Ваню Зубова нашли через несколько дней в известном притоне; он еще дышал, но даже наши героические реаниматоры не сумели его спасти. Он умер не от передозировки, а из-за того, что героин, который нашли у него в крови, оказался с примесями, как и тот, что послужил причиной смерти Таисии.

Серого действительно звали Сергеем - Сергеем Олифариным. Милиции он был хорошо известен, его как раз собирались посадить, но родные вовремя подсуетились - и засунули его в больницу. Дело было темное, и, очевидно, без взятки тут не обошлось. Во всяком случае, капитан Филонов рвал, метал и грозил служебным расследованием местным ментам, которые упустили Серого - так мне рассказывал потом Крутиков-старший. К Олифарину домой уже пришли, чтобы его отвезти в кутузку, когда он симулировал наркотическую кому и за ним приехала «Скорая». А может, и не симулировал… В любом случае милиция должна была установить пост возле его палаты или, в крайнем случае, подле надежно запертой двери отделения. Но, понадеявшись на охрану больницы и персонал, который должен был предупредить о выписке заранее, дежурство так и не организовали - и упустили подозреваемого напрочь; его отпустили после случившейся в отделении заварушки, даже не известив об этом отделение милиции. Ни дома, ни у своей близкой подруги, ни и хорошо знакомых операм притопах он с тех пор не появлялся - будто просто растворился в густом московском смоге.

Нечего и говорить, что Кристину в покое не оставили, но, подчиняясь моей полупросьбе-полуугрозе. капитан Филонов говорил с ней необычайно ласково - я была тому свидетельницей, потому что выговорила себе право присутствовать на допросе. Я к этому времени нагнала на доблестного капитана такого страху, что он поверил в мой блеф - если, мал, девушка, которая находится в состоянии посттравматического шока, покончит после допроса с собой, то ее муж возбудит дело о доведении до самоубийства, а я выступлю свидетельницей. Впрочем, Кристина не сказала ничего нового, и от нее отступились.

Ясно было, что в этой наркологии творятся какие-то странные дела. В одном и том же отделении находились совершенно здоровая девушка, которую привезли сюда против воли, и злостная наркоманка, которая выходит из больницы в худшем состоянии, чем была, и тут же умирает от передозировки - или ее убивают, подсунув отравленный наркотик. Здесь же лежат мелкие торговцы, которые распространяют героин прямо в отделении. Наконец, в отделении возникает бунт, больные избивают санитара, а администрация отказывается заводить уголовное дело, а просто берет и выписывает зачинщиков, заодно выпуская на волю преступника, находящегося под арестом… Все это было более чем подозрительно,

Конечно же, не я одна пришла к таким выводам, и милиция снова посетила эту самую злосчастную наркологическую больницу, но ничего сверх того, о чем рассказала Кристина, операм узнать не удалось. Не смогли они обнаружить и те каналы, через которые в пятое отделение поступали наркотики. Для людей, незнакомых с этими заведениями - а таких наверняка среди моих читателей большинство, - я скажу, что режим в них сильно напоминает тюремный. Но как за тюремную решетку проникает обычно много запрете иных вещей, так и сюда широким потоком просачиваются наркотики, хотя решетки на окнах в учреждениях подобного профиля - анахронизм, обычно их заменяет толстое небьющееся стекло. Впрочем, это к пятой наркологии как раз не относилось - она располагалась в старинном кирпичном двухэтажном корпусе, и маленькие окошки, похожие скорее на амбразуры, были забраны решетками, так поразившими Кристину. То, что эти решетки были витыми к претендовали даже на некоторую художественность, дела не меняло: наркологическая лечебница - это все равно тюремный замок в миниатюре.

Благодарности за то, что я мгновенно отыскала Кристину Орликову, я, как и ожидала, от «ксантовцев» не дождалась - Сергей Крутиков буркнул нечто вроде: «да, нюх у тебя есть», что означало похвалу, а Марк, который по горло был загружен работой, не имевшей никакого отношения к таинственным смертям на телевидении, подозрительно на меня посматривал, будто ожидал от меня какой-нибудь гораздо более опасной выходки, чем визит к соседке-собачнице. Он даже предупредил меня - поздно ночью, когда мои защитные барьеры полностью растаяли, я готова была замурлыкать и меньше всего хотела обсуждать то, что находилось за пределами нашей спальни.

- Аньес, только не вздумай сделать какую-нибудь глупость, - ласково произнес он, целуя меня в нос - Мне кажется, ты что-то затеваешь…

- Нет, что ты, дорогой, - и повинно закатила глаза, надеясь, что в полутьме он не заметит, как они заблестели. - Я оставляю глупости вам, сильным, умным мужчинам.

Впрочем, если я что-то и затеваю, то исключительно такое, в чем участвуют двое…

И я немедленно стала отвлекать его от подозрительных мыслей - и от любых мыслей вообще. Он, не мешкая, включился в игру, и настал его черед мурлыкать; однако, перед тем как забыть обо всем на свете, что не имело отношения к «здесь и сейчас», он все же пробормотал мне на ухо:

- Никакой самодеятельности, ладно?

- Никакой самодеятельности, Марк, договорились!

Я вовсе не собиралась нарушать свое обещание. Самодеятельностью заниматься я и не думала - потому что нельзя так назвать действия, согласованные с высоким начальством, в роли которого выступал капитан Филонов с Петровки - единственный человек, связанный с расследованием, выразивший мне признательность за то, что я нашла Кристину. Казалось, он был со мной искренен; я наслаждалась тем, как он краснел, когда я ему улыбалась и слегка строила глазки. Потупясь, он не только пел мне хвалу, но и посетовал на то, что расследование в больнице ни к чему не привело.

- У меня есть идея! - тут же воскликнула я.

- Что ж, выкладывайте…

Глава 17

На самом деле, я всегда полна идей, но Филонов был чуть ли не единственным, кто ими заинтересовался. Так вышло, что в один из первых теплых весенних дней я оказалась на пустынной окраине Москвы, в небольшом лесочке, окружавшем территорию 173-й городской наркологической больницы, и задумчиво взирала на высокий бетонный забор, поверх которого было натянуто три ряда колючей проволоки.

Надо сказать, зрелище это меня даже в какой-то степени вдохновило: если здесь так много колючек - почему-то не было сомнений, что и верх бетонной стены усыпан битым стеклом, - то, скорее всего, нет телекамер.

Я подготовилась к этому визиту весьма основательно. Никто бы не узнал в неуклюжей, некрасивой девице с небрежно заплетенной косой популярную телеведущую. На мне было надето два свитера, теплые старомодные рейтузы, а на ногах - поношенные сапоги без каблуков, в которых я обычно гуляю с Глашей; через плечо перекинута матерчатая котомка. Конечно, было бы естественно обойтись без грима, но я, напротив, хорошенько поработала над своим лицом. Вспомнила, как в юности мучилась от прыщей, и «нарисовала» себе кожу, покрытую угрями. Словом, стала не только неузнаваема, но и незаметна.

Больницу эту я посетила однажды много лет назад, и то по случаю - доставляла какой-то пакет главному врачу из богоугодного заведения, именуемого научно-исследовательским институтом, где тогда работала. Но местность вокруг почти не изменилась, разве что деревья стали выше, а вдоль стены шла широкая просека, так что перебраться через забор, используя ветви ближайших деревьев, как это делали во времена моей юности пациенты, теперь было невозможно: в конце концов, в охране тоже не дураки работают. Вернувшись к своему «опельку», который оставила тут же, на опушке, я взяла из него небольшую железную лестницу, которая с незапамятных времен - с тех самых, как сосед вытащил ее из помойки, - валялась у нас на площадке черного хода, и резиновый коврик.

Пока я подтаскивала свое воровское оборудование к забору, я вся взмокла и перепачкалась - тропинку развезло. Но в этом была и своя выгодная сторона: сейчас в лесочке наступило липуче-грязное время, так что здесь не гуляли ни мамаши с чадами, ни даже собаки с хозяевами. Впрочем, погода и не располагала к такому времяпрепровождению: несмотря на тепло, было пасмурно и хмуро, казалось, с неба вот-вот закапает. Так что никто не видел, как я приставила лестницу к бетонной стенке, забралась на нее, накрыла проволоку ковриком и, заглянув с нее внутрь двора, убедилась, что в поле зрения нет ни одного человека, и перемахнула через забор, как заправская гимнастка. Никогда не знаешь, когда тебе пригодится хорошая спортивная форма!

Забор был высотой метра два с половиной, и, конечно, прыгать вниз было страшновато - вдруг напорешься на какую-нибудь железяку? Но мне повезло: я приземлилась на мягкую раскисшую землю, да к тому же от основной территории больницы меня отгораживало какое-то полуразвалившееся строение. Поднявшись на ноги, я стала считать с себя грязь тряпкой, которую извлекла из котомки. Приведя себя в относительный порядок, надела ветхий белый халат, который остался у меня от практики в психбольнице. Теперь я стала похожа то ли на провинциальную стажерку, то ли на санитарку - еще не определилась, какую роль буду исполнять, и решила действовать по обстоятельствам. Впрочем, такой вид позволял мне действительно быть незаметной: врачи обычно мало обращают внимания на младший медицинский персонал, а санитары вполне могли меня принять за какую-нибудь студентку-недотепу.

Словом, я действовала по заветам классика детективного жанра Гилберта Честертона, в одном из рассказов которого строгай черный фрак делал вора невидимкой, потому что джентльмены принимали его за официанта, а официанты - за джентльмена.

Остальные необходимые мне вещи - мобильный телефон, психиатрический ключ-гранку, две пачки сигарет и зажигалку - я распихала по карманам халата. Успех предприятия во многом зависел оттого, насколько достоверно л изображу сотрудницу больницы, которая по какому-то делу переходит из одного корпуса в другой, а потому ничего не должно вызывать подозрений - ни верхняя одежда, которой я специально пренебрегла, ни сумка, которую я выбросила. Взяв в руки последний извлеченный оттуда предмет - картонную папку-скоросшиватель, которая должна была изображать историю болезни, я уверенным шагом двинулась к нужному мне третьему корпусу; у меня в голове чуть ли не фотографически был запечатлен план территории больницы, который по моей просьбе нарисовал один из оперов.