Мой сон какой-то рванный, потому что я просыпаюсь под каждый шорох в доме, под любой автомобильный шум. Бросаюсь к окну, всматриваюсь в проезжающие мимо участка автомобили и вновь возвращаюсь в кровать. Засыпая под утро проклинаю Тахирова. От всей души проклинаю. Думаю о том, что так больше продолжаться не может — моему ребёнку нужна спокойная мать, а не дерганная неврастеничка.

***

Окончательно я просыпаюсь ближе к девяти утра, когда Надюшка начинает жалобно хныкать от голода. Моя несчастная голова раскалывается от боли, а дождливая и сырая погода давит ещё сильнее и только прибавляет мне раздражительности и нервозности. Я меняю дочке подгузник и готовлю молочную смесь. Кормлю малышку и мысленно считаю до десяти, пока не начал идти пар из ушей.

Когда Надюшка довольна, накормлена и засыпает вновь, я осторожно перекладываю её в кроватку и собираюсь пойти в душ, но шум мотора внизу заставляет меня подбежать к окну. Хочется бить себя по рукам, но я все равно отодвигаю шторы и мельком взглянув на чёрный автомобиль, который въезжает на территорию особняка, бросаюсь в коридор.

Я сбегаю по ступеням вниз. Не знаю, что скажу Тахирову и как сдержу себя в руках, но одно знаю точно — я хочу его увидеть. Высказаться, накричать, ударить кулаками по сильной мужской груди. Когда до прихожей остается несколько метров, дверь отворяется и, переступив порог, в особняк заходит… Виктория Леонидовна. В чёрном теплом пальто, с идеальной укладкой и легким загаром. Красные губы подчёркивают неестественную белизну зубов, а ровные стрелки на глазах указывают на то, что макияж делал профессиональный визажист.

Я неосознанно смотрю на себя в зеркало и понимаю, что по сравнению с Викой просто меркну. Тахиров скорее наступит на собственные принципы и трахнет свою личную помощницу, чем обратит внимание на меня. Недавно родившую женщину-замухрышку.

— Доброе утро, Лера.

— Доброе, — вру я.

— Рустам Ильдарович попросил меня заехать домой, чтобы взять кое-какие бумаги. Позволь, я пройду в кабинет?

Она хочет меня обойти, но я преграждаю дорогу.

— А где он сам? — спрашиваю, глядя ей в глаза.

— О… Рустам не ночевал дома, а ты не находила себе места? — довольно спрашивает Виктория, не пытаясь скрыть ликующую улыбку.

Я ничего не отвечаю, только отвожу взгляд в сторону. Не хочу, чтобы Вика видела меня такой… сломленной.

— Видишь ли, такой мужчина как Тахиров вполне может позволить себе не приезжать домой на ночь. Рустам может трахать любую понравившуюся ему женщину и я, в отличии от тебя, стану это терпеть, потому что понимаю и принимаю мужскую природу. Один борщ есть надоедает, как ни крути. Он может позволить себе всё и всех. Даже вышвырнуть тебя из дому, а ребёнка оставить себе. Вот только я никак не пойму, почему он до сих пор тебя жалеет.

Я стискиваю кулаки и отхожу в сторону. Пусть забирает свои бумажки и валит отсюда поскорее, пока я не выцарапала ей глаза.

— Не волнуйся, скоро нас здесь не будет, — проговариваю, сцепив зубы. — Поэтому можешь начинать воплощать свои планы по завоеванию Рустама в жизнь. Если только у тебя получится, в чем я сильно сомневаюсь.

Глава 27

— Останови, пожалуйста, — прошу Михаила, когда мы подъезжаем к центральному входу Ваганьковского кладбища.

В руке зажато парное количество цветов. Терпеть не могу гвоздики, поэтому купила белые розы. Возможно, потому что Тимур часто мне их дарил за время нашей недолгой семейной жизни. Чувствую, как шипы больно ранят кожу. Как выступает несколько капель алой крови, которые я тут же вытираю белой салфеткой.

— Здесь? — кивает Михаил. — Хорошо, конечно.

Амбал останавливает автомобиль на парковке, и я тут же выскакиваю из него, словно в салоне для меня слишком мало воздуха. Будто я задыхаюсь, а морозная прохлада на улице сможет спасти от удушья.

— Подожди меня. Я недолго, — прошу водителя, прежде чем уйти.

На улице моросит мелкий дождик. Я ежусь от холода и приподнимаю воротник своего серого пальто. Погода соответствует моему настроению — вокруг туман, сыро, противно и совсем уж безрадостно. Это страшное место всегда до дрожи в коленках пугало меня — с того самого момента, как умерла мама. Когда хоронили Тима я с огромным трудом заставила себя приехать сюда. Если бы не Дашка, возможно, так и осталась бы рыдать дома в подушку…

От центрального входа до могилы моего мужа идти не так уж и далеко, но я нарочно притормаживаю, словно оттягивая наш с ним непростой момент встречи. Сколько времени я не была у Тимура? Месяц, два? Точно больше двух. С тех пор как родилась Надюшка я не решалась оставить её без своего внимания. А сегодня вдруг почувствовала, что нуждаюсь в общении с мужем. Жизненно нуждаюсь. В одиночестве, в безлюдном пустом кладбище, в разговоре и его понимании.

Могилу Тимура вижу издалека. Красивый памятник из белого мрамора с его портретом, где на фотографии муж чуть старше двадцати пяти лет. Весёлый, улыбающийся. О том, кто поставил этот памятник я могу только догадываться — вариант всего один. Но вопрос о том, кто здесь убирается остается для меня открытым. Вокруг чисто, без единой соринки и уже лежат свежие цветы. Красным гвоздикам день, максимум два.

Я по-хозяйски отодвигаю их в сторону и кладу впереди свои розы, будто пытаюсь доказать кому-то, что я в его жизни была важнее всех. Сажусь на лавочку, смотрю в беззаботное лицо Тима и теперь уже не вижу в нём ничего похожего на лицо Рустама. Несмотря на то, что черты схожи один к одному — они всё же до боли разные.

— Прости, что не приходила давно… — ненадолго замолкаю и поднимаю глаза к небу. — Ты, наверное, и сам видишь, что со мной творится в последнее время. Извини меня, я правда не знала, что так всё получится. Что моя дочь будет на грани жизни и смерти, что я останусь без ничего. Без тебя и твоей поддержки. А Рустам… он просто необходим мне, потому что сама я сломаюсь, Тим.

Слезы собираются в уголках глаз, но я тут же вытираю их подушечками пальцев. Молчу, чувствую, как боль в области грудной клетки нарастает, поэтому и говорить не могу. Но мне этого и не нужно уже. Уверена, он понимает меня и без слов. Чувствует, как никто другой.

Неожиданно слышится шорох откуда-то из-за спины. Я резко поворачиваю голову назад и замечаю её. Девушку-администратора из клуба, где работал Тимур. Девушка встречается со мной взглядами и тут же пятится назад. Прячет за спину букет из свежих красных гвоздик и собирается бежать.

— Стой! Стой кому говорю! — выкрикиваю ей вслед.

Я поднимаюсь с лавочки и начинаю идти к ней. Девушка ускоряется, переходит на бег и мне приходится бежать за ней следом.

— Подожди, я же просто хочу поговорить!

Но мои речи её не останавливают. Сумасшедшая бежит по сырой земле, а я — не менее сумасшедшая — следом за ней, утопая в грязи. На мои любимые сапожки моментально налипает грязь, а тело становится липким от непредсказуемой физической нагрузки. Не знаю, сколько бы мы ещё так играли в догонялки, если бы девушка не споткнулась и не притормозила. Буквально на одну секунду, выставляя впереди себя руки. Но этого момента мне хватило, чтобы ухватить её за рукав чёрной куртки.

— Пусти, — дерзит девушка и пытается вырваться.

Я всматриваюсь в её хорошенькое миловидное личико и пытаюсь вспомнить имя.

— Маша?

— Да, я.

— Узнала меня?

Девушка кивает и опять пытается вырваться. Она на полголовы меня выше, но я сейчас в гневе, поэтому хватка у меня ого-го. Я даже не думаю отпускать её, пока не пойму несколько важных для себя вещей.

— Это ты убиралась на его могиле? — киваю в сторону памятника, где лежит Тим.

— Ну я. А что тут такого? — гордо вскидывает голову и смотрит на меня вызывающим взглядом.

Где-то глубоко внутри, интуитивно, я заранее знаю ответы на некоторые вопросы. Но не спросить не могу.

— Что у тебя было с Тимуром?

— Ничего, — дергает рукав и кривит губы, когда понимает, что у неё ничего не получается.

— Поэтому ты к нему ходишь? Отвечай! — мне хочется уцепится её в волосы и заставить говорить.

Но это кладбище. Здесь должно быть тихо и спокойно, а мы и так своим поведением наводим слишком много шума.

— Я любила его, ясно? Приходила к нему на кладбище, ухаживала. Это ты пропала без вести, потому что он тебе не нужен больше, — мои пальцы резко послабляют хватку и Маша становится вольной. — И он меня любил тоже…

Я больше не держу её, да только теперь девушка никуда не бежит. Наверное, я всколыхнула в ней что-то живое. Что-то, о чем она сама хочет поговорить. Маша пришла на работу в клуб, когда я уже была беременна. Хорошенькая девочка со смазливой внешностью. С красивыми формами и чувственными пухлыми губами. И как я сразу не догадалась, что между ней и Тимуром что-то было… Слишком долго между нами отстуствовала интимная жизнь, чтобы нормальный мужчина не сходил налево.

— Тим просил меня подождать немного, — продолжает Маша. — Мол родишь ты и он поговорит с тобой, всё решит. А получилось вон как… мчал к тебе домой и разбился на смерть!

— А что же ты не смогла удержать его тогда? — спрашиваю с надрывом.

Не знаю плакать мне или смеяться, но на душе становится так гадко, будто внутрь меня ведро дерьма налили.

— Да пошла ты! — злобно проговаривает Маша и толкает меня в грудь.

Я отшатываюсь и остаюсь одна. Маша обходит меня и направляется к выходу, матерясь себе под нос. А я… из меня словно душу вынули. Стою на тонкой дорожке кладбища и не могу пошевелиться. Дождь усиливается — капли стекают по лицу, по волосам. Пальто мокнет, а я всё уйти не могу. Лишь когда передо мной проносится образ Надюшки понимаю, что надо возвращаться. Только ради неё…

Я сажусь в автомобиль, касаюсь лбом холодного запотевшего стекла и прошу амбала ехать домой. Ехать отсюда скорее, пока я окончательно не пришла в себя и не поняла, что вся моя прошлая жизнь была не более чем иллюзией и собственной выдумкой.