Я остановился в дверях комнаты Пенни Джонсон, рассматривая ее внешность. Она была маленькой, пухленькой женщиной с белоснежными волосами и пухлыми щеками, которые были испещрены морщинами вплоть до глаз. Она подняла глаза на мой стук, с подозрением осматривая меня.

– Могу я вам чем-нибудь помочь?

Я зашел в комнату, держа в руке огромный букет.

– Здравствуйте, Пенни. Я – Ричард ВанРайен, друг Кэтрин.

– Правда? – она потянулась принять цветы. Из угла захлопал крыльями пестрый попугай, громко кудахтая. – Меня зовут Пенелопа. Я пока не давала вам позволения называть меня Пенни.

– Прошу меня простить, Пенелопа.

Я чуть поморщился на шум, издаваемый птицей, и вытащил свою вторую покупку.

– Я принес Джои лакомство.

– Что вы принесли?

Я порылся в пакете.

– Я принес ему манго. Положить его в клетку?

Она поджала губы, посмотрев на меня снизу-вверх.

– А вы умом не блещете, да?

– Простите, что?

– Он не может есть целое манго, молодой человек. Его нужно нарезать.

Я посмотрел на манго, потом на птицу.

– Ой. – Из пакета я вытащил упаковку с попкорном для микроволновки, которую забрал из шкафа. Кэтрин ела много попкорна. – Полагаю, мне и это следовало приготовить.

Она начала смеяться. Громкие раскаты веселья эхом отдавались от стен.

– Должно быть Кэти вы нравитесь за ваш внешний вид, ведь вряд ли из-за мозгов.

Я не смог сдержать ухмылки от ее острого языка. Кого-то она мне напоминала – женщину, которую я когда-то называл Нэна. За то небольшое время, что я знал Нану – она была единственным человеком, который обо мне заботился. Она была резкой, прямолинейной и без проблем выражала свое мнение.

Потянувшись слева от себя, она нажала на стене кнопку вызова сиделки.

– Тами положит их в воду и нарежет манго для бедного Джои. А если я ее любезно попрошу, то принесет нам кофе.

Я поковырялся в пакете и протянул шоколад. По крайней мере, с этим я справился.

– Возможно, это поможет.

Она выгнула бровь.

– Может с вами еще не все потеряно. А теперь присаживайтесь и расскажите, как вы познакомились с моей Кэти… и почему вы зовете ее Кэтрин. – Она улыбнулась, когда я достал вторую коробку шоколада. – Если это для меня, то разрешаю называть меня Пенни.

Пенни Джонсон была яркой, умной и, как я узнал, полна историй о Кэтрин в подростковом возрасте. Однако, как оказалось, ее краткосрочная память была шаткой.

Не единожды я подмечал пелену, застилавшую ее взор, и она начинала запинаться, если я задавал какие-то вопросы о настоящем. Тогда я вернул ее к более связным временам, спросив о том, как она повстречала Кэтрин. Она просияла и рассказала подробную версию услышанной мной вчера истории. Она описала худую, напуганную девчушку, которую обнаружила роящейся в мусорном контейнере в поисках еды. Она рассказала о боли и нужде, которую увидела в голубых глазах Кэтрин, и как поняла, что ей суждено было найти ее в тот роковой день. Я почувствовал ту любовь, которую она испытывала к юной Кэтрин, и обнаружил, что мне нравилось слушать о ее жизни.

После этого Пенни выбралась из плена своих воспоминаний, попросив принести что-нибудь попить. К тому моменту, пока нашел Тами, та показала мне кухню и я вернулся в комнату, Пенни уже дремала в своем кресле. Ее птица все еще сидела в углу, махая крыльями, а музыка, которая лилась из проигрывателя, когда я только приехал, создавала в комнате нежный фон.

Оглядевшись, было легко понять, почему Кэтрин хотела, чтобы она оставалась тут и почему так усердно работала, чтобы это длилось подольше. Комната Пенни была светлой и просторной, с большими окнами и наполненной мольбертами, коробками с грифельными мелками, карандашами и акварелью. На полках стояли книги и фотографии, а на стенах висело множество ее работ.

Меня окатило непривычным чувством вины, когда я вспомнил маленькую картину, которую Кэтрин принесла домой в ту первую субботу. Тогда, с присущей мне язвительностью, я сказал, что она не может повесить ее в кондо. Волна вины и стыда превратилась в цунами, заполонив мой разум, а ее колючие щупальца впились мне в кожу. Я заерзал на стуле от несвойственных мне странных эмоций.