отношения, с задушенной телезвездой знаком не был и в Останкино не бывал.

Так что его можно было смело вычеркивать из списка подозреваемых - если, конечно, допустить, что убивал Женю и покушался на меня один и тот же человек; но вряд ли в такой маленькой компании, как наша, могли завестись несколько убийц сразу. Следуя этой логике, можно было не принимать в расчет и Олега Варзина, который утверждал, что с часу до двух находился вместе с Леной Горячевой в свободном кабинете 1539-а на шестом этаже. Горячева, естественно, подтвердила его слова, но беда в том, что в этом людском муравейнике никто их не видел, а ей особой веры не было. Более того, она была и оставалась одной из главных подозреваемых, а Олег вполне мог быть ее сообщником. Например, они могли разделиться: кто-то из них гасил свет, а кто-то - толкал лестницу…

История с потерянным - или украденным? - ключом тоже была непонятна. Как вы помните, ключ от студии пропал во время съемки ток-шоу с известной писательницей Шарковой. Может быть, кто-то его присвоил именно с этой целью - подготовить сцену, поэкспериментировать с лестницей - орудием убийства, «зарядить» наконец ловушку, то есть повесить наверху мой жакет? С другой стороны, ключ для этого был совершенно не нужен, потому что студия стояла открытая с самого утра, часов с одиннадцати, когда Оксана пришла на работу; дверь не запирали и тогда, когда все ушли на пятиминутку.

Итак, оставалось только три человека, которые не имели алиби одновременно и на время убийство Котовой, и на момент покушения на меня: Лена Горячева, Оксана Верховцева и Степан Кочетков.

У Лены были все основания ненавидеть не только Евгению, но и меня: я, как она считала, перекрывала ей на студии кислород и не давала возможность самостоятельной работы, к тому же я жестоко ее обманула и вынудила таким образом сделать признание пока я лежала дома со вздернутой кверху забинтованной ногой, оно приезжала ко мне с переработанным сценарием. Ей просто некуда было деваться: Тамара Синякова заявила ей, что если она отказывается со мной работать, пусть выметается на все четыре стороны прямо сейчас. - Когда Синякова нервничает, она становится грубой. И вот Лена уселась в кресло рядом с моим диванчиком, где я валялась в обнимку с ноутбуком, и курила одну сигарету за другой, пока я читала ее произведение, а из соседней комнаты в это время раздавался сердитый стук клавиш - это мой муж работал на своем компьютере, устроившись так, чтобы наблюдать через распахнутые двери в зеркале в передней, чем она занимается Излишне говорить, что он не оставлял меня ни на минуту без присмотра и, пользуясь родственными связями, работал дома, что, насколько я знаю, никому другому не разрешалось по соображениям секретности. Когда ему необходимо было на несколько часов отлучиться, он привозил ко мне мою закадычную подружку Катю, чтобы она со мной посидела. Иногда я даже задумывалась, так ли уж мне повезло с мужем - его излишняя опека просто допекала меня. Конечно же, это были грешные, кощунственные мысли, и я гнала их, едва они приходили мне в голову.

Я как раз высказывала Лене свои замечания, когда Марк вошел в комнату с подносом, на котором были две чашки кофе и вазочка с печеньем. Он недовольно поморщился: у нас в квартире курить непринято, курят только на кухне и то изредка, но мне как-то неловко было сказать об этом Лене, слишком неуютно мы обе себя чувствовали.

- Подкрепляйтесь, - бросил он небрежно и почти бросил поднос на журнальный столик.