— Гайда, дорогая моя девочка, я совсем запуталась!

Хайфа не преувеличивала: вот уже полгода высокий франк не выходил у нее из головы ни днем, ни ночью. Сидя на большой пуховой подушке, женщина ковыряла остроносой туфлей, расшитой мелким жемчугом, густой ворс яркого ковра. Хайфа стыдилась, но ей так хотелось выговориться!

— Что случилось у моей жизнерадостной тети? — Зачерпнув горсть засахаренного миндаля из хрустальной вазочки, девушка тоже удобно устроилась на шелковых подушках и приготовилась слушать.

— Я влюбилась и не могу с собой совладать. — Хайфа подняла на племянницу растерянный взгляд. — Летом проведала дочерей, думала, отвлекусь, забуду. Не помогло. Умный взгляд серебряных глаз покорил меня, а эти желанные губы и сильные руки я каждую ночь вижу в прекрасных снах…

Заметив, как расширились от любопытства и восторга глаза племянницы, а рука со сладостями застыла на полпути ко рту, женщина опомнилась:

— Да простит меня Аллах, что же я говорю невинному ребенку?

— Перестань, тетя, я давно уже не ребенок! — огрызнулась пришедшая в себя Гайда. — Что же делать?.. Выкупи Джибраила у моего отца!

— Выкупить? — Эта простая мысль не приходила Хайфе в голову, но показалась очень заманчивой.

И через некоторое время она решилась. Застав как-то деверя одиноко сидящим в садовой беседке, женщина начала деловитым тоном сложный для себя разговор:

— Достойнейший Музаффар, хочу сделать тебе выгодное предложение!

— Начало многообещающее. — Купец прищурил глаза и ласково улыбнулся любимой снохе. — Я весь внимание.

— Ты несколько раз просил меня продать тебе золотой браслет с рубинами цвета голубиной крови. Я согласна обменять его на твоего писаря-кафира!

— Вот как? Видно, глубоко в душу запал тебе мой слуга. Раньше ты не соглашалась отдать любимый браслет ни за какие сокровища, — усмехнулся деверь, лишний раз доказав свою проницательность. — Я не виню тебя, не бойся. Восемь лет прошло, с тех пор как умер мой брат, а ты — молодец, и дочерей удачно выдала замуж, и богатство мужа приумножила. И при этом — по-прежнему молодая и цветущая! Но этот кафир спас мне жизнь, и я пообещал освободить его через два года. Он оказался достойным человеком. Я решил познакомить его с нашей культурой, с бытом, чтобы умный франк сравнил и понял, насколько мы развитее их. Именно поэтому я не отпустил его сразу же, а придумал это время службы. Но через полгода срок нашей сделки истекает. Я не нарушу слово…

— Не нарушай! Твой пленник получит свободу в оговоренный срок, но пусть оставшиеся месяцы проведет в моем доме! Я верна твоему роду, замуж больше не выйду. Так подари же мне немного женской радости! — еле сдерживая слезы, умоляла Хайфа.

Музаффар задумался. Он хорошо знал сноху и понимал: раз она решилась на этот унизительный разговор, значит, сильное чувство совсем сдавило ей грудь и дышать больше нечем. Да и франк, глядишь, навсегда поменяет свою родину на его страну, а там и ислам примет…

— Иншаллах![89] Браслет можешь оставить себе.

Тем же вечером Габриэль услышал:

— Джибраил, поработаешь в доме у моей снохи, наведешь порядок в ее документах. Но договор наш остается в силе: летом ты будешь свободен. — И Музаффар, впервые назвавший пленника по имени, с лукавой улыбкой добавил: — Уйдешь, если захочешь.

***

Самолюбие Габриэля было задето, когда его, словно племенного жеребца, передали в дом богатой вдовы. Всегда выбирал он, теперь же ткнули пальцем в него! Это взбесило шевалье. Но, с другой стороны, обнимать тело прекрасной женщины гораздо приятнее, чем сжимать в руках весло на галере. Поэтому он утихомирил разбушевавшуюся мужскую гордость и стал осматривать новое жилище. Выделенная ему комната полностью удовлетворила Габриэля. Кроме традиционного низкого ложа, сундука и многочисленных подушек здесь был круглый стол и стул — дань уважения его западным привычкам. Роптать на судьбу не имело смысла. К тому же трудно было представить себе более романтичный плен.

Дом Хайфы, очень похожий на великолепный дворец Музаффара, но несколько меньше в размерах, находился недалеко от мечети Омейядов. С высоких минаретов одной из старейших святынь мусульманского мира пять раз в день раздавались крики муэдзинов. Под эти призывы и пение забавных птичек в изящной клетке, прикрепленной возле изголовья кровати, Габриэль привыкал к непривычным для себя обязанностям. Окруженный воистину сказочным восточным гостеприимством, он первые несколько дней вовсе не видел новую хозяйку. Хайфа спряталась на женской половине дома. Она, очевидно, понимала, что задела мужское самолюбие, а потому дала гостю время привыкнуть. Что ж, эта женщина лишний раз доказала, что она еще и умна.

Габриэль ожидал развязки. Однажды вечером к нему в комнату вошел слуга и жестом пригласил следовать за ним.

В оббитой персиковым шелком комнате лежал на полу огромный ковер с красочными цветами, похожий на лужайку. В центре сверкал огромный круглый поднос с серебряными кувшинами, чеканными бокалами и вазочками, наполненными засахаренными фруктами, миндалем, вялеными дыней и инжиром. Мерцающий свет двух свечей создавал романтичный полумрак, а разбросанные подушки из разноцветной парчи призывно манили прилечь на них. Габриэль так и сделал.

И впрямь почувствовав себя султаном, он понюхал содержимое кувшинов, подхватил двумя пальцами кусочек дыни, но не успел донести его до рта. В комнату вошла Хайфа. В искусно подведенных кайалом[90] и оттененных сапфировыми серьгами огромных глазах плескалась завораживающая синева, а обильная золотая вышивка на белой шейле и муаровой тунике соперничала с блеском манящих очей и влажных губ.

Зачарованный красотой восточной искусительницы, Габриэль в немом восхищении медленно поднялся, напоминая кобру, вытягивающуюся из мешка под дудку факира на базарах Дамаска. Польщенная Хайфа улыбнулась. Взмахом руки она предложила гостю вновь присесть, и веселый перезвон золотых браслетов первым нарушил молчаливый восторг. Хайфа устроилась рядом с Габриэлем, подложив под локоть подушку.

— Как тебе твоя комната? Все ли понравилось? Может, есть какие-то пожелания?

— Спасибо, все замечательно. — Габриэль понял, что за этими вопросами его новая хозяйка скрывает свое смущение. Значит, таких, как он, здесь было немного. Приятно. — Вина?

— Я не пью вино, — сверкнула улыбкой правоверная мусульманка. — Налей мне шербета, а себе вина. И выпьем за твое счастливое пребывание в моем доме!

Габриэль исполнил просьбу хозяйки, и они осушили бокалы. Вино, к великому удивлению шевалье, оказалось превосходным, и он выпил его с удовольствием. Прочитав на лице мужчины восторг, Хайфа предложила еще. Хмель напитка быстро ударил в голову давно не пившего Габриэля и обострил его желание. Смахнув с головы красавицы шейлу, он вытащил из ее волос жемчужные шпильки и насладился созерцанием каскада падающих волос: плотное покрывало цвета ночного южного неба окутало женскую спину.

— Какой запах! — уткнувшись в тяжелые пряди, хрипло прошептал шевалье. — Как будто я и впрямь на цветочном лугу…

— Я хотела понравиться тебе, Джибраил, — промурлыкала Хайфа и медленно развязала шнуровку на его рубахе.

— Тебе это удалось, — ответил Габриэль, припав губами к ее длинной шее и настойчиво стягивая с женщины тунику.

Слегка отстранившись, Хайфа одним движением скинула легкое платье, обнажив небольшую, но все еще упругую грудь, узкую девичью талию и широкие гладкие бедра; рассыпавшиеся по спине черные волосы подчеркивали молочную белизну ее кожи.

Габриэль уже избавился от рубахи, и влюбленная женщина не сводила глаз с его молодого великолепного тела. По широким плечам и сильным рукам рыцаря бугрились мускулы. Завитки каштановых волос, образуя на груди крест, спускались по плоскому животу, и взгляд Хайфы скользил все ниже и ниже… Вдруг из ее пересохшего горла раздался хриплый стон, и женщина губами повторила путь своего взгляда, пока не наткнулась на тесемки штанов. Через мгновение последнее препятствие было отброшено нетерпеливым движением в сторону, и Хайфа смогла полюбоваться его готовностью обладать ею. Охнув от восхищения, прелестница потянулась к его бедрам, но Габриэль опрокинул ее на спину. Покрывая лицо и шею красавицы жадными поцелуями, он ощутил, как женское лоно призывает его. Несмотря на долгое воздержание, Габриэль проявил недюжинную выносливость и последними мощными толчками довел обольстительницу до экзальтированных вскриков.

Женское лицо, расслабленное в неге, было для него безмолвным комплиментом. Габриэль поцеловал губы Хайфы и, скатившись в сторону, откинулся на спину. Его дыхание постепенно успокоилось.

— Ты великолепен, Джибраил. — Придя в себя, Хайфа привстала на локте и, нежно поглаживая шрам на его лице, прошептала: — Любимый, я буду каждый день втирать чудодейственную мазь в этот рубец, и через полгода он полностью исчезнет.

Безумство влюбленной женщины становилось все сильней. Сладострастные ночи мчались друг за другом в головокружительном вихре. Весь мир сосредоточился для Хайфы на теле любимого мужчины. Габриэль же растворился в чарах красавицы, полностью отдавшись ее изысканным ласкам и откровенному обожанию.

Слуги с каждым днем кланялись шевалье все ниже, и восточные сказки становились былью…

***

За прошедшие два года плена Габриэль проникся искренним уважением к высокой арабской культуре и людям, которые его окружали. Но мир, в котором шевалье родился, звал его, а обет святого паломничества все еще не был выполнен. Пора было выпутываться из соблазнительных сетей…

Укрывшись с Хайфой от дневного зноя в белоснежной беседке, Габриэль рассматривал замысловатый лабиринт посыпанных песком дорожек. Разбегаясь в разные стороны и огибая цветочные клумбы, кустарники и деревья, они опутывали весь райский сад. Посреди небольшого водоема журчал каменный фонтан, даря умиротворение и прохладу. Благоухание фруктовых деревьев соперничало с ароматом роз и жасмина. Недалеко на разогретом камне флейтистка выводила нежнейшую мелодию, и павлин, заслушавшись, позволил людям любоваться его красочным хвостом.