Лена встала, собрала листочки и, решительно вздернув подбородок, посмотрела ему прямо в глаза:

- Нет, спасибо, мне пора бежать.

Несколько секунд они упирались друг в друга взглядами, как два барана - лбами, потом, как бы устав от этой игры в гляделки, Лена повернулась и вышла в переднюю. Марк пошел за ней, по не предложил подать пальто, да она этого и не ждала - натянула свой плащик самостоятельно и с кратким «до свиданья» исчезла за дверью.

- Ну и штучка, - заметил Марк, попивая со мной кофе. - Правильно сказала твоя писательница: не глаза - ледяной огонь! Знаешь, даже если она никого не убивала, я все равно побоялся бы работать с ной. Или вообще - находиться с ней в одной компании. В любом случае интересно, за что она тебя так ненавидит? И меня заодно?

Мне это тоже было любопытно, как в интересах самосохранения, так и элементарного выживания, До убийства Котовой мы прекрасно с Ясной ладили, сработались, и у нас не было никаких конфликтов. Я вообще-то человек неконфликтный и живу по принципу «меня не трогают - я не трогаю»; это, конечно, не значит, что я дам сесть себе на шею или подставлю вторую щеку.

И все же - возненавидела ли меня Лена за то, что я вынудила ее на признание, или эта ненависть зрела в ней подспудно уже давно и сейчас просто проявилась?

Частично на этот вопрос ответила Оксана, которая тоже приехала меня навестить. Синякова прислала с ней копии контракта для бухгалтерии, которые я должна была подписать, но на самом деле это был просто предлог, под которым Верховцева полдня посвятила своему любимому занятию - безделью и праздной трепотне. Впрочем, она настолько развлекла меня, что я к ней была вовсе без претензии.

Первое, что она сделала, заявившись ко мне домой, - это принялась кокетничать с моим мужем. Так как я была почти прикована к постели, то она предложила помочь по хозяйству и, в частности, приготовить обед. Марк на это охотно согласился, и в течение полутора часов я делала вид, что работаю, на самом же деле прислушивалась к приглушенным взрывам хохота, которые то и дело доносились до меня из кухни. Я уже дошла до точки кипения, когда они наконец явились в спальню, оба в фартуках, распаренные, красные и очень довольные собой и друг другом. Марк катил перед собой уже накрытый на троих сервировочный столик, у Оксаны в руках была большая кастрюля с супом. Обед они действительно приготовили на славу, но я, в общем-то, не ревнивая, сполна прочувствовала, что такое это «зеленоглазое чудовище».

Подавив в себе это нехорошее чувство, я дождалась ухода Верховцевой, дабы выяснить у моего благоверного, почему он прервал свою работу, чтобы помочь на кухне той, которую раньше называл профурсеткой - тем более что он терпеть не может готовить.

- Я не мог оставить ее одну ни на мгновение, - ответил он мне вполне серьезно. - А вдруг бы она подсыпала яд тебе в еду?

После обеда Марк ушел к себе, и мы наконец остались с Оксаной вдвоем. Удобно развалившись в кресле и поглаживая одной рукой Глашу, которая с удовольствием привалилась к ногам «вкусной», не забывающей протянуть ей лишнюю печенюшку тетки, Оксана занялась своим любимым делом - болтовней. Я с удовольствием слушала последние новости: о финансовом состоянии всех основных телеканалов; о скандальном романе ведущей передачи «С бору по сосенке» и известного кинокритика, из-за которого ушел из Останкино ее муж, удачливый продюсер; о том, что у Синяковой возникли серьезные разногласия с руководством канала, и вовсе не из-за того, что после смерти Котовой качество программ изменилось - наоборот, как ни странно, их рейтинг даже подскочил, - а из-за распределения рекламных денег. Когда речь зашла о нашей родной телекомпании, я заранее насторожилась, я, уже зная, что несмотря на кажущуюся беззаботность, Оксана никогда просто так не проговорится, не выдаст лишней информации, но надеялась, что кое-какими важными сведениями она все-таки со мной поделится - добровольно.

- Тамара ходит злая, как десять тысяч чертей, - рассказывала Оксана. - Прямо-таки бросается на людей. Таисия вышла на работу, но на себя не похожа-бледная, прозрачная, почти качается, кажется, дунь и упадет. И при этом задумчивая какая-то, замедленная.

Никому не хамит, но, как всегда, все путает. А с Тамарой они демонстративно не разговаривают. Если бы я не знала, что они обе не могут быть замешаны в убийстве, я бы сказала, что их поведение очень подозрительно.

- Ну, в убийстве они, положим, как раз могли быть замешаны, - заметила я.

- Да брось ты! - махнула она на меня рукой. - Понимают же, что смерть Котовой и твое падение с лестницы связаны между собой. И некоторые члены нашей съемочной группы шарахаются от меня, как от огня. Потому что я кажусь им теперь весьма подозрительной особой, я бы сказала даже - опасной.

- И кто же так переменил к тебе отношение?

- Ну, в первую очередь наши чистоплюи - Жора с Витей. А наш красавчик Олег еле цедит, когда ему надо сказать что-нибудь мне по делу. Тоже мне задавака! Ведь его Лена - кандидат в убийцы номер один, и все это понимают. Да и у него самого рыльце, возможно, тоже в пуху.

- А ты сама считаешь, что убийца - Лена?

- Нс знаю, - пожала она плечами. - Знаю только, что нея. И я рада, что ты считаешь злодеем нашего убогого Степу, потому что мне было бы очень неприятно, если бы и ты от меня отвернулась. Я бы, конечно, это пережила, но все равно, оказывается, очень неприятно - чувствовать себя изгоем.

Оксана была права - какие бы улики против нее ни накопали, я все равно бы не поверила, что она способна на преступление. У нее было ровно столько же оснований избавиться от Котовой, как и у всех нас. И совсем никаких - для покушения на меня. Конечно, может быть, она, как и Горячева, считала, что я ей перебежала дорогу, но она не стала бы из-за этого убивать.

Может быть, моя любовь к животным доводит меня до эксцентричных выводов, но л убеждена, что моя Глашка никогда не стала бы ластиться к убийце, животные чувствуют такие вещи. Они вообще чувствуют человеческое нутро.

К Глаше порою приходит очаровательная девушка-ветеринар, которая позволяет себе с ней непозволительные, с собачьей точки зрения, вольности; моя спаниелька при виде ее опадает в панику, забивается в угол, прячется - но никогда не кусается. Более того, когда собачий врач, сделав свое дело, собирается уходить, Глаша в приливе чувств ее вылизывает, как будто понимает, что та желает ей только добра. А вот однажды летом, когда она задыхалась от жары в своей лохматой шкурке, мы пригласили домой собачьего парикмахера. Он пришел - весь какой-то пришибленный, ущербный, низкорослый: вообще, по-моему, не мужская это профессия - стричь собак. Глаша тут же показала зубы, и мужичонка рассвирепел.

- Вы, хозяева, уйдите, - приказал он. - Я ее сейчас усмирю.

Мы с Марком, конечно, никуда не ушли, опасаясь за свою любимицу, - на лице парикмахера ясно проступала жестокость, и даже с оттенком сладострастия. Он протянул руку, в которую Глаша немедленно вцепилась - реакция у нес что надо, несмотря на толщину, и тогда ее обидчик рассвирепел. С криком: «Я тебе сейчас покусаюсь, паскуда!» он бросился на нее с зонтиком в руке. Но, конечно, дотронуться до псинки не успел: отстранив меня, а я уже была готова заслонить собаку своим телом, Марк перехватил руку психопата-садиста и очень вежливо выпроводил его из квартиры, сунув ему четвертак за беспокойство.

Пришлось Глафире обойтись без модельной стрижки: мы с Марком сами кое-как обкорнали ее с помощью ножниц.

Чем-то Кочетков напомнил мне этого парикмахера-неудачника… Убогостью своей, что ли. Наверное, они и пахли, на собачий взгляд, похоже. И хотя я никогда не видела на физиономии Кочеткова выражения жестокости, вполне вероятно, что у него внутри скрывалась именно эта долго сдерживаемая неистовая агрессивность. Недаром, ох, недаром Глашенька готова была съесть нашего второго режиссера…

Против Верховцевой, как я поняла, свидетельствовало то, что она одна была со мной в тот день в студии и, услыхав мой крик, сразу же, по ее словам, примчалась мне на помощь, бросив чайник в коридоре - до женского туалета, куда она направлялась за водой, она так и не дошла. Или она туда даже и не собиралась?… Сергей, который тоже навестил меня и просидел час у ложа болящей, упомянул, что и сыщикам из «Ксанта», и следователям с Петровки это показалось очень подозрительным. Но я-то помнила, как Оксана уговаривала меня не лазить на лестницу, а дождаться Майка и послать его туда; первое, что она произнесла, когда нашла меня у ее подножия, было:

- Я же говорила тебе, не лезь!

Это прекрасно отпечаталось у меня в памяти, потому что после этих слов последовал провал.

Сергей отмел мои соображения - мол, в ней говорило чувство вины. Но я привыкла верить своей интуиции - она не срабатывает редко. С Оксаной ощущения угрозы у меня не возникало.

Верховцева между тем продолжала жаловаться:

- Даже Синякова, которая, как мне кажется, не думает, что я способна на такое, и та со мной не разговаривает. Впрочем, она со всеми общается, как кошка с паршивыми собаками. По-моему, это нефинансовые неприятности и даже не криминал, а что-то очень личное. Может, она поругалась со своим гением? А может, у нее с Тайкой что-то происходит. Ведь ее отношения с Таисией - для меня загадка. Ну можно ли терпеть столько гадостей от родственников, даже если это твоя племянница! Не родная ведь дочь, в конце концов!

Ни для кого не секрет, что уже много лет Тамара тайно встречалась с одним известным писателем - эссеистом, кумиром высоколобой интеллигенции, который даже однажды был номинирован на премию Букера.

Так как его гениальные произведения не продавались, то на жизнь он зарабатывал как телекритик. Эта связь началась, еще когда Тамара была замужем за своим первым мужем, телеоператором, под коней жизни - тяжко больным человеком, инвалидом, за которым она преданно ухаживала до самой его смерти. Роман, то затухая, то разгораясь с новой силой, продолжался и тогда, когда уже в зрелом возрасте Тамара вышла замуж еще раз. Впрочем, тот брак длился совсем недолго, и от второго супруга Тамара оставила себе на память только фамилию, Ее возлюбленный был прочнейшими узами привязан к семье; жене, детям и внукам - и, судя по всему, позволял своей пассии себя обожать, сохраняя дистанцию; наша руководительница, которая сама себя считала чуть ли но железной леди, на самом деле была настоящей русской бабой и с этим безропотно мирилась.