– Как мотыльки, – пробубнили мы.

– Правильно, как мотыльки, – одобрительно кивнула Мохини.

Все требовали от нас легкости, но заставляли работать как слонов на валке деревьев.

Следующие слова учительницы вдохнули в нас недостающую живость:

– Кому достанутся пояса, – она кивнула на похожую на клубок свившихся змей поблескивающую кучку. – Тот продолжит занятия. Поторопитесь, их на всех не хватит.

Толкаясь и стараясь опередить друг друга, мы бросились за поясами. А я вспомнила свой первый урок и танец девушек между извивающимися сверкающими, как клинки, лентами – наконец-то и мы сможем так же.

На удивление пояса достались всем, но танцевать мы не стали. Только учились управлять подвижными и хлесткими пластинками.

Сначала получалось плохо, с легким звоном пояса били по нам самим, по другим воспитанницам, оставляя на коже моментально вспухающие полосы – чешуйки и в самом деле были металлическими. Но они сдавались под нашим упорством, и вот уже изгибались так, как хотели мы, а не они.

С занятия мы уходили в синяках и расчерченные красными рубцами, но очень довольные, что удалось укротить своевольных «змей».

– Хороши! – осмотрев нас, высказалась Пратима. – Смотрите, не покалечьте друг друга. – А теперь, принимайтесь за работу, – она кивнула на дожидающиеся нас ступки.

Мы проворно забрались на настил. Теперь перетирание кореньев воспринималось, как отдых. Сосредоточенно работая пестиками, мы все чаще посматривали на дверь – есть хотелось все сильнее.

– Ты сегодня пойдешь на площадь? – спросила я, когда Пратима отвернулась.

– Нет, – покачала головой Малати. – Ты же помнишь, что теперь за мной следят. Надо переждать.

– Когда пойдешь, возьми меня с собой.

– Хорошо, – хитро прищурившись, подруга стрельнула на меня глазами.

* * *

Дни пролетали в усталости от новых занятий и дурманящем аромате растений. На вечернюю службу приходили слегка пошатываясь, и на ослабевших ногах с трудом выстаивали до окончания молитвы. После чего, вернувшись в комнату, проваливались в сон, словно в вечернее молоко нам добавляли не несколько капель яда, а мак. Даже ночные проверки Пратимы не очень беспокоили, потому что сил куда-то идти практически не оставалось.

Но шло время, Малати послушно засыпала и просыпалась вместе с остальными воспитанницами, и Пратима, видимо устав бодрствовать, снова начала прикладываться к пузырьку.

В тот день учитель с мертвыми глазами и живыми бровями учил нас уходить из захвата и лишать противника опоры.

После слов подруги я внимательнее пригляделась к его глазам – черные, с почти неразличимыми зрачками, они казались такими же равнодушными, как ночное небо, с которого исчезли все звезды.

– Мне всегда становится страшно, когда он на меня смотрит, – освобождаясь от моих рук и осторожно роняя на твердые плиты, сказала Малати и в подтверждение показала руку, покрытую мелкими острыми пупырышками.

Я покосилась на Ману. Он просил так себя называть. Конечно, мы удивились, что учитель не сказал своего имени и предпочел называться просто Человеком, но побоялись задавать вопросы. Когда же Малати сказала, что, скорее всего, он скрывает какую-то страшную тайну, желание любопытствовать пропало совсем.

Словно почувствовав, что мы увиливаем, он повернулся и вперился своими наводящими ужас глазами. Показалось, что на нас посмотрела бездна.

Одна бровь Ману неодобрительно нависла над черным провалом глаза, а вторая насмешливо изогнулась. И я снова не могла отвести взгляд от игры его лица.

– Не стоит отлынивать, – его голос был глухим и каким-то тусклым, словно доносился из глубокого колодца. – Однажды мои уроки могут спасти вам жизнь.

Он задумчиво рассматривал Малати. Она вся сжалась, будто старалась стать меньше и потрогала браслет из рудракши.

– На вас всегда наверчено много тряпочек и навешано украшений, – неторопливым движением Ману взял паллу сари Малати и немного приподнял.

Подруга вздрогнула и, показалось, готова была зажмуриться. Учитель действительно нагонял на нее ужас.

– С их помощью всегда можно лишить равновесия, – он резко дернул, и Малати упала на колени. – Учитесь искать уязвимые места противника и использовать их.

Я новыми глазами посмотрела на наставника – если не считать дхоти, то на нем больше ничего не было, а значит и не за что было ухватить. Вот только…

– А как же ваша коса? Ведь будет больно, если за нее схватят, – сказала я и сама испугалась собственной смелости

Ману неторопливо повернулся ко мне. Девочки отступили, и я осталась одна. Под изучающим взглядом чувствовала себя неловко и хотелось поплотнее закутаться в сари, но я не двигалась и дожидалась наказания за проявленную дерзость.

– Правильно, – сказал он так же вкрадчиво, как двигался. – Поэтому, если такое случится, я ее отрежу.

Вспомнив спускающуюся между лопатками лоснящуюся косу, я испытала уважение к наставнику. Хотела еще спросить, но сдвинутые брови пресекли мою попытку.

– А теперь попробуйте найти друг у друга уязвимое место и воспользуйтесь этим. И не пытайтесь отлынивать, – он сложил на груди руки и застыл в неподвижности, наблюдая за нашими усилиями.

Когда пришла Мохини, то прежде всего осмотрела нас со всех сторон – синяки от бледно-желтого до сине-красного украшали нас почти с ног до головы. Мы уже не замечали, когда их получали.

Учительница продолжала недовольно жевать губами. «Когда-нибудь он их покалечит». Расслышала я сквозь ее невнятное бормотание. Кажется, она недолюбливала Ману.

Но и уроки Мохини добавляли свою долю синяков. Единственное, чего на нас не было – это порезы и ссадины. Пока еще нам не доверяли ничего, что могло бы повредить кожу.

– Сегодня я снова пойду на площадь, – аккуратно смешивая масло со сладко пахнущим соком, сказала Малати. – Ты со мной?

Я поспешно кивнула – может, тот, похожий на Реянша, парень опять придет? И получится узнать, действительно ли это мой брат. Что если он ищет меня? Тогда, я смогу, так же, как и Малати, убежать из храма. Вернуться домой, к родителям.

Я почти не слушала Пратиму и, ловя на себе внимательный взгляд Малати, еле дождалась, когда закончатся занятия.

Выпила странно горчащее молоко и стала дожидаться, когда все уснут. Рядом прерывисто дышала Малати. Она тоже не спала и, немного повернув голову, я могла видеть ее блестящие глаза.

Девочки спали беспокойно. Я тоже почувствовала, как внутри все скручивается, и легла поудобнее.

Из-за ширмы раздался храп, и Малати взяла меня за руку. Ее ладонь была холодной и влажной.

– Пойдем? – прошелестел над ухом сиплый голос.

Я кивнула, и мы осторожно сползли на пол.

* * *

Босиком, держа в руках сандалии, старались идти бесшумно, и в этом нам очень помогли уроки Ману.

Неслышными тенями мы скользили по темным коридорам. Даже крыса, сидевшая у нас на дороге, ничего не заметила. Рассмеявшись, мы поздравили друг друга с успехом и все испортили – крыса на мгновение замерла, а потом скрылась в ближайшей трещине, а мы пошли дальше.

Когда выбрались на улицу, то обессиленно прислонились к стене. Малати мелко дрожала, а у меня подгибались колени, и по вискам стекали капли пота.

– Может, сегодня не пойдем? – облизнув пересохшие губы, спросила я.

– Нет, – Малати упрямо тряхнула головой. – Нас уже давно не было на пощади. Сегодня надо идти, – словно в поисках поддержки, она коснулась своего браслета.

И мы побежали дальше, останавливаясь и прислоняясь к деревьям или ограждениям, переводили дух, унимали головокружение и шли дальше.

А на площади опять было полно народу. Люди гуляли, развлекались, глядя на заклинателей змей. Собравшись небольшими компаниями, выпивали и громко перекрикивались. Порой, такие шутливые перебранки перерастали в гневные споры, а те, в свою очередь – в драки.

Мы увернулись от очередной потасовки. Ели успели отскочить, как в том месте, где мы только что стояли, разбилась деревянная скамья.

Во рту пересохло, перед глазами все плыло, и я с трудом понимала, куда идти, но Малати ничто не могло остановить, и я ухватилась за ее руку.

Наконец, добрались до места, где Малати обычно танцевала. Заклинатель змей со своими ребятишками почему-то не пришел, и нам пришлось танцевать без сжимающих кольца партнеров.

Мы сбивались с ритма, оступались, временами чуть не падая, и жаждущие развлечений зеваки разочарованно уходили. На пыльных плитах поблескивало всего несколько мелких монет. Знатные мужчины не появились, и вместе с ними и золотые монетки.

Теперь уже не только Малати высматривала в толпе знакомые лица, и я искала родной затылок. Но все усилия были тщетны.

Толпа отдыхающих редела – большинство разошлись по домам, те же, кто не мог идти, уснули прямо здесь. Нарушая воцарившуюся тишину, со всех сторон доносился раскатистый храп. Один за другим гасли факелы и жаровни, темнота подступала все ближе, а вместе с ней и неизвестность.

– Пойдем, они не придут, – взяла меня за руку Малати.

Ее пальцы были ледяными и дрожали, так же, как, кажется, и мои.

Я не могла выдавить ни звука из пересохшего горла, поэтому только кивнула. Надеялась, что вернемся к храму и, наконец-то, я смогу напиться, но Малати пошла в другую сторону, как я поняла, к дому знатных мужчин. Облизнув пересохшие губы и вытерев мокрый лоб, я нагнала подругу.

– Почему они не пришли? – шептала по дороге она.

– Может, заняты или уехали, или просто не захотели, – задыхаясь, предположила я и удостоилась гневного взгляда подруги.

Особняк встретил нас темнотой и тишиной.

– Спят, наверное, – предположила я, отступая и глядя в черные провалы галерей и окон.

– Нет. Не спят, – Малати устало села прямо на землю. – Его нет. Я знаю, – она мерно раскачивалась, будто в медитации. – Но почему? Он не мог уехать. Не мог, – ее голос становился все тише.