— Жестокий вы человек, Франсуаза Константиновна.

— Да и вы не подарок, Максим Михайлович.

— Ну просто-таки идеальная пара…

— …неидеальных людей.

— За это и выпьем, — предложил Макс и открыл бутылку шампанского, вмазав пробкой прямо по экрану, на которому бежали финальные титры.

Глава 33

Вечером в «Вонге» прошла рабочая встреча, в которой приняли участие Максим, Фрэнки, Сайгон, Данила Летов, его босс, которого так и называли в узких кругах — Большой Босс; присутствовали также глава службы экономической безопасности ФСБ и важный человек из Совета Федерации.

Уваров позвонил ровно в шесть и согласился выдать документацию и контакты своего партнера по незаконной торговле оружием. Учитывая, что в дело придется вмешать казахские органы, решили действовать оперативно, но тихо, чтобы никто не продал инфу налево. До Нового года — две недели. Заманить «объект» в Москву уже удалось, осталось не испоганить дело. Казахскому политику собирались предъявить обвинения в попытке убийства, в рейдерском захвате, в незаконной торговле оружием и коррупции. Достаточный «багаж», чтобы убрать с арены даже серьезного человека. А убирать будут красиво, с группой захвата и шумихой на все СНГ.

Константин согласился участвовать в процессе исключительно в обмен на свободу. Предполагалось, что казах вообще не узнает о «предательстве» брата, потому что главные обвинения будут выдвинуты по статьям о попытке убийства и коррупции. Рейдерский захват и торговля оружием станут вытекающими последствиями, и Уваров как бы и ни при чем. Он больной, измотанный человек, который не просчитал все нюансы.

В общем, 31 декабря будет тот еще денек.

Максим курил у окна в номере отеля, который превратился для него в прибежище до Нового года, а может и дольше. Зависит от того, какие силы стоят за политиком из Астаны, вызовется ли кто-либо его отмывать или бросят на произвол судьбы. В мире акул мог быть любой исход, но второй вариант более вероятен.

Фрэнки подошла бесшумно; обняв Макса, прижалась щекой к спине.

— Я очень за тебя боюсь, — сказала тихо, но ответить на это было нечего. Максим затушил сигарету о дно пепельницы и оперся ладонями о подоконник.

— Я накурил, извини. Брошу первого января.

— Правда? Именно первого? — Фрэнки недоверчиво засмеялась.

— Да. У меня мозг настроен на четкие цели, проработанные в деталях.

— Какой самоорганизованный… Не зря тебя мама учила доводить дела до конца.

— Во сколько ты с ней завтра встречаешься?

— В три.

— Возьмешь охрану с собой. Одна пока не езди, тем более на мотоцикле.

— Хорошо.

— М-м, какая ты сговорчивая у меня сегодня, даже завидую себе, — сказал Максим, самодовольно улыбаясь. Он обернулся и, обняв девушку, поднял и усадил на подоконник. Она тут же обхватила его ногами, притягивая к себе, и Езерский уткнулся носом ей в изгиб шеи, наслаждаясь нежностью и едва уловимым ароматом цитруса. Фрэнки запустила пальцы в его волосы, поглаживая затылок, и он почувствовал непередаваемую легкость бытия.

— Я мог бы так уснуть и никогда больше не просыпаться, — признался он, касаясь губами гладкой теплой кожи.

— Ах да, я же напоминаю тебе уютный семейный праздник. Ну поспи, раз так. Вымотался, бедненький. — Фрэнки заботливо погладила его по волосам, и Максим засмеялся. Легкость бытия тут же улетучилась, вернув к приземленным, не менее интересным делам. На девчонке были темно-синие чулки и черное свободное платье до колен, которое сейчас приподнялось к бедрам, открывая заманчивый вид на кружево, обрамляющее ноги. Специально ведь чулки надела, лиса. И, подтверждая его мысли, Фрэнки выгнулась навстречу, наблюдая совершенно сногсшибательным непорочным взглядом синих глаз, будто бы это не она сейчас соблазняет мужчину.

Ее длинные волосы волнами разметались по спине. Широкий вырез платья обнажал одно плечо, подчеркивая соблазнительную округлость груди. Фрэнки выглядела одновременно лукавой и доброй, женщиной до кончиков шелковистых черных волос, которые блестели в искусственном свете комнаты. Осознание, что именно Максим сделал чудо по имени Фрэнки женщиной, будоражило кровь, пробуждая не только чувство собственника, но и странную, приятную боль в сердце. Казалось, ради этой девочки Макс мог свернуть горы, убить и быть убитым. Она парализовала его сознание взглядом еще тогда, в лифте уваровской компании, когда в сердце толкнулось ударом узнавание: «Это моя женщина».

Максим расстегнул джинсы, не разрывая взгляда, и, поцеловав ладонь Фрэнки, опустил на свой пах. Из синих глаз исчезла игривость, уступив место блеску предвкушения, жажды. Он впитывал в себя каждую ее эмоцию, движение, и закрыл глаза только на мгновение, когда она просунула пальцы под боксеры и освободила напряженный член. Дыхание Фрэнки стало тяжелым, и она медленно обвела языком пересохшие губы. Максим помнил, что нужно быть аккуратным, но остановиться уже не мог. Оттянул полоску трусиков и вошел одним толчком глубоко, до головокружения; подхватил Фрэнки под ягодицы, стаскивая с подоконника, и погрузился до конца, поднимая голову навстречу ищущим губам. Фрэнки целовала его дико, страстно, обхватив ногами и руками, отдавшись их общему ритму. Исчезли звуки, даже стоны заглушило слоем параллельной реальности, в которой осталось только адреналиновое ощущение полета в нирвану. Они достигли пика одновременно; Фрэнки задрожала и впилась зубами ему в шею, чтобы не закричать, и Максим ступил к стене, прижимая девушку собой, стараясь устоять на ногах. Он снова остался в ней и подумал, что пора носить с собой в кармане контрацептивы. Так, заметка на будущее.

* * *

Фрэнки не уехала в «Тару» ни в понедельник, ни во вторник. Она решила задержаться в «Вонге» вместе с Максимом до 31 декабря, не найдя в себе сил оставить его одного. Уварова исправно наведывалась на работу в сопровождении охранника, а также показывалась на учебе, где уладила вопросы с зачетами. Преподаватель-поэт не устоял под градом «внезапности и напора», когда студентка Уварова окликнула его в коридоре и потребовала принять у нее зачет в установленный кафедрой день. Преподаватель хохлился, придумывал причины, чтобы манипулировать Франсуазой и торговаться за ее поддержку… Это было неприятно. Фрэнки удивлялась, как раньше не видела этого откровенного потребительского отношения к себе. Она перебила профессора и сказала, что если он откажется принять зачет, то его уволят за шантаж и вымогательство. Такого ответа преподаватель не ожидал от обычно сговорчивой девушки, поэтому не на шутку испугался и тут же согласился поставить зачет автоматом, замяв дело на корню.

Со Светой Фрэнки здоровалась, слушала ее новости, но больше не вникала и не тратила на нее время, не впускала в душу. Это было трудно сделать, но не так паршиво, как представлялось. Опыт последних недель помог справиться.

Что же до Бори, то Уварова заявилась к нему в морг с букетом черных роз и поблагодарила за поддержку.

— Помнишь, я говорила, что все объясню в январе? Обещаю, что расскажу. Но извиниться могу уже сейчас. Извини, Борь, за мое дурачество в этом месяце.

— Так и быть, — с трудом притворяясь обиженным, ответил друг, стаскивая медицинские перчатки. — Цветочки ты на чью могилу принесла? Не хочешь выбрать кандидата? — он кивнул в сторону помещения с холодильными камерами.

— Да ну тебя, идиот, — вздрогнула Фрэнки. — Тебе ведь купила, от всей моей черной души. Кстати, предупреждаю: если услышишь новости о гибели Максима, игнорируй.

— Это у вас с ним такая ролевая игра, что ли?

— Вроде того.

— Романтично… Ладно. Давай этот веник, пойду работать. — Боря взял букет цветов, чмокнул Фрэнки в щеку и, пообещав позвонить, побрел вдоль коридора.

— Я люблю тебя, Борь! — крикнула ему вдогонку Уварова, улыбаясь.

— Удивила, Франция! Меня даже мертвые любят, — бросил он, не оборачиваясь, но Фрэнки по интонации голоса поняла, что друг улыбается в ответ.

В «Таре» за главного остались Иосиф и Роберт, который оклемался и вернулся к нормальной школьной жизни. Мама иногда навещала их, но в основном проводила дни рядом с мужем, боясь нового приступа. Она не уехала в Нью-Йорк, как планировала, и больше об этом речь не заводила.

Когда Фрэнки пришла навестить отца, то нашла маму в комнате отдыха. Зоя стояла у зеркала, задумчиво глядя на свое отражение. Казалось, она спит с открытыми глазами.

— Что я делала не так? — устало, с горечью произнесла она.

Фрэнки была выше матери. Обычно Зоя расхаживала на шпильках, но сейчас стояла в тапках и казалась невероятно хрупкой. Отсутствие яркого макияжа убрало лет десять ее возраста, а волосы, выкрашенные в пепельный цвет, не были по обыкновению уложены — и мама выглядела молодой и ранимой женщиной, а не ведьмой сорока четырех лет. Фрэнки положила подбородок ей на плечо и обняла за талию. С мамой они так редко обнимались, что прикосновение казалось новым, непривычным.

— Ты говорила, что вы не с того начали. Но закончить ведь можно по-другому. Если ты действительно хочешь.

— Я уже не знаю, чего хочу. На прошлой неделе я была готова подать на развод. А сейчас не могу ни о чем думать, только о том, что Костя чуть не умер.

По ее щекам потекли слезы, и она их со злостью утерла, словно осуждала себя за слабость.

— А Максим? Неужели это правда, что его убили? В голове не укладывается. Заигрались мы все, забыли, что не бессмертные.

— Слушай, мам… На тридцать первое назначен Совет «Константы». Туда и же акционеры «Дола» придут. Это историческое событие, ты даже не представляешь, сколько там подводных камней. Если хочешь, приходи. Там и Екатерина будет.

Мама напряглась, в глазах на мгновение полыхнула ревность.

— Постараюсь не пропустить такое важное событие.