Я никогда не читала вот так с кем-то и уж точно никогда не пила за книгой сидр, но это было чертовски интересно.

Иван оказался неприхотливым в литературе, я это уважала. Он мог дать оценку лёгкому детективному романчику или обсудить серьёзное произведение, но не морщил нос и не рассуждал о графоманстве и бульварной литературе, как большинство моих «умных знакомых».

— Вы по образованию филолог, должно быть? — спросил он, а я покачала головой.

— Я не окончила институт. По образованию я — никто, — моя улыбка была вялой и кислой, приставать ко мне никто не стал, и мы продолжили читать.

Так случалось несколько раз. Мы начинали какой-то пустяковый диалог, он обрывался, и безо всякой неловкости все жили дальше. Я радовалась этому удивительному свойству нашего тандема так, точно ожидала подвоха.

Вот-вот, в любой момент сама судьба бы заявилась в кабинетик и сказала:

— Лизонька, уж не думали ли вы, что этот дар небес будет с вами вечность? Прощайтесь-прощайтесь, пора работать.

Судьба, как правило, говорила голосом Оксаны…

Я так и не спросила, почему Иван не с ней, сочла это некультурным и грубым, но интересно было до жути.

Мы, конечно, не делали чего-то плохого. Я сидела в своём большом кожаном офисном кресле, закинув ноги на подлокотник дивана, а Иван на этом диване полулежал, подсунув под спину подушку.

Мы были настолько друг от друга далеки, что я еле-еле могла учуять запах его шампуня, который до того настырно лез в ноздри. Зато густая, как смородиновое варенье, энергетика Ивана была очевидна и ощутима. Я не могла не бросать на него краткие взгляды раз в пару минут, это и правда будто иметь «магнитик», как он выразился про эту комнату.

Спустя какое-то время, я поняла, что либо меня подловили на этом «воровстве», либо Иван занимался тем же самым, потому что взгляды наши всё-таки встретились.

Я прикусила щёку, опустила взгляд, но:

— Не надо, — с улыбкой произнёс он. — Не сдерживайтесь, если хотите улыбнуться.

И я рассмеялась то ли от того, как это глупо, то ли из-за защитной реакции организма на смущение.

— Я слишком прямолинеен? — спросил он. — Простите, давно не… оказывался в таких ситуациях. И искренне постараюсь вас не смущать. Можете давать мне по одному наказанию всякий раз, как я нарушу это обещание.

От такой долгой речи, произнесённой столь тихо и трепетно, будто мы имеем дело с диким испуганным животным, я совсем расклеилась. Даже прижала к пылающим щекам руки, а потом спряталась за книгой, подняв её повыше.

Я сидела за своей ширмой, а строчки расплывались перед глазами. Ни слова не смогла уяснить!

Тук-тук!

По обложке моей книжки постучали. Я опустила свой экземпляр и увидела улыбающегося Ивана. Он сидел на диване, скрестив ноги по-турецки и отложив роман.

— Я не могу сосредоточиться на тексте, — просто сказал он. — Может, на сегодня хватит?

— И что же тогда? — я спросила скорее, чем подумала.

К себе иди, тупица. Неужто не ясно?

Но стоило мне встать с кресла с самым невозмутимым видом, как Иван изменился в лице.

— Вы уже уходите? — спросил он.

Улыбка, которая до этого момента так удивительно меняла его лицо, превращая в совсем юное и прекрасное, уступила место растерянности.

Он будто боялся, что я уйду, но и навязчивым быть не хотел.

Или это игра моего воображения?

— Простите, но мы же… прекращаем читать, и я… я подумала, — голос дал слабину, а я в нерешительности упала рядом с Иваном на диван.

— Но я вас не прогонял. Мы не допили. И вы ещё не рассказали мне о себе.

— Мне нечего рассказывать. Моя жизнь до безобразия заурядна. Я никогда и нигде не была, даже в ближайшем зарубежье. Не отдыхала никогда в Сочи или Анапе, не видела моря. У меня нет крутой профессии, обещающей безбедный фриланс на Бали. Я даже не умею говорить на бизнес-слэнге и клянусь… не знаю, что значит «профокапить». Что это значит?

— Это значит «провалиться», — улыбнулся Иван и, протянув руку, заправил мне за ухо прядь волос самым ужасным, клишированным и интимным жестом на свете.

Сам он при этом чуть нахмурился, и в то же время на губах снова появилась трогательная улыбка.

Я затаила дыхание… Не в шутку! Резко втянула полные лёгкие воздуха и больше не выдыхала. Вокруг нас надувался большой мерцающий мыльный пузырь. По его поверхности ходили цветные круги, как будто расплывающаяся по воде нефть. Он был глухим и скрывал под плотным панцирем.

От всех.

Кроме Оксаны.

* * *

— Вы увлеклись моим мужем? — спросила Оксана, когда мы остались наедине в её комнате.

Мне стало казаться, что этот чёртов день уже никогда не закончится. Подумать только, утром ещё только меня собирала для пикника Ванесса, а уже к ночи я превратилась в разлучницу.

— Потому он… спит в вашем кабинете? — на меня не кричали. У Оксаны был очень тихий, очень раздражающе печальный голос.

— Нет, Оксана. Ничего такого не произошло.

— А что я видела? — она перешла на шёпот, и мне стало её ужасно жаль.

Я приблизилась к моей дрожащей, несчастной начальнице и села перед ней на корточки, как садилась перед Микой или Максом, когда они давали при мне слабину.

Их слёзы больше всего меня пугали. Бесстрашные дети вроде Микеллы и Максимилиана не должны плакать. И Оксана не должна.

Я впервые видела Оксану Королёву без макияжа, и она оказалась намного моложе, чем я думала. Кожу еле-еле тронули поры и только-только обозначились носогубные складки. С макияжем лицо казалось вечно напудренным, ненастоящим, а эти складки выделялись чётче. Тяжело накрашенные глаза делали Оксану обычно чуть более серьёзной. Выделенные яркой помадой губы откровенно старили её милое лицо.

Сейчас передо мной сидела совсем уж девочка, и я искренне усомнилась, что она родила хотя бы одного из четверых детей.

— Убеди… меня, — выдавила она и… горько-горько заплакала.

Оксана была такой искренней, такой несчастной и так хотела мне верить, что я потянулась к ней, и уже через минуту эта женщина-ребёнок плакала на моём плече, сморкаясь в ворот рубашки.

— Ну-ну… не плачьте. Мы с Иваном Анатольевичем встретились в учебной комнате. Я шла искать преподавателя по испанскому, а он там собирался читать книгу.

— А… диван!

— Я не знаю, почему ваш муж спит в кабинете, — я сделала ударение на слово «ваш», и Оксана отстранилась, проморгалась.

Сердце разрывалось видеть её такой.

— А почему?.. — спросила она, будто у себя самой.

— Я не знаю, — повторила, а сама вдруг поняла, что чем больше я смотрю на эту женщину, чем больше её жалею, тем больнее мне самой.

Я не была невинна. Мне нравилось, как Иван убрал прядь волос с моего лба. Мне нравилось с ним читать и нравилось то, что он мне улыбался. Что смотрел на меня, а я на него.

Но чужие мужья на то и чужие, пусть и спят в других спальнях, пусть и пропадают по полтора года неизвестно где. Пусть! Пусть! Пусть!

— Ты же совсем на неё не похожа, — зачем-то шепнула Оксана и взяла моё лицо в свои ладони.

Она как помешанная всматривалась в меня, будто что-то искала.

— На кого?

— На его… первую… которую он так любит, — тихо мяукнула Оксана, сжала мои виски со всей силы и встала с дивана, на котором до этого сидела. — Ты обещаешь мне? Клянись мне!

— Я... У меня нет даже мысли! Я не разлучница! Сами разбирайтесь со своим мужем, а меня — не впутывайте! — вдруг вспылила я, поняв, что с меня хотят просить страшное слово «клянусь». — Уж это ваше дело, просить его, чтобы больше ко мне не подходил, но точно не моё! Это он пришёл ко мне, а не я к нему.

Я бросилась на выход, захлопнула за собой дверь, услышав в спину: «Лизонька, не уходи!» и тут же попала в руки Ивана.

— Не трогайте меня! — выплюнула, даже не усомнившись в том, что делаю, и бросилась по коридору подальше от Королёвых.

Собственный крик звенел в ушах, и я бежала к себе, вытирая сопли, как какая-то дурочка, понимая, что или лишилась работы, или разрушила королевскую семью.

Пора брать билет до Королёва.

Глава 11. Королевская драма

Её Величество Оксана Стешкина-Королёва


— Ну, рассказывай, — голос Ивана был ледяным, как вода на крещение. И так же неожиданно погрузил комнату в лютый мороз, как погружается в эту воду тело верующего.

— Что? Что… — Оксана всхлипнула и рухнула на диван, растекшись по нему слаймом.

— Оксана. Это что за сцены ревности?

— Ну так… репутация же. Я же твоя… жена, — она всхлипнула ещё, ещё, ещё трижды, но Иван посмотрел на неё строго, и истерика прекратилась не начавшись.

— Оксана.

Иван сел рядом с ней и с прищуром стал изучать дрожащую и всю из себя несчастную жену.

— Это невозможно, Ваня, я устала…

— Так уходи, — очень тихо и сухо ответил он. — Дети к тебе, как я понимаю, не привязаны. Быт тоже.

— О чём ты? — она испуганно сжалась.

Трудно быть человеком, который настроил себе воздушных замков, а потом кто-то пришёл и развеял их, словно дым.

— Чего ты от меня хочешь? Мне кажется, нам пора снова обговорить пункты нашего договора.

— Не надо, — пискнула она.

— Оксана.

— Это из-за Лизы? Она обещала…

— Нет. Это не из-за Лизы. И не из-за кого-то. Просто я не хочу мучить тебя. Ты стала что-то чувствовать ко мне?

— Нет! — она активно помотала головой. Так, что её мягкие пушистые волосы, идеально уложенные облачком вокруг головы, взметнулись. — Ничего такого! Я же обещала!

— Тогда оставь Лизу в покое. Она тут ни при чём! И давай уже как-то решим наш вопрос…