Катарина Макги - Королева Америки

Химари пожала плечами.

– Я, конечно, пережила фазу влюбленности в него. Но через это прошли все подростки в Америке. На самом деле он мне никогда не нравился, не в романтическом смысле. – Она перевела взгляд на Дафну. – И я все еще не уверена, что он нравится тебе.

Дафна не могла позволить себе признать этот факт.

– Прости, Химари. За то, что была плохим другом и причинила тебе боль, и…

– И за то, что отправляешь меня в Японию?

Дафна прерывисто вздохнула.

– Да. И за отправку в Японию.

– Ты никогда не делаешь что-то наполовину, – согласилась Химари с ноткой скупого восхищения в голосе. Она посмотрела вниз. – Тем не менее мы обе знаем, что мои родители не получили бы этот пост без твоего… вмешательства, – деликатно договорила она. – И, честно говоря, я не против того, чтобы начать все сначала.

Новое начало. Дафна не знала, что с этим делать.

На мгновение она позволила себе пофантазировать, на что это было бы похоже: родись она не Дафной Дейтон, будущей принцессой. А просто… Дафной.

Но она продала так много частиц себя, что вряд ли что осталось. Она действительно не знала, кем была под ярким публичным «я», которое показывала остальному миру.

– Мир? – предложила она, и губы Химари весело дрогнули.

– Ты держись своей стороны Тихого океана, а я – своей?

Дафна кивнула, не решаясь заговорить.

– Знаешь, – размышляла Химари, – чем больше я думаю об этом, тем больше мне нравится перспектива дружить с принцессой. Я уверена, что смогу попросить у тебя пару одолжений.

Дафна постаралась не показать, как ее сердце екнуло при этом слове.

– Мы по-прежнему друзья?

Химари усмехнулась, как будто это было само собой разумеющимся.

– А как иначе? Только друзья знают друг друга достаточно хорошо, чтобы причинить такую боль. Только друзья доводят друг друга до предела.

– Не думаю, что большинство людей согласятся с твоей теорией дружбы.

– Ну и что? – легко сказала Химари. – Мы с тобой не большинство людей.

Некоторое время они стояли в странной, тяжелой тишине. Поднялся ветер, ощупывая деревья невидимыми пальцами.

Между двумя молодыми женщинами имелось одно несомненное сходство: упрямство, которое каждая из них видела в другой. Оно их сближало, но также настраивало друг против друга, и, в конце концов, возможно, сделало их больше похожими на сестер, чем на друзей.

Дафне этого не узнать. У нее никогда не было сестры, она никогда никого к себе не подпускала, кроме Химари.

И Итана.

– Я буду по тебе скучать, – услышала свой голос Дафна.

Химари протянула руку.

– Тогда решено. Больше никакой вражды.

Дафна кивнула и пожала Химари руку, пораженная формальностью жеста, как если бы они были парой королев, оформляющих межгосударственный договор.

Затем, к полному изумлению Дафны, Химари притянула ее к себе и обняла.

– Мне жаль, – пробормотала Химари так тихо, что Дафна едва расслышала. Как будто Химари оставляла за собой право отрицать, что когда-либо говорила эти слова.

– Мне тоже. – Дафна сморгнула слезы, обжигающие ей глаза. – Хотела бы я вернуться назад и сделать что-то по-другому.

– Все к лучшему. Этот город маловат для нас двоих.

– А страна – нет.

Химари немного смягчилась. Затем она отошла в сторону, переводя дыхание.

– Ну, мне надо идти. Еще столько всего нужно сделать.

– До свидания, Химари, – отважилась сказать Дафна. – И удачи.

Наблюдая, как подруга садится в свою машину, Дафна знала, что должна почувствовать удовлетворение или, по крайней мере, облегчение. Вместо этого она ощущала себя до странного пустой.

Ее величайший враг, ее лучший друг – кем бы ни была Химари, она определяла Дафну. А теперь, когда Химари ушла, часть души Дафны всегда будет отсутствовать.

– Эй, Дафна.

Она подняла глаза и увидела, что Химари опустила окно.

– Знаешь, наследный принц Японии всего на два года старше нас, – продолжила Химари, приподняв бровь с явным вызовом.

– Я знаю. – Боль в груди Дафны, казалось, немного ослабла.

Химари склонила голову, и на ее губах заиграла старая знакомая улыбка.

– Кто знает? Может быть, ты не единственная из нас, кто выйдет замуж за принца.

– Спасибо, что проводил меня обратно. – Беатрис придержала дверь своих покоев, чтобы Тедди, несший стопку подарков, полученных в последний момент на репетиции ужина, мог проследовать за ней внутрь. Когда она двигалась, антикварное зеркало на стене ловило переливы ее платья, которое было вручную расшито жемчугом, под стать тому, что вплели ей в прическу. Когда Беатрис кивала или покачивала головой, жемчужины блестели на фоне ее темных шелковых волос.

– Ты сегодня такая милая, Би, – сказал ей Тедди, и она улыбнулась.

Милая. Не величественная, элегантная или что там еще думала о себе Беатрис, а просто милая. Нелепо придавать подобному такое значение, но все же ей было приятно слышать комплимент. Так она почти чувствовала себя настоящей, обычной девушкой – той, которая ходит на танцы в старшей школе, не гуляет после комендантского часа и читает журналы без своих фотографий на обложке. Как если бы они с Тедди могли быть обычной парой, а не королевой Америки и ее будущим консортом.

Она подошла к окну, чтобы впустить теплый летний воздух, и выглянула наружу. Сотни людей уже выстраивались в очередь в ожидании завтрашнего мероприятия. Вдоль маршрута парада было возведено десять миль строительных лесов – после церемонии она и Тедди должны проехать по улицам в золотом государственном экипаже, прежде чем вернуться во дворец на прием.

Беатрис посмотрела на размытое море лиц, многие из которых размахивали миниатюрными американскими флагами, держали цветы или плакаты с именами ее и Тедди. Ее сердце сжалось в груди.

Возможно, единственный раз в современном мире эту толпу людей объединило что-то позитивное – не враждебность или гнев, а любовь. К стране и ее основам. И к самой Беатрис.

Теперь она поняла, что имел в виду отец, когда сказал ей, что символические аспекты ее работы по-прежнему являются наиболее важными. Америка нуждалась в этих моментах чистой и незамысловатой радости, чего-то помимо уродства политического соперничества, чтобы сплотить нацию, когда так много вещей могли ее разрушить.

По столице прогрохотал гром. Вдали собралась небольшая масса облаков, из-за чего флуоресцентное свечение городских огней по контрасту казалось еще более ярким. Толпа завизжала и начала отступать под укрытия.

Тедди подошел к ней.

– Похоже, в день нашей свадьбы может пойти дождь.

Беатрис кивнула; она чувствовала, как нарастает давление. Небо вздулось, воздух сгущался в ожидании надвигающейся бури. Было такое ощущение, что весь мир затаил дыхание – ждал чего-то монументального, чего-то большого.

– Люди скажут, что это дурной знак, – согласилась она.

– А ты сама как думаешь?

– Я никогда не верила в удачу. Или, вернее, в то, что тебе может повезти. К тому же, – добавила она, – теперь в сувенирных магазинах можно будет продавать памятные свадебные зонтики с нашими лицами.

– Ой, хорошо, а у нас есть лишние? Мне бы пригодился новый зонт, – пошутил он, и она улыбнулась.

Тедди повернулся к подаркам, которые сложил на синем мягком диване.

– Кстати, – продолжил он, доставая плоскую коробку, обернутую бумагой цвета слоновой кости, – у меня есть кое-что для тебя.

Беатрис не знала, что один из подарков от него.

– Ты не должен был утруждаться.

– Учитывая, что ты выкупила мой дом, я подумал, что обязан хоть что-то сделать. – Он сказал это легко, но Беатрис услышала полускрытые эмоции. Она открыла коробку, и у нее перехватило дыхание.

Внутри лежала пара ушей Минни Маус: особенных, для новобрачных, усеянных белыми пайетками и с миниатюрной фатой.

Беатрис почувствовала болезненное давление в груди, что-то среднее между смехом и слезами. Она водрузила уши на голову, не заботясь о том, что они испортят ее прическу. По сравнению с диадемами, которые Беатрис обычно носила, уши показались ей удивительно легкими.

Тедди выровнял их, заправляя прядь волос за ее ухо.

– Я бы хотел, чтобы мы сбежали в Диснейленд и ты сыграла свадьбу своей мечты, но боюсь, некоторые будут не в восторге. Так что, раз уж я не мог привести тебя в Диснейленд, это показалось лучшим вариантом.

Он все еще держал ее за подбородок. Лунный свет пролился сквозь ресницы Тедди, подчеркнув поразительную голубизну его глаз.

– Я так тебя люблю, – выпалила Беатрис и испуганно зажала рот, словно персонаж мультика.

Она только что сказала это, сказала Тедди, что любит его, не задумываясь, настолько это на нее не похоже. Беатрис даже задалась вопросом, действительно ли все произошло. Она никогда не говорила бездумно.

Тедди открыл рот, но прежде чем успел ответить, по комнате прокатился сокрушительный гром, и небо раскололось ливнем. Беатрис, вздрогнув, поняла, что окно все еще открыто. Занавески взметнулись от внезапного порыва ветра, дождь влетел внутрь и забрызгал ковер.

Вдвоем они с Тедди схватились за массивное оконное стекло и попытались его опустить. Ветер с ревом рвался в комнату, точно злой дух, бросая капли дождя им в лицо.

Наконец окно с лязгом встало на место.

После бури тишина внезапно показалась устрашающей. Беатрис медленно повернулась к Тедди, ее сердце билось так же хаотично, как стучали капли на улице. И все же она знала, что сказала правду.

– Я люблю тебя, – повторила она. Пока она говорила, что-то, казалось, двигалось и оседало глубоко внутри нее; как тектонические плиты сдвигаются, чтобы создать пространство для чего-то нового. Она любила Тедди, и из всего случившегося это был, пожалуй, самый главный подарок.

– Я не предполагала, что все так выйдет, – беспомощно сказала Беатрис. – Я этого не ожидала и не была готова, и я пойму, если ты не… если ты не можешь…