Через мгновение вдалеке раздались звуки труб, и сердце у Анны быстро застучало. Он ехал.

— Ваша милость, пора, — сказал ей Ратленд. — Король в полумиле отсюда. Вы должны встречать его.

Снаружи павильона — о ужас! — Анна увидела предназначенную для нее кобылу в дорогой попоне; поводья держал в руках главный конюший, сэр Джон Дадли. В Клеве женщин не поощряли к езде верхом. Анну везде возили в носилках или каретах, она боялась садиться на лошадь. Одного взгляда на суровое смуглое лицо сэра Джона хватило, чтобы отказаться от намерения признаться в своей слабости. Анна решительно ступила на блок для посадки и осторожно села боком в деревянное седло. К счастью, кобыла под ней оказалась покладистая и крепкая. Взяв в руки поводья, Анна тронулась с места в окружении своих лакеев, одетых в ливреи с золотыми львами Клеве.

Впереди ехала большая группа немецких и английских джентльменов; за ними следовал сэр Джон Дадли, который вел коня Анны, а позади двигались ее дамы на лошадях в порядке старшинства; дальше шли пешком ее йомены и слуги, замыкавшие шествие.

Торговцы со Стального двора на лошадях заняли места с двух сторон от дороги в Гринвич. Позади них стояли многочисленные джентльмены и эсквайры, а впереди — мэр и его братия, а также знатнейшие горожане Лондона. Проехав вперед, Анна различила вдалеке приближавшихся королевских трубачей; следом за ними в строгом порядке маршировали копьеносцы в темных бархатных дублетах с золотыми служебными медальонами.

— Ваша милость, это отборная гвардия короля, офицеры почетного эскорта, — сказал сэр Джон, а Сюзанна перевела.

Процессия остановилась, чтобы дать пройти военным. После них рядами шли представители духовенства, законники, служащие королевского двора, члены Тайного совета и джентльмены из личных покоев короля; сэр Джон показывал и называл их всех.

Наконец перед Анной появился сам король в сопровождении Норфолка, Саффолка и Кранмера и в окружении десяти лакеев, облаченных в златотканые ливреи. Несмотря на полноту, Генрих выглядел величественно, совсем не так, как в Рочестере. Он сидел на прекрасном рысаке, облаченный в дорогую парчу с орнаментом из золотых нитей и жемчуга. Пурпурная бархатная куртка была украшена аппликацией из золотого дамаста и пересекающимися полосами подходящего к нему кружева; рукава с разрезами оторочены золотой каймой и застегнуты крупными пуговицами с бриллиантами, рубинами и восточным жемчугом. На груди висела гривна, усыпанная рубинами и жемчугом. Меч и пояс сверкали бриллиантами и изумрудами. Берет тоже был по краю расшит самоцветами. Генрих сверкал как божество под неярким январским солнцем, и толпа, разинув рот, глазела на него, проезжавшего мимо. Он величественно поворачивал голову направо и налево, поднимал руку в приветствии, и Анна почувствовала, как в ней что-то шевельнулось. Никогда еще не видела она правителя, к которому относились бы с таким почтением и придворные, и простолюдины.

Ряды придворных по бокам от нее сдвинулись назад, освободив пространство между ней и королем. На некотором расстоянии от каменного креста, стоявшего на Блэкхите, Генрих натянул удила и остановился. Доктор Олислегер вышел вперед, чтобы переводить. Король снял головной убор и, не дожидаясь, когда к нему приблизится Анна, как полагалось, рысью поскакал приветствовать ее. Она с облегчением отметила про себя, что он рад ее видеть.

— Миледи Анна, добро пожаловать в Англию! — провозгласил Генрих, чтобы все слышали, и поклонился ей с седла.

Анна ответила ему тем же.

— Ваше величество, для меня большая честь и радость находиться здесь.

Ее ободрили его теплый прием и осознание, что на нее смотрят тысячи людей. Улыбаясь ей очень по-доброму, Генрих подвел своего коня к ее лошади, наклонился и обнял свою невесту под громкие крики зрителей. Сегодня от него пахло свежее, травами и мылом.

— Видите, как рады мои подданные вашему приезду, мадам! — сказал король.

Анна отрепетировала свои слова.

— Сир, я намерена быть им доброй, любящей госпожой и покорной, любящей женой вашему величеству, — с улыбкой, во весь голос произнесла она. — Я благодарю вас и всех этих добрых людей за оказанный мне восхитительный прием.

Пока они обменивались любезностями и Анна несмело думала, что, может быть, все-таки понравилась королю, члены его свиты занимали свои места среди огромного скопления людей на лугу Блэкхит. Анна заметила, что один из гвардейцев короля ускакал в сторону Гринвича, чтобы подготовиться к прибытию туда суверена. По пути обратно к павильону Генрих дал Анне почетное место справа от себя и ехал так близко к ней, что их плечи соприкасались. Все радостно кричали и радовались, видя королевскую чету, и Анна почувствовала, что если эти люди пока еще не полюбили ее, то все-таки испытывают к ней в основном добрые чувства.

В павильоне король приказал подать вина со специями, чтобы они согрелись, наскоро перехватил кое-чего с наполненного блюдами банкетного стола и представил Анне лорда-канцлера и лорда Кромвеля. Анне интереснее всего было познакомиться с Кромвелем, так как он больше других сделал для того, чтобы этот брак состоялся.

Кромвель, тучный мужчина с орлиным взором, крупными чертами лица и отточенными манерами, склонился над ее рукой:

— Добро пожаловать в Англию, ваша милость. Надеюсь, ваша поездка была комфортной, насколько нам удалось этого добиться.

Нам? Она-то думала, что распоряжения, благодаря которым все оказывали ей помощь и проявляли доброту, исходили от короля. Но, разумеется, приводил их в исполнение Кромвель. Тем не менее ей не понравилось, как бесцеремонно этот человек объединил себя с королем, как будто они были единым целым. Неприятен был и оценивающий взгляд Кромвеля. Какая грубость! Но Анне говорили, что Кромвель — сын кузнеца, так чего от него ждать?

Наконец, к радости Анны, наступил момент отъезда в Гринвич.

Снаружи, у павильона, стояли пустые конные носилки, отделанные золотой парчой и алым бархатом.

— Это мой подарок вам, миледи, — сказал король. — После свадьбы вы должны ездить в английском транспорте.

— Я благодарю вашу милость.

Анна сделала реверанс. Носилки были прекрасные, и все же ей было жаль расставаться со своей великолепной золоченой каретой, украшенной клевским львом. Но пока, как сказал Генрих, она может использовать ее для участия в процессиях.

Впереди двинулись трубачи, король скакал верхом рядом с каретой Анны. Они проехали мимо рядов рыцарей и эсквайров в сопровождении двух объединившихся свит. В карете, следовавшей позади Анны, сидели шесть ее немецких камеристок, ясные лица и узорчатые платья которых вызывали восторженные крики зрителей. Дальше катились кареты с английскими фрейлинами, горничными и прачками, а за ними везли ее новые носилки, за которыми скакали на лошадях ее слуги-мужчины.

Они миновали олений парк. Когда карета взобралась на вершину холма, стал виден краснокирпичный дворец Гринвич, расположенный внизу, на берегу Темзы. Анна в изумлении смотрела из окна на крашеные крыши и будто парящие в воздухе турреты. Здание было похоже на дворцы из немецких легенд.

— Гринвич! — провозгласил король. — Мадам, я родился здесь, и это второй из моих лучших домов после Уайтхолла.

В лодках на Темзе Анна видела жителей Лондона; они наблюдали за процессией с реки.

— Все лондонские гильдии вышли на воду на своих барках, — сказал Генрих.

Когда они подъехали ближе, Анна заметила, что на некоторых лодках были нарисованы королевские гербы Англии или Клеве; она слышала мелодии, наигрываемые менестрелями, и голоса поющих мужчин и детей. Король остановил процессию на набережной рядом с дворцом, чтобы все могли послушать.

— Вы не думаете, что это достойно похвал, мадам?

— Это очень хорошо, — ответила Анна, боясь, что ее ограниченный английский не передаст в полной мере, какой прекрасной казалась ей музыка.

Их прибытие во дворец было встречено пушечным салютом с массивной центральной башни, возвышавшейся над длинным фасадом дворца, который выходил на реку. Здесь, видимо, располагались главные апартаменты, на которые, судя по множеству тянущихся рядами эркерных окон, денег не пожалели. Оставив позади встроенный в основание башни гейтхаус, они въехали во внутренний двор, где король спешился, помог Анне выйти из кареты, после чего любовно обнял ее и поцеловал на глазах у радостно кричавшей и аплодировавшей свиты.

— Добро пожаловать домой, мадам! — громогласно произнес Генрих и повел ее за руку через великолепный главный зал, где вдоль стен, как статуи, неподвижно замерли стражники, и дальше — в ее апартаменты. Обстановка там была роскошная: все кругом либо расписано, либо позолочено. Анна вновь ощутила запах свежего дерева и краски, а вдалеке слышался приглушенный скрежет пил и стук молотков. — Извините за шум, мадам, но люди еще ремонтируют мои апартаменты, — объяснил король. — Они работают только днем и скоро все закончат. Им приказано не беспокоить вас больше, чем потребует самая срочная необходимость.

Будущие супруги вошли в приемный зал.

— Здесь, — продолжил Генрих, — вы будете появляться перед своим двором.

Анна в благоговении смотрела на потолок, украшенный золотыми розетками, дорогую севильскую плитку, которой был выложен очаг, и отделанные желто-зелеными изразцами ниши с выходившими на реку окнами. В дальнем конце зала на помосте под балдахином с гербами Англии и Клеве стояло обтянутое бархатом складное кресло. Это будет ее трон.

Они прошли через личные покои; церемониймейстеры отворяли перед ними двери и отдавали честь.

— Это, мадам, ваши личные апартаменты. Только самые привилегированные люди, к которым вы благоволите, могут сюда входить.

Все здесь было устроено с такой же роскошью, как и в приемном зале, но внимание Анны привлекла стоявшая в углу дровяная печь, отделанная зеленым кафелем. Она была очень похожа на печи в Германии! Король явно сделал больше того, что было нужно для обеспечения ее комфорта.