Он держится к ней так близко, что в какой-то момент Рей спотыкается о его ногу и чуть не летит навзничь на пол, но оказывается вовремя пойманной им.

— Ты сердишься? — Кайло возвращает ей равновесие и тут же убирает руки.

— Нет.

Это правда. Она и впрямь не сердится. Вернее, есть в ней какое-то внутреннее возмущение, но она не знает, чему оно адресовано. Все ведь сложилось донельзя удачно.

Она может теперь вплотную заняться вопросами окружающей среды, сама определять некоторые направления работы, обязать сотрудников выключать компьютеры в конце рабочего дня и потолковать с хозотделом о закупке энергосберегающих лампочек.

И все это благодаря Кайло.

Но все равно что-то заставляет ее испытывать сомнение и недовольство.

Кайло пользуется ее замешательством — он склоняется к ней, тянется неспешно и плавно, не прикрывая глаз, чтобы коснуться губами кончика ее носа. Жест милый и в то же время в его исполнении очень искушающий, потому что он не торопится отступать, будто давая ей возможность самой выбирать, что делать дальше.

И Рей никогда еще не удавалось удержаться.

— Мы к этому еще вернемся, — как можно тверже заверяет она его уже сквозь прерывистый, торопливый поцелуй.

Кайло же набрасывается на нее со всей свойственной ему, будто кипящей под покровом сдержанного спокойствия страстью — словно открытая после пары добрых часов тряски банка газировки. А Кайло томился гораздо дольше: с самого утра, с того момента, как она пригвоздила его взглядом, обещающим скорую расправу.

Но, кажется, это он сейчас с ней расправится.

Кайло поцелуем увлекает ее вглубь студии, ступая спиной в затененное при ранних сумерках помещение, на ходу успевая избавлять ее от одежды и от любых возражений.

Рей и сама пытается стянуть с него пиджак и рубашку, и сквозь застлавшее разум возбуждение не понимает, как умудряется запутать его руки в рукавах. Так что Кайло в какой-то момент перехватывает их с раздраженным рычанием и одним рывком тянет с себя — Рей слышит горестный стон треснувшей по швам ткани. Ей жаль, что его дорогой костюм пострадал, но она ничуть не сожалеет.

— Я целый день о тебе думал, — успевает сказать он, пока покрывает поцелуями ее все ниже и ниже, насколько позволяет его рост.

— Я тоже! — с чувством выдыхает Рей.

— Но, наверное, не в том смысле? — Кайло выпрямляется, и в полумраке его взгляд искрится мальчишеским задором, и теперь она знает, от кого он это унаследовал.

— Всякое было, — смеясь, признается она.

Кайло лишь улыбается в ответ и, обхватив ее под ребрами, дотаскивает до постели.

— Только не кидай! — вскрикивает она, помня, как жестка эта койка.

Но он сам падает спиной, и Рей приземляется на него.

— Почему ты все еще в джинсах? — Кайло запускает руки под их пояс, когда она садится сверху и наклоняется, чтобы целовать его голые плечи. — Я еле сдержался, чтобы не взять тебя прямо в машине.

— А я еле сдержалась, чтобы не предложить отодрать меня на столе в вашем конференц-зале.

— Что? — даже его руки замирают, перестав ласкать ее под плавками.

— Эм… — Рей на секунду теряется. Она приподнимается на локтях, упираясь ему в грудь. — Ну ты был такой… э… горячий, когда говорил все эти начальственные вещи…

— Какие вещи?

— Типа… «Урезоньте своего сотрудника» или «Давайте сформируем комитет».

— И тебя это что, заводит?

— Да, — с волнением признается она.

Рей смотрит ему в глаза, наблюдая, как их взгляд становится обжигающе голодным и даже словно отсутствующим — верный признак того, что сейчас он ее завалит.

— Ты есть хочешь? — зачем-то спрашивает Кайло.

— Что? Нет.

— Хорошо, — серьезно замечает он. — Потому что ты не встанешь с этой постели ближайшие часа два. Возможно, три.

— Ты обещаешь?

— Даю слово.

Кайло хватает ее за руки и перекатывается так, что теперь она оказывается под ним, а затем сдирает с нее джинсы. Рей с волнующим предвкушением позволяет себе просто отдаться ему на растерзание.

* * *

Все пошло не так.

Милли, которая должна была оказывать ему моральную поддержку, предала его в тот же миг, как Роуз переступила порог: кинулась к ее ногам и с довольным видом заурчала.

А Роуз вдруг с чего-то показалась ему невероятно приветливой и даже не принесла в руках никакой отвратительной уличной еды. Лишь бутылку его любимого белого полусладкого к ужину.

Но Хакс все же подозрительно покосился на брошенный ею на кресло в прихожей рюкзачок — сколько вещей в нем уместилось на этот раз?

И вот они делят на двоих этот чудесный, оставшийся со вчерашнего дня ужин, приготовленный им, пьют чудесное вино, принесенное ею, и Хакс начинает терять всю обретенную прежде решимость. Сегодня Роуз почти изысканна в своих манерах — ему даже не хочется предложить ей салфетку.

Однако…

— А с кем ты живешь? — начинает он издалека.

— С Пейдж. Квартиру снимаем, — она называет район. Жуткий клоповник.

Роуз продолжает есть, как ни в чем не бывало.

— Она еще не начала переживать о том, где ты пропадаешь? — с легким налетом нервного беспокойства интересуется Хакс, пытаясь выдать вопрос за шутку.

Она коротко пожимает плечами в знак непонимания.

— А чего переживать? Говорю, что у парня остаюсь. Твой адрес и номер телефона у нее есть — мало ли. Мы в личную жизнь друг друга не лезем.

Хакс отпивает вина побольше в надежде, что это придаст ему сил. Или хотя бы успокоит. Но этого не происходит.

— Так ты, получается, с работы домой едешь, а потом ко мне? Наверное, кучу времени тратишь на дорогу? — он ужасен в попытках изобразить непринужденный разговор.

— Так. Что происходит? — Роуз кладет вилку на стол и глядит на него со строгой настороженностью.

— Ничего.

— Армитаж.

Хакс прочищает горло.

— Просто я заметил, что ты часто остаешься у меня, и хотел прояснить…

Повисает пауза. Он почти в панике — не может найти подходящее завершение этого предложения, которого он, дурак несчастный, не должен был даже пытаться озвучить. И, на его беду, пауза затягивается.

— Хотел прояснить что? — с металлом в голосе спрашивает Роуз, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди.

— Удобно ли тебе жить на два дома, — находится он.

Хакс щедро плещет себе вина в бокал, а затем пытается его осушить.

Роуз приглядывается к нему, но, кажется, буря миновала, потому что она вновь берется за столовые приборы.

— Да я и не думала об этом пока. Хотя, правда, я тут часто остаюсь в последнее время.

— Ну да, — Хакс выжимает из себя судорожную улыбку, радуясь тому, что удалось все прояснить без потерь. К нему возвращается былой самоконтроль; он резво поддевает кусочки пищи, продолжая развивать мысль. — Все это не для нас, верно? Я хочу сказать, что жить вместе — хуже не придумаешь, ужасная морока. Ты бы знала, в каком я был ужасе, когда решил, что ты тут живешь! — Он уже сам готов посмеяться над собой: и с чего он вообще это выдумал? — Представляешь?

Хакс поднимает глаза на Роуз, вилка которой так и зависла над тарелкой, и улыбка сползает с его лица.

Она смотрит на него как на самое ничтожнейшее существо на свете: с отвращением и жалостью, и в это мгновение он с легкостью верит, что взглядом и впрямь можно убить.

— То есть… — он пытается поправить положение, чувствуя себя глупо и виновато, но вылетевшие слова уже растаяли в воздухе.

— Какой же ты осел, — тихо и зло бросает Роуз.

Она поднимается из-за стола, не спеша, но решительно, и направляется в прихожую.

Чувство собственной ничтожности усиливается — Хакс продолжает сидеть, уже не видя ее, но слыша, как она одевается у входной двери.

Вот бы он был таким, как те парни в мелодрамах: кинулся бы за ней, схватил и страстно поцеловал, умоляя (нет, почти приказывая) остаться. Но это всего лишь он, сидящий одиноко на своей опустевшей кухне и медленно сгорающий от стыда.

Дверь хлопает, сообщая ему, что он и впрямь осел.

5. Эскалация

Времени почти одиннадцать вечера.

Лежа на животе, Рей дышит тяжело и часто. Нежные поцелуи щекочут лопатки; она поводит плечами.

— Теперь… ты мне ответишь… за утреннюю выходку, — ее голос должен звучать грозно, но на деле выходит слабо и прерывисто.

Губы Кайло замирают, так и не оторвавшись от ее кожи. Он будто затаивается и ничего не отвечает.

— Может, объяснишься.

Рей совсем не хочет ругаться, но она бы охотно выслушала его.

А еще ей очень хочется рассказать, как здорово прошло ее знакомство с Ханом и Чуи. Как они пили горячий шоколад в кафетерии за углом, и эти двое беспрестанно сыпали историями и шутками и весело пререкались.

Это было так, как в ее детском представлении должно было выглядеть общение с отцом: хитрые морщинки вокруг глаз, доброжелательный, пусть и с резкими нотками голос и кружка густого сладкого напитка, доверху усыпанного воздушными зефирками.

Но не все сразу.

— Я растерялся.

Кайло щекой припадает к ее спине — он наполовину лежит на ней, но все равно это приятно.

— Растерялся? Почему?

— Думал, что хочу участвовать в делах семьи, но это собрание убедило меня в том, что я должен двигаться дальше, не оглядываясь на прошлое. И… я просто не знал, как по-другому развязаться с этими акциями. Ты единственная, кому я хотел бы сделать такой подарок. И я не стал бы уступать и продавать их обратно.