– Я всегда фантазировала, что это корабли, пиратские суда далеко в небе. Мне нравилось представлять, что когда-нибудь я найду свой путь к одному из них и он унесет меня в какую-нибудь эпическую историю.

– Правда?

– Похоже, за последний год, я действительно пережила историю. Я встречалась с братом моей лучшей подруги, который является принцем, а затем с его лучшим другом! – Нина вздохнула. – Когда я мечтала попасть в историю, это всегда была моя история. Но все произошло не так.

Сэм продолжала смотреть в небо, где облака – которые, если подумать, действительно походили на корабли, – безмятежно плыли вперед. У нее заболела грудь от осознания того, что Нина до сих пор так себя чувствует. Как второстепенный персонаж в чьем-то повествовании.

Нина была слишком яркой и самоуверенной, чтобы играть роль принцессы в башне. Ей следовало стать героиней собственного рассказа.

Разве Сэм не чувствовала что-то похожее? Долгие годы она боролась со своей идентичностью, потому что всегда определяла себя по отношению к кому-то другому – к парню, с которым встречалась, к своему брату, или, прежде всего, к Беатрис. А все это время ей нужно было выяснять, кто же она такая, сама по себе.

Сэм резко села, охваченная идеей.

– Нина, ты поедешь со мной в королевский тур?

Ее подруга села и взъерошила волосы.

– Королевский тур?

– Теперь, когда свадьба отложена, Беатрис попросила меня поехать в королевский тур этим летом от ее имени. Ну же, – умоляла Сэм. – Ты сказала, тебе нужно время, чтобы во всем разобраться! Что может быть лучше, чем отправиться в путешествие с лучшим другом?

– Но… что ты собираешься делать?

– Говорить с людьми.

Это только звучало просто, на деле же обстояло сложнее. Было так много людей – да, в мире, но также и здесь, в этой стране, – и все они хотели разного. Некоторым нравилась неопределенность; некоторые жаждали стабильности. Некоторые жили мечтами, а некоторые любили практичность. Одни хотели, чтобы правительство взяло на себя все; другие хотели, чтобы правительство оставило их в покое.

Работа Беатрис – а теперь и Сэм – заключалась в том, чтобы понять их всех. Несмотря на эти противоречащие друг другу желания, точки зрения и мнения, ей нужно было найти способ работать от их имени.

Эта перспектива вызвала у Саманты странное чувство, как будто ее кости растягивались и менялись; или, может, мир растягивался, утаскивая ее за собой, как жевательную резинку.

Во дворе ветер шелестел в деревьях.

Сэм показалось, что она слышит его шепот, убеждающий ее и Нину уйти.

Оставалось еще так много вещей, о которых ей и ее лучшей подруге нужно было поговорить. Сэм очень хотелось рассказать обо всем – о том, как она включила аварийную сигнализацию, как помирилась с Тедди и о недоразумении, которое едва не рассорило их с Маршаллом. А еще она хотела услышать, что произошло между Ниной и Итаном.

– Нам давно пора навстречу приключениям, – заявила Сэм и увидела, как у подруги заблестели глаза.

– Мы с тобой путешествуем вместе все лето, – медленно произнесла Нина, и улыбка тронула ее губы. – Это безумие.

– Абсолютная глупость, – согласилась Сэм.

– Я ни за что не смогу удержать тебя в рамках приличия.

– Я уверена, что ты пожалеешь об этом еще на полпути.

– Поверь, уже жалею, – ухмыльнулась Нина.

Сэм взвизгнула от возбуждения.

– Так что? Ты едешь со мной?

К ее облегчению, Нина рассмеялась. А потом они обе засмеялись – звонким, озорным, заразительным смехом, каким заливались в детстве, замышляя очередную проказу.

– Да, еду, – заявила наконец Нина, вытирая глаза. – В одном ты права. Нам с тобой давно пора навстречу приключениям.

44

Дафна

Дафна была в своей спальне, когда снаружи подъехала городская машина. На ней не было американских флагов, которые обычно развевались возле фар, но она опознала один из королевских автомобилей.

Джефферсон пришел к ней.

По какой-то причине Дафна не двинулась со своего места у окна. Каблуки ее туфель, казалось, пустили корни прямо сквозь ковер и половицы, так что она навсегда останется здесь, как древесная нимфа, в честь которой ее и назвали.

– Дафна! – Мать распахнула дверь и быстрыми шагами пересекла комнату. – Тебе нужно спуститься. Принц здесь.

Красивое лицо Ребекки было искажено – от голода, поняла Дафна, и жестокости. Ее отец вошел следом за матерью. Он откашлялся, но, когда ни одна из женщин не посмотрела в его сторону, ничего не сказал.

– Что с тобой? – Ярко-зеленые глаза матери сузились. – Ты ужасно выглядишь.

– Я просто устала.

Ребекка схватила Дафну за плечи и повела к туалетному столику, где беспорядочно валялись кисти для макияжа и косметика – словно огромный гобелен иллюзий. Она схватила дочь за подбородок и приподняла лицо, чтобы затемнить ресницы тушью, накрасить губы красным блеском. Дафна стояла совершенно неподвижно. Ее мать двигалась так же искусно и ловко, как и любой визажист – наследие тех времен, когда она работала моделью на подиумах.

Отступив, Ребекка холодно посмотрела на дочь.

– Уже лучше, – хрипло сказала она.

Глаза Дафны поднялись к зеркалу. Вот она, такая же смертельно красивая, как и всегда; ее волосы спускались по спине, словно красно-золотое пламя. Вид отражения должен был успокоить Дафну, но не в этот раз.

Спустившись вниз, она увидела принца, слонявшегося в холле.

– Прости, – пробормотала Дафна; королевская семья никогда никого не ждала.

– Дафна! Я так рад, что ты здесь, – ответил он, следуя за ней в гостиную. По привычке она опустилась на диван, а он устроился рядом. Дафна чувствовала себя странно пустой, как будто ее внутренности выскоблили лезвием и теперь от нее осталась лишь красивая пустая раковина.

Не то чтобы Джефферсон заметил разницу. Он видел только оболочку – потому что больше ему Дафна ничего никогда не показывала.

Какое-то время они болтали о свадьбе и угрозах безопасности. Дафна с трудом могла уследить за беседой, но почему-то продолжала кивать в подходящий момент и бормотать неопределенные ответы.

– Я действительно рад, что сегодня ты пошла со мной, даже если свадьба не состоялась, – сказал Джефферсон, и она снова обратила на него внимание. – Я знаю, что ты хочешь остаться друзьями. Что не желаешь встречаться снова, если не всерьез. И… Я тут немного подумал.

Рот Дафны, который мать так услужливо накрасила блеском, от удивления приоткрылся. Она быстро его закрыла. За дверью в коридор Дафна услышала приглушенные шаги и возбужденное шипение. Ее родители явно вознамерились подслушать разговор. В конце концов, это был момент большого триумфа их семьи.

– Правда? – выдавила она.

Джефферсон одарил ее своей блестящей королевской улыбкой.

– Ты потрясающая, Дафна. Ты так добра ко мне и ко всем, о ком я забочусь. Я знаю, что раньше мы не относились к чувствам так серьезно – то есть я не относился, – неуклюже поправился он. – Я был молодым и глупым. Воспринимал все как должное, особенно тебя. Но после всего, что произошло, я понял. Я готов, – добавил он. – На этот раз я серьезно.

Дафна не понимала, почему ее горло так пересохло. Но Джефферсон, похоже, этого не заметил – потому что был занят, снимая золотой перстень с печаткой, который всегда носил на мизинце.

Он был маленьким, намного меньше массивного кольца Большой печати, которое носил его отец, а теперь и королева Беатрис. Джефф обходился фамильной печаткой: на плоском круге был изображен герб Вашингтонов, буква W под рядом звезд. Единственным, кто еще имел права носить ее, был дядя Джефферсона, Ричард.

Стены, казалось, сжимались. Как бы сильно Дафна ни втягивала воздух в легкие, все равно чувствовала, что не может дышать.

Джефферсон попытался взять ее за руку, но остановился, словно вспомнил, что ему следует спросить разрешения.

– Я люблю тебя, Дафна, – сказал он ей, и в тот момент Дафна поняла, что он серьезно – действительно серьезно, куда серьезнее, чем все те разы, когда принц говорил эти слова, пока они встречались в старшей школе. – Я… Я надеялся… ты согласишься его носить?

Она чувствовала, что балансирует на краю какой-то огромной пропасти, как будто наконец взошла на вершину пика, на которую взбиралась всю свою жизнь. И теперь, достигнув вершины, даже не понимала, зачем она здесь.

Как только Дафна выйдет в мир с этим кольцом, все узнают, что она и Джефферсон снова вместе – и даже более того. Что они поклялись друг другу, что достигли взаимопонимания. Перстень с печаткой не был обручальным, но инициал, несомненно, помечал ее как одну из Вашингтонов.

В тот момент, когда папарацци сфотографируют Дафну с этим кольцом, весь ее мир изменится.

Люди начнут делать ставки на все – от даты помолвки до имен будущих детей. Фарфоровые компании тайком начнут разрабатывать проекты в надежде получить грант на изготовление памятного свадебного сервиза.

Дафна станет центром вихря бесконечных домыслов.

И когда-нибудь, когда они с Джефферсоном поженятся, она взлетит на вершину социальной иерархии и станет третьей женщиной в мире по рангу. Все будут обязаны делать ей реверанс. За исключением, конечно, Саманты и Беатрис.

Именно за это она боролась столько лет – ее величайший момент триумфа. Но легкие Дафны будто замерзли.

Она не знала, как сказать «да». Принять кольцо и все, что с ним шло.

Дафна, будто марионетка, которую тащат за веревочку, подняла правую руку. Та слегка дрожала.

Дафна сидела совершенно неподвижно, не в силах пошевелиться, когда Джефферсон надел печатку на ее безымянный палец. Ободок легко скользнул по суставу и опустился на основание пальца. Кольцо было все еще теплым.

– Спасибо, – выдавила Дафна, хотя это прозвучало почти шепотом. – Я не… Я не ожидала.

Джефферсон переплел их пальцы и сжал ее руку.

– Я люблю тебя, Дафна, – снова сказал он. – Прости, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять – и за все, через что тебе пришлось пройти, – но я обещаю, на этот раз все будет по-другому. Мы есть друг у друга, и это главное.