- Так кто же он? - не выдержала Синякова.

- Надеюсь, это не сотрудник нашего телеканала? - Чувствовалось, что честь фирмы волнует Плавункова гораздо больше, чем личность убийцы.

- К сожалению, не могу вам сейчас ничего больше сказать, - произнес капитан с важным видом. - В ближайшем будущем вы все узнаете. А пока в интересах следствия прошу вас - продолжайте работать!

Капитан Филонов был совсем не похож на реального мента или хотя бы на мента из последних телесериалов, скорее он выглядел как актер, играющий сотрудника доблестной советской милиции щелоковских времен: высокий, с атлетической фигурой, отглаженный и чисто выбритый. Во всем его мужественном облике чувствовалась женская рука - видно было, что дома его холили и лелеяли. Кто?… Жена? Мамочка?

Однако у этого почти супермена было одно слабое место - его отношение ко мне. Оно резко переменилось после следственного эксперимента - после того, как я не подчинилась его приказам и взбунтовалась. Или наше столкновение в дверях, когда мы слишком хорошо телесно ощутили друг друга, так на него подействовало? Не скрою, мне было приятно, что он смотрел на меня почти влюбленными глазами, однако вследствие этой его романтической привязанности я получила и весьма практическую выгоду: мы продолжали съемки. Оказывается, когда он в этот день приехал в Останкино, то от Таисии узнал, что нашу программу сворачивают, и решил действовать.

Хорошо, что я пришла на телевидение, думала я, летя по коридору в свою крошечную комнату отдыха, чтобы переодеться к следующей съемке. Когда ты сидишь целыми днями дома за компьютером, то теряешь ощущение того, что ты женщина и, значит, нравишься мужчинам. Родной муж, разумеется, не в счет. Стоило мне появиться в телевизионном свете, как у меня снова объявились поклонники; правда, меня не встречают у выхода с цветами, но девятнадцатилетний Майк и суровый доблестный капитан вкупе стоят целой толпы обожателей - любая женщина могла бы гордиться такими галантными кавалерами! Особенно если учесть, что мне уже не двадцать и даже, увы, не тридцать (вслух в этом я никогда не признаюсь) и что мне не дано сражать мужчин наповал неотразимой красотой.

Не знаю, как насчет врожденного обаяния, но мне всегда приходилось много трудиться, чтобы мужчин ко мне влекло. Но теперь мне помогает волшебный экран. Телевидение действительно обладает особой магией, и одно из чудес, им совершаемых, заключается в преображении: посредственность оно превращает в совершенство, но возможен и обратный процесс: настоящую красавицу оно сделает уродкой, как это происходит с Оксаной. Мне повезло: я на экране выгляжу не хуже, чем в жизни, даже чуть лучше. Ну и ореол человека, который регулярно появляется в эфире и которого видит вся страна, помогает обрести популярность, и вовсе не только среди представительниц слабого пола, на которую рассчитана наша передача. Если капитану Филонову, судя по всему, правилась именно я сама безо всякой телевизионной ауры, то на Манка действовала, скорее всего, моя эфирная харизма - с таким восторгом он принимал все, что было связано с волшебным миром телевидения. Впрочем, возможно, кто-то из неизвестных мне поклонников смотрит на меня отнюдь не с восхищением, а с жаждой крови…

Витая в облаках и в своих мыслях, за одним из крутых поворотов коридора я налетела на высокого мужчину и чуть не сшибла его с ног; так получилось, что я очутилась у него в объятиях, и его густая борода пощекотала мне лоб. Когда он меня отстранил от себя, выровнял и отпустил, то выяснилось, что это Глеб, муж Котовой. Даже при тусклом свете пыльных плафонов меня еще раз поразила красота его лица, настолько в русском стиле, что казалось, он сошел с картины Глазунова.

Впрочем, я никогда не была поклонницей творчества этого работающего под гения художника - его стиль кажется мне фальшивым и напыщенным. Столь же фальшив, очевидно, был и сам Глеб - даже если отвлечься от моих собственных впечатлений, у меня было на то свидетельство Оксаны. Впрочем, он принадлежал к богеме, а кто ж их разберет? Однако руки, поддержавшие меня, были очень сильны, отнюдь не как у хиляка, с которыми обычно ассоциировалась у меня профессия режиссера, но л, наверное, судила по нашим – не только Кочетков, но и Толь Толич в геркулесы не годился… Такие руки, если бы сжались на горле, легко могли бы задушить, даже без помощи пояса… О чем это я? Ведь доказано, что Овечкин в тот день, как и все предыдущие, пребывал в Питере и был занят на репетиции «Несчастья от много мудрости». Кстати, вот и тема для разговора, чтобы сгладить неловкость…

Я отступила на шаг и надела налицо смущенную улыбку:

- Извините… Нс ожидала увидеть вас здесь, думала, вы в Петербурге. Кстати, позвольте вас поздравить - я слышала, что премьера прошла очень успешно.

На самом деле я читала две заметки про этот последний шедевр Глеба: в одной говорилось о том, что это весьма оригинальное представление в духе постмодернизма и конструктивизма, свидетельствующее о недюжинном таланте режиссера-постановщика, о другой - что это нудный спектакль, в котором несчастные актеры тоскливо изображают черт знает что, но с потугой на заумь. Я, конечно же, больше верила второй рецензия, по держала свое мнение при себе.

- Спасибо. Действительно, успех был, но на что он мне теперь, когда нет Женечки?

Кстати, Агнесса, я рад, что случай столкнул нас, потому что… - тут он сделал паузу, будто не знал, как продолжить разговор на деликатную тему.

- Случай нас столкнул в буквальном смысле, и очень сильно, - пришла я ему на выручку

Он рассмеялся:

- Вы правы, но это было приятно. Я хотел бы сказать вам пару слов, если не возражаете.

- Отнюдь нет, но у меня, к сожалению, очень мало времени - через двадцать минут следующая съемка, а мне нужно еще переодеться и обновить грим.

- Я вас не задержу, - говорил он, приобняв меня за талию - совсем не нагло, а как бы для уверенности, что я больше ни на кого не наткнусь и удержусь на ногах, пока он рядом со мной, и направляя в сторону гардеробной. - Я и сам-то заглянул сюда на пару минут, только для того, чтобы забрать Женины вещи.

Шкафчик Котовой, как и мой, находился в комнате отдыха, и мы вместе туда вошли. Судя потому, как Глеб двигался и говорил, он был человеком насквозь театральным. Встав напротив зеркала в позе безутешного мужа - не сутулясь, лишь слегка опустив мощные плечи и бросив руки вдоль тела - он посмотрел на меня исподлобья, согнав с принявшего скорбное выражение лица даже слабое подобие улыбки, и проникновенным топом произнес:

- Я хочу извиниться перед вамп, Агнесса, за поведение всех членов своей семьи. Наше горе, конечно, не может быть оправданием того, что вас третировали и обращались чуть ли не как с преступницей. Тот факт, что вы с Женей были в известной степени соперницами, не должен был застить нам глаза. Мы не имели никаких оснований и никакого права думать, что вы имеете хоть какое-то отношение к ее смерти.

Еще раз, прошу, примите мои извинения. Теперь, когда все выяснилось, они звучат не столь актуально, но поверьте: они вполне искренни. Я верю, что настоящий преступник еще поплатится за свои злодеяния.

Я стояла, разинув рот, пока он, закончив свою патетическую речь, собирал Женины вещички, вдоль и поперек прощупанные и пронюханные сыщиками, и укладывал их в большую сумку, которую перекинул через плечо. Захлопнув дверцу, он повернулся ко мне и с видом человека, стойко переживающего постигшее его горе, молча поклонился и вышел. Что выяснилось? Почему и капитан Филонов, и этот Глеб говорят загадками?

Опомнившись, я подбежала к двери и выглянуло наружу. Глеб уже был далеко, его высокая фигура вот-вот должна была скрыться за поворотом, когда ему навстречу вышла другая фигура - поменьше, явно женская. Силуэт Глеба склонился и, судя по всему, он что-то ей сказал, после чего немедленно скрылся за поворотом. Женская фигурка обернулась ему вслед и обреченно протянула к нему руки, потом, вся как-то съежившись, продолжала свой путь. Это была Оксана, она пришла за мной. Увидев, в каком я виде - измятом платье и со смазанной тушью под глазами - она не сдержалась и закричала на меня тоненьким сварливым голоском, похожим на лай моей Глаши, когда та находится в стервозном настроении. Я впервые слышала, как Оксана повысила голос; это было некрасиво, и я как-то отвлеченно пожалела ее бывшего мужа - бедняга, наверняка ему подобные звуки часто давили на барабанные перепонки, и теперь он, должно быть, блаженствует в тишине.

У нас у всех сдавали нервы.

Последнюю съемку в тот день я не могу припомнить вообще, как кошмарный сон, который от ужаса начисто забылся, но осталось лишь впечатление чего-то жуткого. Это была моя самая худшая передача, и только совместные усилия Синяковой и Толь Толича что-то из нее слепили - правда, показали ее через несколько месяцев, летом, в мертвый сезон.

Домой я пришла поздно, мучаясь вопросами, которые собиралась задать Марку. Я намеревалась трясти его до тех пор, пока он на них не ответит, но он вернулся позже меня, около часа ночи, и заявил, что смертельно устал и если сейчас не упадет в кровать и не поспит, то просто умрет. Я все-таки не изверг и потому дала ему выспаться, зато сама не могла уснуть часов до трех - была на взводе. Потом я все-таки заставила себя погрузиться в сон, памятуя, что завтра у меня опять съемки и негоже ведущей являться в студию с синяками под глазами от бессонной ночи, которые не скроет никакой грим.

Наутро я была на ногах уже в девять; тихо встав и не разбудив Марка, я одновременно глотала обжигающий горло и бодрящий душу кофе, кормила Глашу и собиралась на работу. Обычная практика телекомпаний - снимать как можно больше передач за тс пару-тройку дней, на которые арендуется студия; чем лучше продуман сценарий, чем лучше подготовлены участники, чем более профессиональны ведущие, тем плотнее график съемок. Кое-что значит и состав аудитории. Бывает такая вялая публика, что даже на нормальные аплодисменты зрителей надо раскачивать минут двадцать, не меньше.