– Не соизволите ли указать мне путь… – она замолчала, ожидая, пока молодой человек назовет свое имя.

– Чарльз, Ваше Величество. – Он глянул на корону, и его решимость пошатнулась. – Я… то есть… почту за честь, – пробормотал Чарльз и пошел следом. Разумеется, он не мог по-настоящему ее вести, поскольку никому не разрешалось идти впереди правящего монарха.

Беатрис двинулась по длинному коридору мимо ряда деревянных дверей, все они были закрыты. Ей приходилось идти мучительно медленно; мантия волочилась за ней, как огромный бархатный ковер. У нее возникло чувство, будто кто-то схватил ее за волосы и тянет назад.

У входа в Зал трибунов – нижнюю палату Конгресса – Беатрис выжидательно посмотрела на Чарльза.

– Постучите, пожалуйста. Вы знаете, что сказать?

Его горло дернулось, но он сумел кивнуть. Затем втянул воздух и постучал в резную деревянную дверь – один, два, три.

– Ее Величество Королева просит права выступить на этом собрании!

После слов Чарльза повисла гробовая тишина.

Нет, хуже, ведь Беатрис осознала, что улавливает внутри приглушенный хор звуков: тревожный шепот, шелест мантии, торопливые шаги. Все, кроме того, что должна была услышать – крик, приглашающий ее войти.

Тяжелая деревянная дверь распахнулась. Беатрис сделала шаг вперед, но, увидев, кто стоит на пороге, замерла.

Роберт Стэндиш выскользнул наружу, на удивление легко ступая для такого тучного человека.

– Ваше Величество, – прошипел он. – Что вы здесь делаете?

Беатрис пришлось напоминать себе, что надо продолжать дышать – вдох-выдох, вдох-выдох, снова и снова.

– Я могла бы задать вам тот же вопрос, – осторожно сказала она. – Вы пытаетесь закрыть Конгресс сами?

Сквозь щель открытой двери она могла лишь мельком разглядеть Зал трибунов: несколько сотен мест по обе стороны от прохода и резной деревянный трон в дальнем конце комнаты.

Триста шестьдесят три дня в году этот трон пустовал. Его намеренно держали так: возможно, чтобы напомнить Конгрессу о безмолвном присутствии монарха или, возможно, чтобы напомнить монарху, что он не имеет права голоса в законодательной ветви власти. Этот трон можно было занять только тогда, когда правитель торжественно открывал и закрывал каждую сессию Конгресса.

И теперь Роберт пытался помешать Беатрис.

– Конечно, – без малейшего сожаления ответил лорд-камергер. – В любом случае, когда монарх не может председательствовать на открытии или закрытии Конгресса, его полномочия отходят назначенному представителю Короны.

Гнев переполнял ее грудь.

– Я вас не назначала! И даже так, по традиции им должен стать мой наследник, – добавила она, вспоминая времена, когда была намного моложе, когда дедушка заболел и ее отец председательствовал в Конгрессе вместо него.

Камергер усмехнулся.

– Вы же не всерьез? Посылать сюда Саманту?

– Ее Королевское Высочество принцессу Саманту, – поправила Беатрис.

Она смутно осознавала, что Чарльз с нескрываемым страхом наблюдает за этим разговором. Но Беатрис не могла о нем беспокоиться. У нее имелись гораздо большие проблемы.

– Ваше Величество, вам здесь не рады, – твердо сказал Роберт.

– Вы ведь не можете ожидать, что я…

– Если вы не уйдете, то можете спровоцировать серьезный конституционный кризис. – Когда она так и не двинулась с места, он поджал губы. – Сейчас не время.

– Вы все время так говорите! – взорвалась Беатрис. – Я уже несколько месяцев королева! Когда же настанет время?

– Когда вы выйдете замуж!

Она выпрямилась в полный рост, жалея, что не надела каблуки повыше.

– Я королева Америки, – повторила она. – Не важно, замужем я или нет.

Он поднял глаза к небу, словно молча проклиная ее глупость.

– Беатрис. Конечно, это важно. Когда во главе Америки стоит молодая одинокая женщина – это заставляет всю нацию чувствовать себя неуравновешенной и эмоциональной. Боже, да у большинства мужчин в этой комнате есть дети старше вас.

Ей не понравилось, что он сказал только про мужчин, как будто все женщины-конгрессмены даже не заслуживали упоминания.

– Подождите, пока рядом с вами не окажется Тедди, – добавил он. – Может, тогда людям будет легче воспринимать вас всерьез.

Роберт не улыбался, но глаза его блестели. Это напомнило Беатрис девочек, которые издевались над ней в младших классах. Они говорили жестокие слова обманчиво добрыми голосами, а их лица светились злобным восторгом.

До этого момента Беатрис не понимала, как непреклонно Роберт работал против нее.

Он не делал этого открыто, как те, кто освистывал ее на митингах или оставлял неприятные комментарии в интернете. Нет, Роберт противостоял ей гораздо коварнее. Он систематически подрывал силы Беатрис: лишал ее уверенности, отвлекал свадьбой, выкручивал статьи Конституции, лишь бы не дать править.

И ее собственный Конгресс ему это позволил. Беатрис не знала, что произошло – отказали ли они ей по собственному желанию или поддались на уговоры Роберта – но имело ли это значение? В любом случае, приглашение не пришло.

– Почему вы так со мной поступаете? – прошептала она.

– Я делаю это не из-за вас. Я делаю это для Америки, – сухо сказал Роберт. – Вы должны знать, что в политике нет места личным чувствам.

Корона соскользнула назад, и Беатрис поспешно схватила ее, пока та не упала на пол.

Роберт подавил улыбку.

Стыд опалил щеки Беатрис. Она внезапно почувствовала себя глупо, как фарфоровая кукла, на которую водрузили бумажную корону.

По крайней мере заключительное заседание Конгресса, в отличие от его открытия, никогда не транслировалось по телевидению. В противном случае завтра эта картина обошла бы все газеты: Беатрис стучится в дверь своего Конгресса и слышит, что ее там не ждут.

* * *

Позже той же ночью Беатрис с усталым вздохом села на кровати. Лунный свет, словно сливки, заливал паркетный пол, придавая всему обманчиво-умиротворенный вид.

Она беспокойно откинула одеяло и босиком подошла к окну.

Ранее, когда она столкнулась с Робертом Стэндишем, ее кровь бурлила от адреналина. Сейчас… Беатрис чувствовала себя измученной.

А еще она скучала по Тедди. Казалось, он был единственный человек, с которым она могла поговорить в последнее время – единственный, кто болел за нее, вместо того чтобы ждать ее поражения. Но Тедди с братьями проводил выходные в своем доме в Нантакете, который, как и обещала, Беатрис тихо выкупила.

Мгновение она колебалась, затем вытащила телефон и набрала номер службы управления воздушным движением дворца.

– Мне нужен самолет, – тихо сказала Беа. – Как скоро он будет готов?

У королевы имелось множество ограничений, но были и свои преимущества. И на сей раз Беатрис намеревалась ими воспользоваться.

Когда она добралась до «Орла-III» – самого небольшого из частных самолетов королевской семьи, намного меньше массивного «Орла-V», – пилот не спросил, почему королева настояла, чтобы улететь посреди ночи. Он даже не стал протестовать, когда Беатрис открыла перед взлетом ящик Франклина и посадила щенка себе на колени.

Она сидела так, позволяя щенку тыкаться ей в лицо мокрым носом, все девяносто минут полета до Нантакета.

Наконец ее машина подрулила к уединенной подъездной дорожке, и в поле зрения возник пляжный особняк Итонов. Это был большой, но скромный дом с традиционной кедровой черепицей и белой покатой крышей. А на крыльце ждал Тедди в джинсах и красной толстовке.

Увидев его, она потеряла остатки самообладания. Она распахнула дверцу машины и побежала, чтобы обнять его, прижаться к твердой груди.

Когда она отступила назад, Тедди не стал задавать никаких вопросов, просто взял с перил крыльца две кружки.

– Кофе? – предложил он совершенно обычным тоном. Как будто не было ничего странного, что она явилась вот так, без предупреждения.

Она обняла ладонями кружку, тронутая его заботой.

– Извини, что подняла тебя так рано. Мне нужно было поговорить с тобой, и я не могла ждать. Или, по крайней мере, так мне казалось.

– Мне нравится рано вставать. Вот увидишь, восход здесь – лучшее время дня. – Тедди взглянул на океан. – Может, прогуляемся? – Он свистнул Франклину, и щенок рванул с того места, где исследовал грязную траву под крыльцом.

Когда они достигли пляжа, Беатрис скинула туфли. Небо над головой было темно-пурпурным, звезды рассыпались по его холсту, как застывшие слезы, хотя на краю горизонта она увидела первые жемчужные мазки утра.

Франклин устремился вперед, к темной полосе прибоя, и принялся весело плескаться на ее краю. Беатрис и Тедди последовали за ним. Они сели на песок, выставив ноги перед собой, так что покрытые пеной волны едва касались пальцев ног.

Несколько минут оба молчали, наблюдая, как Франклин носится по пляжу, яростно виляя хвостом. Каждый раз, когда он рисковал войти в воду, взвизгивал от восторга, прежде чем отступить.

– Он так вырос, – подумала вслух Беатрис, откладывая тему, которую прилетела сюда обсудить.

Тедди кивнул.

– Щенки растут слишком быстро. Моргни – и пропустишь.

Все происходило слишком быстро. В детстве Беатрис думала, что время движется ужасно медленно, что год ожидания – это целая вечность. Теперь казалось, что физика изменилась, а время ускорилось, и она не знала, как за ним поспевать.

Раньше Беатрис была так уверена во всем, а теперь постоянно сомневалась. Если бы только она могла перемотать часы до того, как умер отец: когда все было так ясно и просто, когда все имело смысл.

Перед ней колыхался океан, поверхность казалась расплавленным серебром. Как и всегда, вид океана немного успокоил Беатрис. Ей нравилось ощущать себя крохотной и что его огромные размеры затмевали все, даже саму Америку.

– Вчера я проиграла битву с Конгрессом. Или с Робертом, – сказала она наконец.

Тедди не перебивал. Он просто придвинулся ближе, давая Беатрис возможность пересказать всю произошедшую катастрофу.