«То есть… в каком смысле хорош?! Нетушки, не хорош! А коварен, беспринципен! Контракт как раз таки призван удержать семью подальше от этого типа!»

— Да пошел ты на три буквы! — взвизгнула она, недовольная собой и ситуацией в целом. Оттолкнув Максима, спрыгнула со стола, схватила с дивана папку и увидела карандашную надпись, оставленную Борей на полях: «Подопытные кролики не связаны кровными узами, результат отрицательный».

— Ах ты, мерзавец! — рассвирепела Фрэнки, не столько от вранья Егеря, сколько от неприятия возмутительной радости, ударившей в грудь, ведь они друг другу чужие. От облегчения даже руки задрожали. — Мама не учила, что врать нехорошо?!

Фрэнки подняла сумочку, которая валялась на полу, и уверенно ступила к двери, но Максим поймал за локоть и дернул на себя, обнимая за талию.

— Прости, солнце, но ты уйдешь только после этого, — хрипло сказал он, и его слова проникли под кожу и взбудоражили кровь в венах. Егерь поднял одну руку выше, обхватывая затылок Фрэнки, и поцеловал… в щеку. — Рад был увидеться, — сказал он равнодушно. — Иди, готовь новый пикет или провокацию… Только переоденься. Ты ведь не в квартале красных фонарей работаешь.

Но на этот раз Фрэнки не смогла сдвинуться с места или вымолвить хоть слово. Егерь ее тоже не отпускал, продолжая поглаживать обнаженную спину, и девушка ощущала каждое его движение так остро, что покалывало кожу, а грудную клетку разрывало, словно два километра пробежала. Максим был выше, но никогда его рост не казался настолько внушительным, как здесь, в тесной кабине ресторана. Ткань рубашки натягивалась на его мышцах; едва уловимый аромат горького шоколада дурманил, а в сочетании с теплом сильного тела усыплял бдительность. В серых глазах плескалась привычная уничижительная насмешка, но постепенно она растаяла, уступив место опасному блеску.

Сердце впервые в жизни ёкнуло, и Фрэнки закричала про себя: «Ну почему он?! Из всех мужчин — почему?!?!» Она пыталась воскресить в памяти образ Сталина и контракт стервы, чтобы унять острое желание, но ничего не работало. Поцеловать Максима хотелось до безумия, даже горло сдавило, будто шарфом.

«Он сравнил тебя со шлюхой!» — был последний довод, но и это не сработало. Она ведь и правда выглядела, как женщина легкого поведения, и на улице вечерней Москвы ее точно попытаются снять за деньги.

— Фрэнки…

Как же интимно звучало ее имя в его устах. Господи, дай сил развернуться и уйти! Это же так легко для нее — отказать мужчине! Она подняла голову, встречаясь с взглядом ищущих серых глаз, и выдохнула: «Нет». Слишком тихо, и Егерь не услышал. Он коснулся губами ее обнаженного плеча и провел выше, вдоль шеи. Фрэнки запрокинула голову, позволяя ему выводить узоры на своей коже, а потом потерялась в размытом мире, ощутив вкус его губ на своих. Горький шоколад… Максим теснее прижал Фрэнки к себе сильной рукой, второй запутавшись в ее густых волосах на затылке. У Егеря были прохладные, сухие губы, мягкие, настойчивые. Он поцеловал по очереди уголки ее рта, обвел языком нижнюю губу, прикусил и попросил с хриплым смешком:

— Разожми зубы, я тебя не съем.

Фрэнки в этом сомневалась. Съест и отправится за новым десертом. Он ведь бабник, коллекционер женских «голов». У него, судя по слухам, целое стадо телок, хорошо хоть клеймо не выжигает.

Но доводы разлетались в прах, сожженные огнем желания. Фрэнки со стоном приоткрыла рот, позволяя Максиму считать себя одной из своих однодневок. Это было как наваждение, совершенно невероятное — и страшное, от того, насколько невероятное.

Максим переместил ладонь с затылка на подбородок, обхватив его пальцами и впившись в рот грубым поцелуем, лаская языком и не позволяя дохнуть, а потом до нее донесся хриплый обвиняющий шепот:

— Ты ведь решила совратить меня, невинного ангела, чтобы пробраться в «Дол»? Не выйдет, солнце.

Максим провел дрожащими ладонями по ее плечам вниз, к локтям, стягивая тесемки платья, обнажая неприкрытую грудь. Он восхищенно замер, а потом сдался сам себе, наклонился и лизнул возбужденный сосок, послав разряд мучительного удовольствия по телу.

— А впрочем… черт с тобой, Фрэнки. Позвони, если не передумаешь. — Он достал из нагрудного кармана тонкий красный маркер и написал что-то над девичьей грудью. Потом Максим нехотя отстранился, и смущенная, напуганная Франсуаза беспомощно наблюдала, как он со злостью распахивает дверцу и уходит. А вернее сказать, сбегает.

Что это было только что? Фрэнки Уварова вдруг воспылала страстью к Максиму Езерскому?! Безумие какое-то… Но главное: он ведь тоже не остался равнодушным. Вау… до мурашек. Вот что значит надеть шлюшное платье… Или дело в другом? В странной искре между ними, которая возникает при соприкосновении?

Фрэнки еще минут пять пыталась унять бешено бьющееся сердце, ужасаясь одной мысли, что придется наступить на гордость и преследовать Егеря до конца контракта. Она посмотрела на свою обнаженную грудь, которая покрылась мурашками от холода и чужой ласки: Максим оставил ей свой номер телефона. Цифры и буква «е», обведенная кружочком. Все-таки пометил ее, заклеймил. Вот только охотник, похоже, превращался в добычу. Видимо, именно этой перспективы он так сильно и испугался, раз сбежал от Фрэнки. Решил взять тайм-аут и подумать.

«О чем тут можно думать, Франция?! Ты не имеешь права потерять с ним девственность!»

Да… но ведь петтинг не запрещен.

И до Фрэнки наконец дошло, о чем говорил отец, предлагая обсудить с мамой варианты «общения» с мужчиной без потери девственности.

— О Господи…

Но хотя бы миссия Сатаны прояснилась. Все оказалось гораздо проще, чем в теории с «братиком»-Егерем. Отец действительно лишь стремится завершить многолетнее противостояние до конца года. Кто победит — «Константа» или «Дол»? Кто станет наследником? Посмеет ли отец отказаться от собственной корпорации в случае поражения дочери или это обычный блеф?

Блеф — новое слово в словаре Фрэнки. Она вспомнила его с опозданием, но собиралась применять в декабре не раз. Шантаж, блеф — не те приоритеты, в которых она мечтала жить. Увы и ах, иногда приходится наступать себе на горло.

…Ответов на свои вопросы Фрэнки не знала, но была уверена в одном: контракт стервы ей нужен для того, чтобы нарастить хребет — а еще для того, чтобы поймать в капкан и Егеря, и Сатану, заполучив заветные одиннадцать процентов «Дола».

А гордость… придется и ей сказать «нет» на месяц, иначе можно признавать поражение в первый же день контракта.

Фрэнки достала смартфон, сделала снимок своей груди, на которой краснел номер телефона Максима, поправила платье и вызвала такси.

Охота началась.

* * *

Егерь долго сидел в своей машине и курил. Из динамика раздавались громкие биты, поддерживая и так высокий уровень адреналина в крови. Максим знал, что Фрэнки обязательно позвонит или, по крайней мере, скоро покажется на горизонте. Она собралась шпионить для отца, и Максим сам ее благословил.

Зачем он пригласил ее в свою жизнь? Потому что стоило услышать ее тихий стон, как сорвало крышу. На минуту Максим забыл, кто она, кто он. Хотелось раздеть ее и почувствовать.

Несмотря на эмоциональность, с самоконтролем у Егеря проблем раньше не было. Ничего, теперь, кажется, будут.

Нутро жгло от неудовлетворенного желания, и сквозь дым сигареты Максим видел, как Фрэнки вышла из ресторана и села в такси.

Инстинкт самосохранения кричал, что эту добычу лучше оставить в покое, иначе можно самому попасть в капкан, но азарт охотника — это как наркотик. Максим давно не испытывал настолько сокрушающего стремления заполучить женщину. Вернее, настолько сильного не испытывал никогда — даже с Соней.

Он мог и дальше врать себе, что просто хочет через девушку найти рычаги воздействия на Сатану, но правда была в том, что сейчас, именно в эту минуту он хотел получить целиком и полностью не только «Константу», но и бедняжку Фрэнки. На день, на месяц — пока не надоест, пока не выгорит едкий удушливый костер там, где должно находиться холодное сердце.

Уваров сам толкнул дочь в эти грязные разборки, так почему бы не воспользоваться случаем? В конце концов, Максим не святой, чтобы отвергнуть столь ценное подношение, даже если оно сделано Сатаной.

Глава 8

Задание на среду, 2 декабря: «Пойти на благотворительный прием «Дола» и со сцены сказать, что мероприятие скучное и призвано обобрать добрых людей, а собранные средства пропадут в карманах организаторов, как обычно. Выплеснуть на главного организатора — М.Е. — бокал вина прилюдно».


До вечернего приема оставалась еще уйма времени, и Фрэнки с удовольствием поехала на учебу. Роберта увидеть не получилось: он ушел в школу очень рано, хотя обычно опаздывал. Связана ли его поспешность с присутствием Юли на вчерашнем ужине? Неизвестно. Но позвонить Боре и спросить, делилась ли с ним сестра наблюдениями, не хватало совести. Извиниться перед другом не получится, и выйдет форменное издевательство, а не разговор.

А еще ночной сон о Максиме преследовал откровенными образами. Тоже форменное издевательство. Поспать спокойно нельзя!

В растрепанных чувствах Фрэнки явилась в универ, на проспект Вернадского, запарковав Афелия рядом с крутым красным порше, который принадлежал знакомой студентке. Шлем и куртку оставила в гардеробе, думая о своем и ни с кем не здороваясь.

Первым, кого она встретила, попав в «отсек» своего факультета, оказался Виктор Иванович, преподаватель философии и по совместительству тот самый поэт, глава фонда. Фрэнки резко развернулась и скрылась в первой попавшейся комнате, едва не сбив худенькую лаборантку с ног. Уварова приложила палец ко рту, умоляя молчать. Добрая женщина осуждающе покачала головой, но не выдала.