Взгляд Максима на несколько мгновений задержался на лице Фрэнки, и она сглотнула, а потом отвернулась и торопливо расправила тканевую салфетку на коленях.

— Максим, рад видеть, — поздоровался воодушевленный отец и махнул в сторону Роберта, намекая, чтобы Езерский сел рядом с братом. — Присаживайся, будь гостем. Надеюсь, ты любишь лобстера.

— Благодарю. — Максим прищурился и, ухмыльнувшись, обошел стол, чтобы занять место рядом с Фрэнки, слева от нее. Она онемела, побледнела и уставилась в пустую белую подогретую тарелку (еду еще не подали). Рядом продолжали бренчать столовые приборы в руках госпожи Столетовой.

Знакомый аромат туалетной воды Максима заставил поежиться, когда мужчина опустился на кресло совсем рядом, слишком близко. Он «случайно» задел Фрэнки локтем, и ее будто током ударило. А Егерю хоть бы что: он спокойно уселся, задвинув за собой кресло, взял белую салфетку и положил на колени, тщательно расправив… и коснувшись пальцами колена Фрэнки. Она вздрогнула, нервы натянулись.

И тут до нее дошло. «Хоть бы он за шалость на совещании не вздумал отыграться! О Господи, помоги», — взмолилась Уварова.

Глава 17

Максим завел непринужденную беседу с мамой.

— Зоя, скажите, в чем секрет вашей красоты? Вы нашли рецепт вечной молодости?

— Ох и дамский вы угодник, Максим! Умеете делать комплименты. — Мама довольно рассмеялась, блеснув белыми зубами. — У нас в семье это наследственное, генетика.

Фрэнки фыркнула про себя: как же, генетика! А пластическая хирургия — не хотите? Уколы коллагена и бесконечные массажи? А еще…

М-мамочки! Мысли смешались и осыпались осенней листвой, когда ладонь Максима легла на колено и поползла вверх по бедру по плиссированной юбке.

«Конец света, цунами, тайфун!»

Фрэнки тут же перебросила ногу за ногу, стараясь отодвинуться подальше, но мама послала ей хмурый взгляд, приказывая сесть ровно и не напирать на госпожу Столетову, о которой Фрэнки успела забыть. Посмотрев на мать Иосифа, девушка заметила, что у той от возмущения даже глаз дернулся. Пришлось выпрямиться и качнуться в обратную сторону, как маятник, обреченный на страдания.

— Максим, а вы какими судьбами? Вы к нам по важному делу? — срываясь в голосе, спросила Фрэнки, и Егерь посмотрел на нее проницательно, целуя взглядом, а потом перевел взгляд на ее губы и едва заметно коварно улыбнулся.

— Я к вам, вообще-то, Франсуаза Константиновна.

— Что-о?! — она выпала в осадок и даже проигнорировала очередное легкое прикосновение к своему бедру. — Да как вы посмели явиться в наш дом! Вы… вы! Это из-за сегодняшнего перформанса, да? Вы хотите подать на меня в суд, наверное. Ну и флаг вам в руки!

Рассчитывая на то, что подобная речь собьет с толку всех сидящих за столом, Фрэнки незаметно хлопнула Максима по руке и послала ему предупреждающий взгляд. Одно дело, когда отец уверен в том, что Егерь запал на «марионеточку», а другое — если вдруг заподозрит тайный, настоящий роман. Ведь у Фрэнки нет такой железной выдержки, как у Максима, и она может себя выдать. Так что остается только грубить и надеяться на чудо.

Но отец, не скрывая довольства от хамского поведения дочери, тем не менее осадил:

— Не смей так разговаривать с гостем! Если у него к тебе срочное дело, то разрешаю обсудить после ужина. А пока помолчи, Фрэнки.

В глазах Максима блеснули ледяные осколки, и он крепко сжал колено своей соседки, но на этот раз прикосновение ощущалось как знак поддержки. Сердце сразу же смягчилось, и она ответно улыбнулась Максиму.

— Простите, господин Езерский, я просто очень устала.

— Понимаю, — ответил он с невинным выражением на лице и непринужденно запустил руку под юбку, скользнув теплыми пальцами вверх по гладкой прохладной коже обнаженной ноги. Фрэнки отвернулась и резко втянула воздух. О Господи… Она переплела пальцы в замок, устроив их на столешнице, чтобы не ударить Максима снова, и посмотрела на Иосифа. Тот, хмурясь, сканировал незваного гостя — и, кажется, Максим ему понравился.

Белая скатерть закрывала обзор, никто не мог видеть, что вытворяет Егерь, но это не успокаивало. Потому что Фрэнки ощутила, как краснеет, а дыхание становится тяжелым.

В столовую гордо вошел дворецкий, за ним следовал официант. Они катили тележки с блюдами. По столовой тут же разнесся аромат специй и супа из кальмаров.

— У тебя деловое предложение, Максим? Тебе понравилась «Тара»? Как поживает Екатерина? — все же ради приличия поинтересовался Сатана, и Егерь ответил:

— Предложение у меня крайне деловое: хочу заключить с вашей семьей временное перемирие, на неделю. Выходки Фрэнки меня скоро до инфаркта доведут, особенно сегодняшняя, во время обеда.

Фрэнки, отпивавшая воду из стакана, поперхнулась, и услужливый Максим похлопал ее по спине, а потом провел ладонью вниз по позвоночнику, надавливая большим пальцем и направляя рой мурашек. Его рука так и осталась лежать на спинке кресла Франсуазы, и девушке стало действительно душно. Она начала обмахиваться салфеткой.

— «Тара» — очень красивое поместье, мои поздравления, — продолжал Езерский как ни в чем ни бывало. — А мать жива-здорова, спасибо.

Отец слушал, кивал, а потом согласился:

— Перемирие принимаю. Но отвечаю только за себя. Как поведет себя Фрэнки, зависит от нее, потому с ней и договаривайся. Я ей не хозяин.

Последние слова прозвучали с сарказмом, мол, еще какой хозяин! Но намордник все равно на нее не надену, пускай продолжает в том же духе. Тем более контракт требовал присутствия Фрэнки в жизни Максима и дальше, так что отец не мог пойти на попятную.

Но его ответ прозвучал очень мирно и приятно для слуха, поэтому Езерский принял то, что дали.

— Благодарю за сотрудничество, с Франсуазой Константиновной я после ужина поговорю, с вашего разрешения, — сказал он и другой, свободной рукой, поднял бокал, который как раз наполнили белым сухим вином.

Разговор прервался: все принялись за еду. Фрэнки сидела «еле-еле душа в теле». От волнения в висках тарабанили молоточки, а челюсти сводило, как будто кислое яблоко откусила.

Суп из кальмаров, наверное, имел вкус, но Фрэнки мало того, что боялась снова поперхнуться, так еще и мозг полностью сосредоточился на соседе слева, который спокойно наслаждался трапезой… минуты три. Потом он промокнул губы тканевой салфеткой, вернул ее на колени — и его правая рука переместилась в сторону Фрэнки. Максим сжал ей бедро над коленом и потянул в свою сторону, заставляя раздвинуть ноги.

В дрожащих руках столовые приборы Франсуазы сейчас дребезжали громче, чем у госпожи Столетовой, которая смотрела исключительно перед собой, то есть на сына. Кроме него, она никого не переносила на дух, даже Сатану.

Максим, едва касаясь, сдвинул вверх пальцами ткань юбки, оголяя бедро, и Фрэнки почувствовала, что горит. Наверное, она превращалась в огнедышащего дракона: даже уши заложило от перепада давления.

Максим ласково выводил узоры на внутреннем бедре: сначала вверх, к самой кромке белья, затем вниз, к изгибу под коленом.

— Фрэнки, как тебе суп? — донесся издалека голос Роберта, и она, кивнув, промычала:

— Мгм…

Смотреть на брата не хотелось, он и так не мог не видеть, что Максим сидит слишком близко, нарушая все условности. Роберт не дурак. Наверное, потешается сейчас про себя…

— Мясо ты у нас не ешь, а вот морепродукты позволяешь себе иногда. Не расскажешь, как именно ты делаешь выбор, что есть, а что нет? — поддержала бессмысленную светскую беседу мама.

— М…методом тыка, — едва не простонала Фрэнки. — Тебя повешу, а тебя нет.

— Что? Э-э, ты слышала мой вопрос, дорогая?

— Да, по поводу картин в моей комнате.

— У тебя жар, по-моему…

Скоро в сознании Фрэнки не осталось вообще мыслей, кроме одной: она мечтала остаться с Максимом наедине. Срочно. Потому что еще пару минут, и она взвоет… Огонь по венам распространился молниеносно: в грудь, в живот, в руки и ноги. Там, где девушки касался Максим, казалось, оставались следы. Жар сосредоточился между ног, но вместо того чтобы их сдвинуть, Фрэнки расставила их немного шире, приоткрывая губы на выдохе. Ей было все равно, где она и кто может увидеть. В глазах все равно потемнело, так какая разница? А Егерь тем временем просунул два пальца под кромку шелкового белья и… остановился, а потом убрал руку. Сначала был шок разочарования, а потом нахлынула ярость. «Сволочь. Мстительная сволочь!»

Отец и Сталин заговорили о бытии, о законах их собственного сочинения, и снова завязалась беседа: сотрапезники ожидали второе блюдо. Иосиф начал обычную долгую лекцию, это минут на десять, и все будут сосредоточены исключительно на нем.

— Наша маленькая Франсуаза, например, считает, что у добра и зла есть цвет. А я убежден, что у них есть лишь одно: точка зрения. Под каким углом посмотришь, то и увидишь. Вот я — сама доброта, но некоторые не понимают этого из-за узости мышления…

Фрэнки поболтала ложкой суп в тарелке, притворяясь, что все еще ест, а левую руку опустила вниз и положила на любезно подставленную ладонь Максима, переплетая пальцы. Они держались за руки, и Фрэнки млела, ожидая, что вот-вот откроет в себе птицу Феникс и станет пеплом, до того душно ей было. Она снова выпила воды, а потом потянула за глухой ворот платья, чтобы дохнуть.

До боли закусив губу изнутри, Фрэнки очень медленно передвинула замок из пальцев себе на бедро со съехавшей вверх юбкой, отпустила руку Максима и положила свою ладонь поверх нее, умоляя продолжать, но Егерь игнорировал ее будто нарочно.

— Дочка, ты плохо выглядишь. Тебе дурно? — раздался обеспокоенный голос матери.

— Она отравилась кальмарами. Так и знал, что в суп подсыпали отраву! — возмутился Иосиф, но госпожа Столетова, поправив слуховой аппарат, возразила скрипучим старческим голосом: