– Итак, вы возвращаетесь в Гасконь?

Монфор ответил:

– Да, если вы выполните все ваши обещания. Вам хорошо известно, милорд, что вами не соблюдены условия договора, согласно которому я стал вашим наместником в Гаскони.

Генрих взорвался:

– Я не заключаю договоров с изменниками!

Тут Монфор, обычно такой невозмутимый, тоже вспылил. Он знал, что члены Совета следят за каждым его словом, за каждым жестом.

– Вы солгали, милорд, когда назвали меня изменником, – холодно процедил граф. – Если б вы не были моим сюзереном, я заставил бы вас дорого заплатить за эти слова.

Генрих побагровел и на миг утратил дар речи. Проклятый выскочка! Как он смеет оскорблять, да еще публично, своего государя!

Наконец, обретя дар речи, Генрих завопил:

– Взять его! Арестовать!

Несколько баронов вскочили на ноги и встали между королем и Монфором.

– Милорд, – наперебой заговорили они. – Граф всего лишь защищал свою честь. За это его нельзя арестовывать.

Генрих стушевался и отвел взгляд. В такие моменты он всегда пытался представить, как повели бы себя на его месте великие короли, его славные предки.

Миг был упущен. Монфор спокойно развернулся и вышел из зала.

* * *

Граф готовился к отплытию в Гасконь, но все же решил перед отъездом еще раз повидаться с королем.

Генрих встретил его с ледяной холодностью. Гнев короля прошел, осталась лишь жгучая ненависть к человеку, посмевшему проявить в присутствии короля такое достоинство. Была в Монфоре некая железная решимость, пугавшая и бесившая Генриха.

– Итак, вы возвращаетесь в Гасконь, – сказал король. – Я приказал тамошним сеньорам, чтобы они вели себя мирно, поэтому они вам мешать не будут.

– Позволю себе усомниться в этом, милорд. Гасконцы твердо намерены мутить воду и дальше.

– Гасконцы? По-моему, это вы мутите воду. Хотите обогатиться за их счет? Я слышал, что ваш отец неплохо нажился на войнах с альбигойцами. Захватил немало сокровищ. Что ж, отправляйтесь в Гасконь, любитель наживы, следуйте по стопам своего отца.

Монфор смотрел на короля в упор, с трудом сдерживаясь. Оскорбления в адрес отца разгневали его, но презрение к Генриху оказалось сильнее. Граф хладнокровно сказал:

– Я с радостью покидаю эти берега. Вернусь лишь после того, как раздавлю всех ваших врагов. Я сделаю это, несмотря на вашу неблагодарность.

Генрих метнул на дерзкого яростный взгляд, но не нашелся что ответить.

Прибыв в Гасконь, Монфор обнаружил, что задача его невыполнима: казалось, Генрих нарочно делал все, чтобы помочь врагам своего губернатора.

Гасконцы и не думали соблюдать условия договора, заключенного с Генрихом. Они нападали на города, захватывали замки, а средств для обороны у Монфора не было.

Возмутительнее же всего было то, что из Лондона постоянно прибывали гонцы, обвинявшие Монфора в нарушении перемирия.

– Это выше человеческих сил! – негодовал граф. – Личная вражда ко мне затмевает королю разум.

А вскоре пришел приказ об отрешении Монфора от должности. Граф ответил на это, что король предоставил ему пост наместника на семилетний срок и соглашение это не может быть отменено. Тогда Генрих предложил выкупить эту должность, и Монфор охотно согласился.

Он отправился во Францию, где его с распростертыми объятиями принял Людовик. Французский король с интересом наблюдал за событиями в Гаскони и никак не мог понять, почему Генрих недоволен таким выдающимся наместником.

Людовик предложил Монфору самые высокие должности, если тот согласится перейти на службу к французской короне.

Но Монфор ответил отказом:

– Я – слуга английского короля. Пусть король неблагодарен, но я присяге не изменю.

Тем не менее граф остался жить во Франции.

Жена не смогла последовать за ним в Гасконь, потому что ждала ребенка. Вскоре пришла весть, что графиня родила дочь, которую назвала Элеанорой – в собственную честь.

Монфор стал подумывать о возвращении в Англию. Конечно, король своего отношения к нему не изменит, но, если так пойдет и дальше, в стране могут начаться весьма интересные события.

Бароны не станут дольше терпеть произвол, встанут все как один против Генриха. И тогда им понадобится предводитель.

Если Симон де Монфор не нужен королю, он найдет себе место в лагере его противников.

* * *

Король объявил, что, раз Симон де Монфор «дезертировал», губернатором Гаскони станет юный принц Эдуард. Мальчику исполнилось тринадцать, он был хорош собой, полон сил, умен и имел все задатки великого государя. В народе поговаривали, что скорей бы уж принц становился королем.

В Вестминстере вновь назначенный наместник принял присягу представителей гасконского дворянства. Однако торжество короля продолжалось недолго. Из Рима пришли тревожные сообщения. Его святейшество заявил, что законность брака Генриха с Элеанорой вызывает серьезные сомнения.

Внимательно прочтя послание, Генрих содрогнулся от ужаса.

Папа римский утверждал, что Генрих, в свое время обручившийся с Жанной де Понть, не имел права вступать в брак с Элеанорой Прованской, а стало быть, их женитьбу следует признать недействительной.

Королева застала своего супруга совершенно сраженным. Он так и сидел, держа в руках зловещий документ. Элеанора выхватила у мужа из рук грамоту и прочла ее.

– Да как они смеют! Наш брак незаконен? Значит, наши дети – бастарды? И Эдуард – не наследник престола?

– Не волнуйтесь, – стал успокаивать ее Генрих. – Я во всем разберусь. Я заставлю клеветников горько раскаяться… Узнать бы только, кто они.

Но Генрих и сам был потрясен. Сердце сжималось от страшных предчувствий. А вдруг папа и в самом деле заявит, что брак недействителен. В свое время римский престол так же поступил с французским королем Филиппом-Августом, даже отлучил его от церкви за то, что он посмел выбрать себе жену без санкции его святейшества.

Между Лондоном и Парижем завязалась оживленная переписка. Генрих доказывал, что если его брак недействителен, то недействителен и брак короля Кастильского – ведь он взял себе в жены Жанну де Понть, которая якобы являлась нареченной невестой английского короля.

Элеанора не находила себе места. Она все время плакала, думая о детях. Неужели их и в самом деле объявят незаконнорожденными? Что угодно, только не это.

Генрих считал, что папа Иннокентий выдумал все это, чтобы заставить английский двор раскошелиться.

– Так речь идет только о деньгах? – с облегчением воскликнула Элеанора.

– Уверен в этом.

– Значит, проблему можно решить.

Разумеется, проблема благополучно разрешилась. Пришлось обложить народ дополнительной податью, еще сильней прижать евреев.

После немалых затрат, оплаченных простым народом, вопрос о легитимности королевского брака был закрыт.

Эта история нанесла еще один удар по и без того шаткому престолу. Ведь англичане уже знали по собственному опыту, что государь царствует не по собственной воле, а по воле своих подданных.

* * *

Из Гаскони поступали плохие известия. Воспользовавшись отсутствием Симона де Монфора, местные сеньоры совсем осмелели. Тринадцатилетний губернатор находился в Англии, да и, прибудь он в Гасконь, вряд ли это что-нибудь изменило бы. Гасконцы вели переговоры с кастильским королем, и Генрих понял, что времени терять нельзя.

Король не мог себе простить, что так безрассудно обошелся с Монфором, прогнал единственного человека, который мог бы удержать Гасконь под эгидой английской короны. Теперь же оставалось лишь отправляться за море с войском самому.

Хуже всего было то, что королева опять вынашивала ребенка и сопровождать супруга на сей раз не могла.

Когда Генрих сообщил ей, что отправляется в поход, Элеанора безмерно огорчилась. Больше всего она страшилась разлуки с мужем.

– Нет, Генрих, я поеду с вами.

– Увы, это невозможно. Представьте только, как тяжело и опасно плавание по морю. Я не могу подвергать вас такой опасности. Оставайтесь дома, с детьми. По крайней мере, я не буду тревожиться о вас.

– Как только родится ребенок, я присоединюсь к вам.

Генрих обнял ее:

– Вот и отлично. Родите ребенка, оправьтесь после родов и отправляйтесь в путь. Мне будет очень тяжело без вас и детей.

Король еще долго тянул время, но в конце концов пришлось отправляться в путь. Королева, ее сестра Санча и Ричард Корнуэлльский, а также весь выводок королевских отпрысков сопровождали Генриха до Портсмута.

Генрих нежно распрощался с домочадцами, но трогательнее всего было его расставание с Эдуардом. Подросток не выдержал и горько разрыдался.

– Эдуард, возлюбленный сын мой, – всхлипнул король. – Не плачьте. Вы меня убиваете.

– Я должен быть с вами, отец, – рыдал Эдуард. – Я хочу сражаться с вами, защищать вас.

– Ах, сын мой, это счастливейший и горестнейший момент в моей жизни. Мой милый мальчик, берегите вашу мать. Я доверяю ее вашему попечению. Вскоре мы соединимся вновь. При первой же возможности я пошлю за вами.

Элеанора и остальные долго стояли на причале, глядя вслед кораблям.

Король тоже все не мог оторвать взгляда от берега. Он говорил себе, что до смертного часа не забудет, как плакал при расставании Эдуард.

* * *

Утешением для Элеаноры было то, что теперь она считалась полновластной регентшей королевства. Наконец-то у нее появилась настоящая власть. В глубине души королева считала, что Генрих слишком мягок и снисходителен, настоящий монарх должен быть строже. Правда, англичане и так стонут под бременем налогов, но деньги у них, видно, есть – иначе не платили бы.

Санча придерживалась того же мнения. Она была рада, что может во всем слушаться свою умную и решительную старшую сестру. Совсем как в детстве. Первородный сын Санчи умер в младенчестве, но теперь у нее родился еще один мальчик, Эдмунд. Ричард полюбил своего маленького сына, но Санча знала, что старшего сына, Генриха, он любит еще больше. Что ж, Генрих был славным юношей, лучшим другом наследника престола. Он и Эдуард никогда не разлучались.