Именно это меня больше всего и пугало. Перепуганная, я выскочила в коридор и, не замечая ничего, побежала к гарему.

Как жить здесь дальше? Как себя вести? Как заставить Марвари забыть о его желаниях.

А в гареме полным ходом шли приготовления – завтра великий праздник, и все жены готовятся к посту. А после него проведут время с мужем. Значит, по крайней мере два дня, я буду свободна от его общества.

Обитательницы гарема встали с первыми лучами солнца. Сегодня не было различий между женами и наложницами. Сегодня их объединяла одна цель – выдержать пост и совершить молитвы, чтобы их хозяин и супруг и дальше продолжал здравствовать.

И только я смотрела на царящий бедлам с кощунственными мыслями – если Поллав не прекратит свои попытки сближения, то все их молитвы напрасны.

Женщины шумной толпой вернулись из купален, рассыпались по покоям и вскоре собрались у фонтана, обсуждая сари какого цвета лучше надеть и с какими украшениями, заодно и хвастаясь количеством подарков.

«Куда это они так собираются?» – сквозь их гомон думала я. Ах, да. Молитва. Они все вместе пойдут на службу в ближайший храм. А мне их сопровождать и охранять от зевак и прохожих. Пора тоже освежиться. Только я об этом подумала, как разноголосое стрекотание замолкло – во двор вплыла вернувшаяся от господина жена.

В каждом ее движении сквозила утомленное довольство. Она напоминала львицу на полуденной жаре, что идет отдохнуть в тень после сытного обеда.

Сделав вид, что не заметили ее появления, женщины снова загалдели, я же читала по их лицам так же легко, как если бы сказали вслух – они завидовали. Завидовали зло и непримиримо. Все, кроме маленькой Майи. И только одно примиряло с тем, что она провела ночь с мужем – это то, что они этой ночью наелись, а счастливице придется весь день голодать на пустой желудок.

– Я так не выспалась, – сладко потянулась она, чем заслужила стрелы злых взглядов. – Но перед молитвой необходимо провести омовение. Рабыня, – она снисходительно посмотрела на меня. – Пойдем. Составишь мне компанию, а не то я усну прямо в воде.

Женщина махнула служанкам, и они поспешили к купальням. Я не ее служанка и не обязана подчиняться, но поскольку сама недавно решила помыться, то не стала возражать.

– Ты одна мне не завидуешь, – завела она разговор, – за исключением Майи, но она еще слишком мала. А ты в расцвете красоты, но не завидуешь ни одной из нас: ни женам, ни наложницам. Почему?

– Как я могу завидовать, госпожа? Вы супруги господина. Перед Богами и людьми дали друг другу священные обеты. Наложницы – это наложницы. А я простая рабыня, – я как всегда постаралась спрятаться за свой статус.

– Но ты и не слушаешь, когда девушки обсуждают с каким гостем они были. Тебе это совсем неинтересно?

Мы уже вошли в купальни. Женщина сбросила одежду и неторопливо пошла к купели, демонстрируя роскошное тело: ровную смуглую кожу, налитую грудь, тонкую гибкую талию и тяжелые бедра. Она была словно дорогая бронзовая статуэтка. Неудивительно, что сразу двое мужчин искали ее общества.

– У тебя никогда не было мужчины? – она опустилась в воду и позволила служанкам до красноты растирать кожу.

– Я жила в храме, госпожа, и была жрицей нашей Матери, – тихо ответила я, не желая продолжать неприятный разговор.

– Так у тебя правда никогда не было мужчины? – женщина заливисто рассмеялась, но я не могла понять почему. – Бедные девочки, как же вы там живете, – продолжила она. – Готова поспорить на все свои украшения, что муж положил на тебя глаз и сдерживает его только твоя ядовитость. Ведь так? Признайся?

Я вздрогнула. Еще не хватало призывать недовольство жен на свою голову.

– Зачем господину обращать внимание на какую-то рабыню, когда у него столько прекрасных женщин.

Скорее бы она уже закончила и ушла – молилась я. Купальщица же, казалось, никуда не торопилась.

– Да не какую-то, а очень хорошенькую и невинную. Тебе никогда не говорили, что ты красива? А скромность и смущение действуют на мужчин, как звук трубы на боевых слонов.

«Красива» – сейчас это звучало как насмешка. Ведь в детстве я именно об этом и мечтала – стать красивой, стать жрицей. Я стала и той и другой, но принесло ли это счастье? Теперь я хотела, чтобы на моем лице появился какой-нибудь изъян. Чтобы Поллав и его друзья не останавливали на мне маслянистых взглядов, не облизывали губы, не раздевали глазами. Чтобы никогда больше не пришлось пережить того, что было в ночь посвящения и в прошлую ночь.

– Так что, будь готова. Рано или поздно кто-нибудь отважится покорить эту крепость. И тогда не дерись, как дикая кошка, а с благодарностью прими дар, – она посмотрела на меня из-под полуприкрытых век. И махнула рукой, когда я попробовала возразить. – Хватит про свою ядовитость. Я не верю в нее. Пугай других.

Все. Хватит. Я поднялась из воды и начала одеваться. Кажется, первый кандидат на подтверждение моей смертоносности найден. Ману, зря ты так откровенен с женщинами.

Итак, что было в моем распоряжении? Жены вместе с наложницами делали сладости, чтобы после поста съесть их вместе с мужем. Та, что слишком много болтает, тоже сидела с ними и голодными глазами смотрела, как изюм и орехи исчезают в лакомстве.

Именно это мне и надо.

– Марна, – позвала я служанку. – Принеси мне фруктов и орехов, я пока надену украшения, – приказала я и пошла в свои покои.

Пользуясь отсутствием служанки, обильно смочила пальцы ядом – мне он не повредит, а вот на орехах останутся следы. Теперь главное сделать так, чтобы женщина соблазнилась на них.

Я села так, чтобы меня отовсюду было хорошо видно и, отправляясь в покои, невозможно было пройти мимо. Я не была ни женой, ни любовницей, поэтому могла позволить себе вдоволь есть, при этом ловила злые взгляды.

– Я тоже хочу есть, – посмотрев на меня, сказала Майя, и я почувствовала стыд. Девочка ни в чем не виновата, но вынуждена страдать, из-за того, что ее так рано выдали замуж, а подружке Ману захотелось поболтать.

– Тебе нельзя до вечера, – внушала ей старшая жена, кажется, она стала Майе кем-то вроде матери. – Ты же не хочешь, чтобы наш муж заболел?

Майя помотала головой, но при этом не сводила с меня голодных глаз. Я бы нашла способ с ней поделиться, но все было яде, как и я сама.

– Ну что же, надо очистить руки для мехенди, – сказала подруга Ману, когда сладости ровными рядами выстроились на подносах. Она поднялась и отправилась к себе, подтверждая, что я все правильно рассчитала.

Она прошла совсем рядом и собрала в горсть все что лежало на подносе. Но и я не зевала – немного выдвинула ногу, и женщина споткнулась. Чтобы устоять, она оперлась мне на плечо, но тут же отстранилась и заговорщицки подмигнула.

– Что случилось? Ты ее коснулась? – раздались обеспокоенные возгласы. – Обязательно вымой руки, – напутствовала женщину старшая жена.

– Конечно, – обернулась она и пошла дальше, с хрустом разгрызая отравленные орехи.

Теперь мне осталось только ждать и наблюдать. Получилось просто замечательно – никто не заметил, что плутовка ела, но все видели, что она коснулась меня. Яд сильный, и уже к вечеру она почувствует себя плохо. А пока пусть веселится и думает, что всех провела.

Я улыбнулась своим мыслям и устроилась поудобнее – впереди нанесение мехенди. Мастерицы уже пришли, и женщины шумно выбирали рисунки.

Под терпкий запах хны они наперебой посвящали маленькую Майю в тайны супружеских отношений. Девочка слушала приоткрыв рот, я же тем временем внимательно наблюдала за подругой Ману. Видимо, яд уже начал действовать: она судорожно сглатывала и взглядом искала воду – все это было мне знакомо, только в более щадящем варианте, так же, как и мгновенная смена жара ознобом. Об этом говорили ее красные щеки, которые, спустя один удар сердца, теряли все краски. Женщина прикасалась дрожащими пальцами ко лбу, потом к украшенной золотом шее. Наверняка, у нее сейчас горит горло и жжет в животе. Вода бы могла помочь, но в пост никто не позволит ей пить, а значит яд подействует еще быстрее. Не удивлюсь, если еще до наступления вечера все будет кончено.

– Видья, что с тобой? – старшая жена наконец-то заметила ее нездоровье. – Плохо себя чувствуешь из-за голода? – сквозь сочувствие, в ее голосе явно пробивалось удовольствие. Очевидно, старшая считала, что Видья должна платить за то, что две ночи провела с господином. В то время, как остальные томятся в одиночестве и молятся.

Я же подумала: «Как удивительно. Я столько времени прожила в этом доме, но узнала имя подруги Ману только перед ее смертью. Сколького я еще не знаю в этом доме?»

– Ничего-ничего, потерпи, – старшая по-матерински погадила Видью по голове. – До вечера уже недолго осталось. Это же не первый твой пост.

– Да-да. Все в порядке, – Видья говорила с трудом. Я вспомнила детство и сама чувствовала, как слова царапают пересохшее горло.

Удивительно, но когда все собрались на молитву, Видья тоже нашла в себе силы отправиться в храм, я же должна их сопровождать. Теперь я не была жрицей и могла не скрывать лицо. Так же поступили и наложницы – в отличие от жен, больше напоминающих кокон шелкопряда, чем женщин – они сверкали красотой и украшениями.

Теперь уже зная, насколько храмы далеки от истинного служения своему покровителю, я не испытывала ни малейшего желания туда входить, поэтому осталась на улице дожидаться, пока женщины совершат все обряды – в храме им и без меня ничего не грозит, а уж за себя-то я постоять смогу.

Я стояла поодаль и наблюдала за пестрой толпой, что обвязывала священное дерево красными нитями, молилась старому, узловатому стволу, и думала, что у них за мужья? Для кого они просят здоровья и долголетия, сами отказываясь от еды и воды? Похожи ли они на господина Марвари? Так же ли ради приданого берут в жены маленьких девочек? Засматриваются на то, что им не принадлежит, и не обращают внимания на жен, которым перед священным огнем клялись в верности? А те, что сейчас смиренно молятся с укрытыми от посторонних взглядов лицами, так же, под покровом ночи тайно встречаются с другими? Так в чем же смысл брака?