Сама же тяжело опустилась на банкетку с гнутыми ножками, явно знававшую лучшие времена; я пристроилась рядом и чуть сзади, стараясь быть как можно более незаметной, чтобы обо мне забыли. Капитан Филонов расположился за столом, перед ним каким-то чудом появился диктофон, в котором я узнала мой любимый «Сони», подарок Марка на мой последний день рожденья. Вот и царапина на верхней панели - не так давно Глаша, пробираясь ко мне на диван, по пути смахнула его с журнального столика, но маленький приборчик не разбился, только получил небольшую бытовую травму и работает прекрасно. Какал же бедная у нас милиция, что вынуждена брать взаймы даже такие необходимые вещи!

Размышляя о том, каким образом мой диктофон оказался у Филонова, я пропустила чисто формальное начало допроса. И встрепенулась лишь тогда, когда в руках у капитана вдруг оказалась тетрадка в клеенчатом переплете.

- Тамара Петровна, вам знакома эта тетрадка? - спросил он.

- Нс знаю, может быть, - она равнодушно пожала плечами.

- А вам, Агнесса?

- Очень похожа на ту, которую всегда носила при себе Оксана Верховцева. Можно посмотреть поближе? - я уже доставала из сумочки очки.

Капитан Филонов протянул мне тетрадку; я раскрыла ее на первом попавшемся месте: сомнений больше не оставалось - это был почерк Верховцевой.

- Да, несомненно, это та самая тетрадь.

Но большая часть страниц из нее вырвана! Когда я в последний раз видела ее в руках Оксаны, по-моему, она была целой.

- Когда это было? И каким образом вы узнали, что она целая? - переключился на меня Филонов.

- Потому что тогда тетрадка не выглядела столь похудевшей, такой, как сейчас, видите? - Я продемонстрировала это, захлопнув ее и положив себе на ладонь. Действительно, казалось, что в ней не 96 листов, как должно было быть, а по крайней мере в два раза меньше. - В последний раз я видела ее в тот самый роковой день, когда Оксана руководила переоборудованием студии. Она тогда все время заглядывала в тетрадку, сверялась с какими-то своими записями. Наверное вот с этим планом, - и я показала одну из страничек в самом конце, всю исчерканную какими-то странными значками, квадратиками и кружками.

- Да, это схема той самой перестановки. - Тамара заглянула через мое плечо в тетрадку и указательным пальцем ткнула в расплывшееся чернильное пятно, напоминающее кляксу. - Вот эта жирная точка - мое произведение; я ей показывала, куда надо переставить напольную вазу с цветами.

- Итак, нам известно, что эту тетрадку видели в руках убитой перед самой ее смертью, - резюмировал капитан Филонов. - После ее гибели тетрадка исчезла. Мы имеем основания считать, что покойная оставила в этой тетради какие-то записи, которые могли бы вывести нас на след убийцы. Вы не можете сказать, Тамара Петровна, каким образом эта тетрадка оказалась в вашей квартире?

Тамара наконец отыскала в старой сумочке, валявшейся среди подушечек на банкетке, сигареты и закурила.

Руки у нее дрожали, хотя она изо всех сил старалась держаться.

- Не имею нм малейшего представления, - ответила она наконец, предварительно выпустив изрядный клубок дыма. - Я ее не брала и в дом не приносила.

- Так кто же ее принес?

- Это мог сделать кто угодно, хоть та же Таисия, например. Или Лена Горячева - она часто работает у меня дома. Даже Агнесса могла ее принести - я ни на что не намекаю, просто говорю о возможности. Также, как и Олег Варзин - он приезжал с Агнессой, когда делали передачу с Коринной Ремезовой. И режиссер Крашенинников, Толь Толич, тоже как-то ко мне заскакивал…

- А Кочетков после смерти Верховцевой у вас был? - это уже спросил Сергей Крутиков.

- Кочетков? - тут Синякова задумалась. - Ах да!… Он вдруг заявился ко мне на прошлой неделе. Без приглашения и вроде бы совсем без дела. Он был какой-то странный… Говорил бессвязно, все на одну и ту же тему - что его недооценивают, притесняют, не дают творческой свободы, не считаются с его мнением. Рассуждал о том, что мы все безбожники, но господь нас накажет. У меня такое впечатление, что после смерти Котовой он совсем свихнулся, И религиозности особой я в нем раньше вроде не замечала… Мне надоело все это слушать, и я его выгнала под предлогом, что тороплюсь на встречу с дирекцией канала.

- Так вы, Тамара Петровна, утверждаете, что вам неизвестно, каким образом в ваш дом попала эта тетрадка и кто выдрал из нее листы? - В тоне капитана Филонова мне послышались угрожающие нотки.

- Я уже вам сказала: не имею ни малейшего представления.

- Что ж, а теперь разрешите вам рассказать, что я думаю по этому поводу. А думаю я следующее: тетрадь Верховцевой попала в ваш дом совершенно не случайно, ее принесли либо вы, либо Таисия, но с вашего ведома.

- В чем вы меня обвиняете? - вдруг встрепенулась Тамара; она наконец выбралась из своего полусомнамбулического состояния.

- В том, что вы сами или руками Таисии убили Евгению Котову и, покрывая это преступление, вынуждены были убить также и Оксану Верховцеву.

Если Филонов ожидал, что Синякова тут же расколется и выдаст чистосердечное признание, то его ждало разочарование: Синякова удивленно захлопала ресницами, и на лицо ее отразилось самое искреннее изумление.

- Ничего более фантастического я в жизни не слыхало, - она выразительно развела руками. - Зачем бы я стала это делать? Для меня убивать Котову - все равно это резать курицу, несущую золотую яйца.

- Потому что вы боялись Котову, которая вас шантажировала.

- Чем же, интересно? И как она меня шантажировали - требовала денег, что ли?

- Нет, она пыталась диктовать вам творческую политику, что для вас было важнее всех денежных дел. А держала она вас в руках тем, что знала все о Таисии. И о том, что она - ваша дочь, и о том, что она законченная наркоманка, и Котова согласна была покрывать ее только до тех пор, пока вы выполняли ее требования.

Это заявление капитан произнес совершенно будничным тоном, и, очевидно, опера и сотрудники «Ксанта» были знакомы с этим фактом, потому что они на него никак не прореагировали. Зато на меня слова капитана произвели впечатление разорвавшейся бомбы, на Синякову - тоже: она на мгновение замерла и потом громко, с завываниями, заплакала в голос. Минут десять ушло на то, чтобы она отрицалась и успокоилась до такого состояния, в котором могла говорить.

- Да, Таисия моя дочь, и Котова знала об этом, - сказала она, сжимая в одной руке мокрый платочек, а в другой - стакан с водой, уже третий. - Она действительно пыталась меня этим шантажировать, но я ей не поддавалась. Однако никакого отношения ни к ее смерти, ни к смерти Верховцевой я не имею, это полная чушь.

И, не дожидаясь вопросов, Тамара, захлебывала словами и всхлипывая, принялась рассказывать историю появления на свет Таисии и ее воспитания. В то время, двадцать лет назад, Тамара была замужем за телеоператором Константином Серовым, и когда его отправили в командировку в вожделенную Америку, она поехала вместе с ним. Там они познакомились с молодой супружеской четой, принадлежавшей к сливкам местного советского общества - Женей Котовой и ее супругом, журналистом-международником Маратом Александровым. Не то что бы они дружили семьями, нет, но довольно тесно общались, принадлежа к одному и тому же кругу. Тамара долго выдержать не смогла - мало того, что ее отношения с мужем к тому времени находились на точке замерзания, сама атмосфера замкнутого элитарного мирка на чужой далекой земле давила на нее.

Однако уехать обратно в Союз, не испортив супругу карьеру, было невозможно, и она долго ждала благовидного предлога, чтобы вернуться. Нс было бы счастья, да несчастье помогло - ее мать в Оренбурге серьезно заболела, и Тамара поехала туда, чтобы за ней ухаживать. О том, что же случилось дальше, понять из сбивчивого рассказа Синяковой было очень трудно. Мать действительно была тяжело больна и вскоре умерла, несмотря на нежные заботы дочери, но каким образом Тамара вскоре после ее смерти оказалась беременной, было непонятно. В устах Синяковой это прозвучало так, будто случилось непорочное зачатие. Об отце ребенка она вообще не сказала ни слова, а на прямой вопрос, заданный кем-то из сыщиков, ответила: «Это неважно, он дальше нигде не фигурирует, и я его больше не видела», из чего я сделала вывод, что она, возможно, даже не знала его имени - настолько это была случайная связь. Занятая устройством похорон, а потом приведением в порядок оставшихся после матери дел, Тамара не обратила внимания на свое состояние, а когда обнаружила, что ждет ребенка, идти на аборт было уже поздно. Что ей оставалось делать? Ставить в известность мужа? Разводиться с ним? Находясь в состоянии глубочайшей депрессии, Тамара так ничего и не предприняла.

Осталась жить в Оренбурге, в той половине старого родительского дома, которую отписала ей мать. В Москве никто не знал о ее беременности. Однако ей страшно не повезло: на гастроли на Урал приехал театр, возглавляемый Павлом Анатольевичем Котовым, и надо же было такому случиться, что к нему в гости приехала вернувшаяся из Америки дочь!

Тамара столкнулась с Женей прямо в центральном универмаге своего родного города. Котова была весьма удивлена, увидав ее выдающийся вперед живот, очевидно, произвела в уме кое-какие подсчеты, но сделала вид, что ничего не замечает, и не задала ни единого вопроса: впрочем, женщины никогда не были особенно близки.

Тамара родила преждевременно; слабенькую девочку она назвала Таисией, в честь умершей матери. После этого решила наконец поставить в известность об этом неприятном факте своего мужа, который так и сидел все это время в Нью-Йорке и с которым она вяло перезванивалась. Но тут вмешалась ее младшая сестра Ирина.

Ирина была полной противоположностью энергичной и пробивной Тамаре, которая в семнадцать лет уехала в Москву учиться и делать карьеру и с тех пор лишь изредка приезжала домой. Ира же от природы отличалась медлительностью и некоторой пассивностью; училась средне, закончила школу почти на одни «тройки» и с трудом поступила в техникум, где получила специальность счетовода. Так она и работала счетоводом в какой-то местной конторе, а в свободное от работы время развлекалась тем, что искала себе мужа. Как я поняла из сбивчивого рассказа Тамары, более неподходящих для жизни мужиков, чем те, кого ее младшая сестра приводила домой, найти было трудно: они все, как один, пили и гуляли, но тот, за кого она в конце концов вышла замуж, был хуже остальных - он еще и бил ее. В конце концов он однажды так сильно поколотил Ирину, беременную на шестом месяце, что у нее случился выкидыш, и врачи сказали, что ей уже никогда не суждено стать матерью.