- Сволочи!… Какие сволочи!… - Тамара обхватила голову руками и опять стала раскачиваться взад-вперед на кушетке.

Так прошло минут десять; мы все молчали. Да и что можно сказать при таких обстоятельствах, хотя мыслей у меня на этот счет появилось множества Эти два ошеломительных открытия - то, что Таисия была дочерью Тамары, и то, что она ею не была, - бросали новый свет на ее возможное участие в преступлениях. Девица, с самых юных лет привыкшая лгать, под чужим именем занимавшая чужое место, - какие представления о морали могли выработаться у такого человека? Понятно теперь, почему такое удовольствие доставляло ей делать людям гадости. Могла ли она убить, если бы кто-то проник в ее тайну и угрожал раскрыть се? Несомненно, могла бы! Я была уверена в этом.

Как бы отвечая на мои размышления, Тамара отняла руки от лица и тихо произнесла:

- Теперь я понимаю, отчего она меня ненавидела… Раньше я считала, что это оттого, что я ее не признала и оставила воспитываться в провинции у тетки.

На самом деле она невзлюбила меня потому, что была мне всего лишь племянницей, а не дочерью и не имела права жить в этой московской квартире, роскошествовать на мои деньги. Я всегда ее содержала, она знала это и именно за это еще больше ненавидела. Так же точно меня с детства терпеть не могла Ирина - за то, что я была удачливее, потому что меня любили мужчины, потому что у меня все в жизни получалось, в конце концов, потому, что у меня были деньги… Зависть - страшное чувство! - Тамара опять замолчала, опустив голову, потом спросила хриплым голосом:

- А где… где похоронили мою девочку?

Тут впервые за все время заговорил молчаливый Николай. Он встал, подошел к нам и протянул Тамаре фотографии, которые достал из кармана кожаной куртки:

- Я сделал для вас снимки - я ведь понимал, что вы захотите увидеть ее могилу. Она совсем рядом с тем местом, где погребена ваша мать, только с другой стороны часовни.

На одной из фотографий была запечатлена крошечная каменная плита с высеченным на ней крестом - без имени и фамилии, без даты рождения и смерти, зато с портретом. Второй цветной снимок был запечатлен крупным планом - пухленькое розовощекое младенческое личико с ангельским выражением голубых, несоразмерно огромных глаз, устремленных куда-то вверх, в обрамлении светлых кудряшек… Я не сентиментальна, но почувствовала, как у меня защипало в носу; Синякова же будто окаменела.

Опять повисла неловкая пауза - и затянулась; наконец ее прервала Тамара, заявившая, что благодарит нас за сочувствие, но хотела бы теперь остаться одна. Мы тут же все встали и попрощались, причем уходили гораздо быстрее, чем допускали правила приличия, - казалось, ноги сами несли нас прочь из этого проклятого дома.

Тамару конечно же не задержали, и, как я поняла, никто всерьез ее не подозревал - кроме, может быть, капитана Филонова, которому позарез нужен был обвиняемый: на него давили со всех сторон. Мало было одного начальства, так еще Павел Анатольевич Котов и Глеб Овчинников то и дело звонили ему на работу, чтобы осведомиться, как идут дела и пойман ли уже убийца. Да, капитану было трудно позавидовать, но это еще не повод, чтобы обходиться с немолодой и несчастной женщиной так, как он обошелся с Тамарой. Я ему это высказала, когда мы в очередной раз столкнулись в коридорах телецентра, и после этой беседы он, и до того имевший, несмотря на всю импозантность, вид побитого пса, пусть крупного и породистого, но все равно побитого, стал выглядеть еще более жалко. Как я узнала от Марка, у него прибавился еще один повод для мрачных размышлений: Гарий Улитин, который теперь, после смерти Таисии, числился подозреваемым номер один, благоразумно не стал дожидаться, пока его арестуют, и уехал в Швейцарию - якобы кататься на горных лыжах. Теперь его надо было доставать через Интерпол, а дело это долгое, хлопотное и почти безнадежное…

Впрочем, мне было плевать на проблемы доблестного капитана.

У меня и своих свалилось выше крыши, и главными из них были, во-первых, вопрос о том, охотится ли все еще неизвестный убийца за мною и когда я смогу почувствовать себя в безопасности; и, во-вторых, моя работа - то есть существует ли еще телекомпания «Прикосновение» или она уже приказала долго жить? А пока, по просьбе Тамары, я обзвонила всех наших сотрудников, кто еще не дезертировал, с просьбой считать себя в краткосрочном отпуске - по крайней мере, до похорон Таисии.

Хоронили ее через два дня. То есть не хоронили, а отпевали, после чего в закрытом гробу отправили на родину. Я молилась, чтобы на меня напал хоть какой-нибудь вирус, позволивший бы мне остаться дома, но, как назло, лучше, чисто в физическом плане, я себя не чувствовала уже давно. Пришлось идти.

Жалкое это было зрелище; провожающих было мало. В промозглой темной церкви у гроба стояли две женщины в черном: Тамара и ее сестра Ирина, страшно на нес похожая, только поменьше, потоньше и поморщинистее. Просто удивительно, как можно стоять совсем рядом и быть так далеко друг от друга! У Тамары лицо напоминало застывшую маску, она не плакала, в отличие от Ирины, которая тихо подвывала во время церемонии, так что молодой поп недовольно на нее поглядывал. Кроме сестер, родственников почти не было - только не очень молодая и не очень красивая женщина в сильных очках и чрезмерно яркой, не подходящей к случаю оранжевой куртке, вызывающий цвет которой резал глаз в этих обстоятельствах, - как выяснилось, родственница покойного первого мужа Тамары, - и мужчина лет сорока, смахивающий на алкаша - ее толи двоюродный, то ли троюродный брат с Урала. Из наших были только я и Олег с Еленой.

Своих мужчин не хватило даже на то, чтобы нести гроб, помогали менты в штатском и мой спутник - как и на похоронах Котовой, со мной был Сергей Крутиков. Впрочем, детективы, которые пришли провожать Тамарину дочь-племянницу о последний путь, просчитались: никто из ее дружков-наркоманов или просто приятелей не пришел ни в больничный морг, ни в церковь, да и глупо было на это надеяться.

Когда мы уже шли вслед за гробом по церковному дворику, я услыхала наконец, как сестры разговаривают между собой. Впрочем, дружеской беседой это назвать можно было с натяжкой: Тамара прокурорским топом допытывалась, кто был отцом только что умершей в больнице Таисии. Ирина вполголоса переругивалась с сестрой; я уловила краем уха знаменательную фразу:

- Ты ведь так мне и не сказала тогда, кто был твоим полюбовником, так почему же л должна говорить тебе?

- Отец моей дочери, по крайней мере, не был ни алкоголиком, ни сумасшедшим! Хотела бы я знать, от кого передались твоему отродью эти гнилые гены: от тебя или ее родителя? Уж не с истопником ли ты из нашей старой школы согрешила, Васей-малахольным?

- Мои гены точно такие же, как у тебя! Зато ты была никудышной мамашей! Довела ее до наркоты… - Голос Ирины, высокий и сварливый, ничуть не был похож на голос старшей сестры, он поднялся до визга, так что на них стали оглядываться. Родственница мужа подошла к Тамаре и увела ее в сторону, в то время как кузен-работяга крепко взял за руку Ирину, которая опять принялась рыдать в голос да еще с причитаниями.

Совсем зрелище тягостное, и я была рада-радешенька, когда все это закончилось. Никаких поминок не было. Тамара не поехала с гробом на родину - более того, она не сочла нужным проводить тело Таисии даже до вокзала. Сергей любезно предложил подвезти Синякову до дома; может быть, он надеялся вытянуть из нее еще какую-нибудь информацию, но Тамара, сосредоточенная на своих мыслях, молчала и просто его не слышала, так, что Сергей прекратил попытки разговорить её.

Боюсь, что никто, кроме Синяковой и ее сестры, не жалел о смерти Таисии. Несмотря на молодость, девица успела многим насолить - как, скажем, мне. Уже после того как она умерла, я получила подтверждение того, о чем подозревала - она и в самом деле шпионила за сотрудниками «Прикосновения» и докладывала обо всем Котовой - то есть была просто-напросто стукачкой. В бумагах Котовой, которые попали в руки ментов, было несколько записочек, написанных крупным детским почерком Таисии. В одной из них она перечисляла опоздавших на съемку моей передачи; в другой были тезисы, то есть наброски тезисов, нового проекта, над которым мы вдвоем с Тамарой работали втайне от всех… То есть благодаря ей Евгения была в курсе всего, что творилось в компании - даже относительно постельных дел сотрудников Тая не оставляла ее в неведении.

В отличие от записочек Таисии, в дневнике Верховцевой, то есть в той ее части, что от него осталось, не было ничего мало-мальски компрометирующего. Это были наброски планов, комментарии к программам, заметки на злобу дня из жизни съемочной группы; к моему удивлению, оказалось, что Оксана прекрасно владеет… то есть владела словом: ее замечания были весьма неординарны и полны скрытой иронии.

Это был еще один дар, который раскрылся уже после ее смерти. Несомненно, она стала бы гораздо лучшим редактором, нежели Горячева, но так и осталось загадкой, почему скрывала, что умеет писать, и писать неплохо. Очевидно, вырванные страницы хранили еще и другие тайны, но, боюсь, что они были потеряны для следствия навсегда.

Впрочем, довольно об Оксане. Выяснилось, что Никифорова умерла не просто от передозировки. Героин, который нашли у нее в тайнике в диване и остатки которого обнаружили в использованном шприце, был чистой - то есть грязной - отравой. Но что это - случайность или убийство? Оперативники с ног сбились, выслеживая дилеров, через которых Таисия добывала наркотики. Это была адская работа, и, судя по всему, сыщики из «Ксанта» были рады-радешеньки, что она досталась детективам официальным. Опера с Петровки вместе с местными ментами провели облаву, однако в их сети попала только мелкая сошка. Задачу затрудняло и то, что неподалеку от дома Синяковой находилась общага Университета дружбы народов, рассадника наркоты. Как известно, чуть ли не основные поставщики героина в Москве - нигерийцы, а всех их не посадишь.