— Ева, послушай меня внимательно, — начинаю, поглаживая большими пальцами её скулы, — это очень важно. Хорошо?

Кивает, а в глазах настороженность вперемешку с любопытством.

— Я никогда — слышишь? — никогда не причиню тебе зла. Никогда не буду делать того, что сможет навредить тебе. Это первый пункт. Усвоила? Кивни.

Она выполняет просьбу, а я целую её в макушку, вдыхая аромат ландышей и весны.

— А вторым пунктом идёт то, что я и сам не понимаю, на кой чёрт всё это делаю. — Уже говорил об этом, сейчас повторяю. Самому себя в первую очередь. — Но одно знаю точно: по-хорошему, нужно остановиться. Отвезти тебя домой и ехать обратно, не разбирая дороги.

— Почему не делаешь так? — Голос тихий, но спокойный. Всё-таки Ева не из тех, кто, рыдая, за штаны мужские держаться будет.

— Потому что сдохну, если так поступлю, дебила кусок. Потому, давай, не спорь с дядей. Я тебя на ужин приглашаю, между прочим.

Ева накрывает мои ладони своими и молчит. Не знаю, сколько длится это мгновение абсолютной тишины, но всё-таки говорит:

— Ещё скажи, что на свидание...

— Ев, я не помню как на них люди нормальные ходят, правда. Но, в сущности, да, что-то около того.

_________________________________________

*Грипсы — рукояти, ручки на руле мотоцикла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

13. Ева

Вокруг ночь, а я вместе с посторонним, в сущности, мужчиной наедине, в лесу, но, прислушиваясь к себе и своим внутренним ощущениям, понимаю, что ведь не страшно. Ни капельки. Правда, как бы ни пыталась не показывать этого, никак не могу справиться с внутренней дрожью от пережитого накануне. Кажется, в любой момент могу снова услышать звук битого стекла, и опять осколками засыплет. Только не факт, что на этот раз всё обойдётся незначительными повреждениями. Судя по всему, Артём деньги так и не вернул, а ребята, которым должен, настроены весьма решительно. Только где он ходит? Неужели решил, что всё рассосётся как-нибудь само? Иногда его беспечность удивляет, а нынче даже пугает и, чего греха таить, бесит до кровавых чёртиков перед глазами.

Тревожные мысли не дают расслабиться, хотя не только они. А ещё Роджер, держащий меня за руку и ведущий на свидание. Да, для себя решила, что это именно оно и есть, хотя, конечно, все сопутствующие события мало настраивают на романтику. Да и что я вообще понимаю в таких делах? Опыта-то с дульку…

— Не знаю, — говорит Роджер, останавливаясь в дверях, — понравится ли тебе здесь, но мне показалось, что это идеальное место.

— Для чего?

— Для того чтобы о чём-нибудь нехорошем забыть.

Улыбается, а мне отчаянно хочется спросить, о чём он сам забыть хочет, но молчу, потому что бестактной показаться не желаю, и в душу лезть не хочется. Легко обидеть глупым любопытством, исправить потом невозможно. Для откровений всегда нужно созреть, но Роджер, наверное, ещё не готов обнажить душу, а я не намерена настаивать.

Вместо лишних слов и ненужных расспросов чуть крепче сжимаю его руку, чтобы осознал: я всё понимаю, я рядом. Не ярмо на шею, не дева в беде, которую нужно спасать из адского пламени. Я сильная и выносливая, и на меня тоже можно положиться, хоть, глядя на меня, в это вряд ли верится.

— “Чёртова хижина”, — начинает Роджер, толкая тяжёлую, обитую железом, дверь и пропуская вперёд, — место сугубо для своих. Случайные люди сюда не заходят, потому можешь расслабиться и выкинуть из головы все страхи.

— Всё, что происходит в “Чёртовой хижине” остаётся в её стенах, да? — смеюсь, хотя внутри слегка тревожно.

Всё новое всегда пугает.

— Почему бы и нет?

Делаю шаг и оказываюсь в небольшом холле, где стены обиты тёмным деревом, а в специальных держателях горят факелы. Сначала мне кажется, что пламя в них настоящее, но, присмотревшись, можно заметить, что это иллюзия, но очень уж правдоподобная. Низкий сводчатый потолок нависает, но не давит, а тёплые отсветы огня, что падают на стены, пол, отражаются в начищенной до блеска поверхности невысокого столика в углу и создают нереальную, почти сказочную атмосферу. Создаётся впечатление полного погружения в параллельный мир, где водятся лесные чудища, а драконы летают над землёй, накрывая тенью от огромных крыльев целые города.

Роджер помогает мне избавиться от ветровки и сам снимает куртку, вешая одежду на замысловатый крючок. Немного ёжусь, когда прохладный воздух из тихо гудящего под потолком кондиционера холодит предплечья, кожа которых мгновенно покрывается мурашками. Удивительно, но нас никто не встречает, не улыбается фальшиво, и от этого кажется, что попали во вневременье, отгородившись от всего мира толстыми бревенчатыми стенами.

— Ух ты, — вырывается, когда Роджер приоткрывает невысокую арочную дверь в самом углу, и я делаю шаг в маленькую комнату, где стоит круглый стол на странной ножке причудливой витиеватой формы. Кажется, что это нога исполинского чудовища, увитая плющом и покрытая толстым слоем мха.

— Нравится? — спрашивает Роджер и обводит помещение рукой, а я вздрагиваю, вся во власти необычных эмоций и странного вдохновения.

— Не то слово…

В комнате полумрак, но газовые горелки в форме старинных уличных фонарей, искусственным светом разукрашивают комнату в тёплые оттенки охры. Замечаю на стене картины с самыми фантастическими сюжетами: косматый леший, нимфы и прекрасные девы, ожившие деревья и златогривые кони… В углу стоит сундук, под тяжёлой крышкой которого кто-то, возможно, некогда хранил дорогие сердцу вещи.

— Отличное место, — кивает и опирается плечом на дверной косяк, следя за моими перемещениями по залу. А мне хочется рассмотреть каждую деталь, каждый штрих интерьера, где живёт ожившая сказка. — Там есть и общие залы, но мне подумалось, что ты захочешь увидеть это.

Снова широким жестом обводит помещение, а я смеюсь.

— Мне иногда кажется, что ты видишь меня насквозь, — замечаю, а Роджер хмурится и шею потирает.

— Глаз-алмаз, тут уж ничего не поделаешь, — усмехается, а у меня вырывается нервный смешок. — Посидишь пока здесь? Схожу, заказ оформлю и кое с кем поговорю. Я не долго.

Киваю, и Роджер скрывается за дверью, а я остаюсь совершенно одна в окружении переливающихся чёрным теней и отсветов огня на стенах. Касаюсь рукой тёплой деревянной обшивки одной из стен, и это кажется таким умиротворяющим, что хочется остаться здесь навсегда. Лишь бы эту, текущую по венам, энергию не расплескать, гармонию, так внезапно обретённую, не разрушить.

Дверь тихо открывается, но я не поворачиваюсь, потому что и так знаю, кто пришёл. Так странно чувствовать другого человека, безошибочно угадывая его присутствие рядом.

— Скоро еду принесут, — произносит, оказавшись совсем рядом, а мне зажмуриться хочется, потому что внутри эмоции и ощущения сплетаются в тугой узел, и от этого слегка не по себе.

Он молчит, а я задерживаю дыхание, когда он рукой касается моих волос.

— Ева-а… — протягивает, а в голосе то ли боль, то ли мольба, сразу и не разобрать. — У тебя есть последняя возможность прямо сейчас развернуться и уйти. Я отвезу тебя домой, подожду твоего брата, чтобы одна не оставалась, и уеду. Больше ты меня не увидишь, обещаю. Подумай хорошенько, минут пять у тебя есть, потому что второго шанса на побег я тебе не дам.

Медленным каким-то тягучим движениями собирает мои волосы в пригоршню и перекидывает через плечо, а мурашки табунами принимаются скакать вдоль позвоночника. Снова вздрагиваю, когда ближе подходит, касаясь моего тела своим, а я шелохнуться боюсь, потому что всё это впервые… и забота, и медленная мука, когда изнутри горишь жидким пламенем. И расплескать страшно и не выплеснуть невозможно.

Тем временем Роджер проводит пальцами по обнажённому участку шеи, совсем легко, невесомо, а после касается губами. Он точно знает, что делает, потому что от каждого прикосновения внутри разливается приятное тепло, стекает вниз живота, сжимая изнутри так сильно, что колени дрожат. Мамочки, что вообще происходит?! Нет, я слышала, что так бывает, книги читала, подруг слушала внимательно, но ни разу даже мысли допустить не могла, что сама такое почувствую.

— Одна минута прошла, — шепчет на ухо и проводит языком вдоль шеи, где под кожей пульсирует синяя жилка.

Он говорит о каких-то минутах, а у меня в глазах темнеет и мысли плывут. Опираюсь руками на стену, чтобы не упасть, настолько ослабели ноги, а Роджер обнимает меня за талию, крепче к себе прижимая. Вторую руку ставит рядом с моей, а сильное тело настолько близко, что дышать трудно. Даже сквозь одежду ощущаю, исходящее от большого тела, тепло, каждой порой впитываю его, себе забираю. Ладонь, лежащая на моём животе, широкая и тяжёлая, поглаживает кожу сквозь ткань, не стремясь задрать футболку или влезть в трусы. Просто гладит, медленно… мучительно медленно.

А я и сама не знаю, хочу ли большего, готова ли пройти этот путь до конца, не испугавшись, но точно понимаю лишь одно: если сейчас отпустит, словно в ледяной воде окажусь.

Чуть выгибаюсь в спине, когда снова губами касается, чуть прикусывая кожу, и этот сладкий контраст между лёгкой болью и сокрушающей нежностью дарит какие-то уже совсем запредельные ощущения.

— Вторая минута прошла. Ты меня слышишь?

Киваю, а он тяжело вздыхает, словно ему больно. Я хочу сказать, что никуда не денусь, пусть хоть сто минут на раздумья даёт, но слова застревают в горле, и лишь воздух из лёгких стремительно исчезает. В ушах стучит кровь, льётся по венам обжигающей рекой, а ноги становятся ватными, совсем не слушаются и в любой момент норовят подкоситься. Ещё немного и упаду, провалюсь в тёмный колодец неизведанного. Ну и пусть, главное, чтобы Роджер не выпускал. Почему-то именно это кажется самым важным.