Лина Манило - Корсар

Когда мысли постепенно проясняются, а волосы намокли, прилипнув к лицу, закрываю кран и вытираюсь большим светлым полотенцем. Смотрю на себя в зеркало и встречаюсь взглядом со своим отражением. Глаз лихорадочно блестит, повязка скрывает второй, делая меня похожим на пирата, рыжая борода намокла и стала более насыщенного, почти бордового цвета. Вот на кого я похож? Гоблин какой-то, не иначе, но Ева так смотрит на меня, так отзывчиво откликается на любую мою ласку, что теряюсь. Вот что она могла найти в таком придурке, когда вокруг столько красивых и молодых? Но кто я такой, чтобы оспаривать её выбор?

Прохожу в комнату, бросаю взгляд на высокое окно, за которым небо стремительно сереет, заволакиваясь рассветной дымкой, нахожу выключатель на стене и невольно съёживаюсь. От навязчивых воспоминаний о том, что случилось в лифте, хочется зажмуриться. Это на самом деле со мной произошло, тощей веснушчатой Евой? Никогда не думала, что способна на такое, когда готова была раствориться в каждом его движении, и мало ведь было. Хотелось, чтобы он вошёл в меня — резко, наполнив без остатка, — хотя после того, первого и очень неудачного раза мне казалось, что никогда не смогу быть такой… открытой и готовой. Но появился Роджер, остановил лифт и сделал со мной то, от чего кричала и металась, захлёбываясь от эмоций.

Ноги точно ватные и я иду к небольшому дивану, чтобы не рухнуть прямо здесь, на пороге комнаты. Роджер чем-то там гремит, что-то переставляет, выстукивает, а я поджимаю под себя ноги и опираюсь подбородком на согнутые колени. Обхватываю икры руками и сижу, глядя в одну точку перед собой. Сейчас Роджер вернётся и что делать? Изображать, что ничего не произошло? Поцеловать? Узнать, что он чувствует по этому поводу и насколько для него такие… кхм… приключения в порядке вещей? Ага, так и представляю выражение его лица, когда вопрос задам: “Роджер, признавайся честно, как часто ты трахаешь своих подружек пальцами в лифте?” Даже, наверное, борода вздыбится от удивления. Фу, отвратительно. Нет уж, не собираюсь позориться, делать мне больше нечего. И так понятно, что у него была бурная личная жизнь — вон до чего довести меня сумел, но выяснять имена его баб в алфавитном порядке как-то не хочется. В конце концов, мне ведь девятнадцать, не десять, и я прекрасно знала, чем закончится наша поездка к нему домой. Правда, не думала, что всё начнётся ещё на подступах к квартире.

Да и какая разница, сколько их у него было и чем с ними занимался, если рядом со мной и уходить никуда не собирается, только меня прогоняет, дурак. Только не на ту напал, от меня так просто не избавится.

Жалею ли я о том, что позволила ему ласкать себя? Ага, держите карман шире!

Тяжёлые шаги приближаются, а я утыкаюсь носом в колени, чтобы не видел, как пылают мои щёки. Волосы свисают, занавешивая меня от его взгляда, а я мечтаю сквозь землю провалиться. Роджер уже совсем близко, что-то ставит на журнальный столик и садится рядом, а диван под его весом прогибается. Но руки ко мне не тянет, молчит, только дышит тяжело и шумно.

— Ева-а, — говорит, уже привычно растягивая последнюю букву, — посмотри на меня.

— Нет, — бурчу в колени, а он тихо смеётся. — Даже не уговаривай, понял?

— Почему? Хочешь, пакет бумажный на лицо надену? Где-то в кухонных шкафах валяется парочка.

Вот дурак, какой же дурак, совсем ничего не понимает ведь!

Вскакиваю, опираясь коленями на мягкий диван, и одним резким движением запрыгиваю к Роджеру на руки. Он удивлённо заламывает бровь над здоровым глазом, а я двумя руками обхватываю его за бородатые щёки и касаюсь губами чёрной повязки. Хочется, чтобы он понял: меня совершенно не волнует ни его “особенность”, ни его возраст, ни прошлое, которое наверняка было бурным и тяжёлым.

— Ты мне нужен, понимаешь? — всё, что удаётся проговорить, потому что чувства в этот момент обнажены до предела, новые ощущения сжимают сердце, и я несколько раз моргаю, чтобы не расплакаться от той нежности, что внутри бурлит, сжимая горло спазмом.

Вместо ответа обхватывает мои ягодицы широкими ладонями и сжимает пальцами сквозь ткань брюк. Сильно, вкладывая в этот жест все эмоции, что на лице отображаются, о молчит, а мне и не нужны никакие слова, всё и так понятно.

— Можно посмотреть? — спрашиваю, поглаживая треугольник плотного шёлка, закрывающий глаз. — Я аккуратно.

Роджер, останавливая, сжимает мою кисть сильными пальцами, подносит ладонь к губам и целует бинты, даже сквозь ткань оставляет, огнём горящий, след.

— Потом когда-нибудь, хорошо?

Киваю, и с замиранием сердца слежу, как спускаются его губы вдоль внутренней стороны предплечья, а подушечки пальцев поглаживают тонкую кожу с проступающими синими венами. Когда касается языком сгиба локтя, искры удовольствия заставляют вскипеть кровь, и я невольно чуть ёрзаю на его коленях. Он тихо смеётся, не отводя от меня взгляда, а улыбка — греховная, провоцирующая — расплывается на губах. Он явно издевается, но я не против. Пусть, если от этого настолько хорошо.

Провожу пальцами свободной руки по влажным прядям, достигающих подбородка, слегка волнистых, густых, а Роджер привлекает меня ближе, пока не оказываюсь прижатой грудью к нему. Охаю, когда сквозь двойной слой толстой ткани наших брюк ощущаю, как сильно он напряжён... там. От осознания, что хочу большего, мысли путаются, а их место занимает чистое желание, от которого невозможно избавиться. Да и не хочется.

Оставляет терзать мою руку и медленно задирает мою футболку, в которой мгновенно становится невыносимо жарко. И почему я до этого не чувствовала, как здесь душно? Когда оказываюсь перед его взглядом в одном бюстгальтере, снова испытываю желание прикрыться, но Роджер не даёт, проводя пальцем по коже, очерчивая полукружья, покрывшиеся враз мурашками.

Сгребаю в пригоршню его футболку и поднимаю выше, чтобы скинул с себя, показал шрамы, которые волнуют меня, манят как-то даже болезненно. Но в этом мужчине мне нравится абсолютно всё, хоть кому-то это может показаться диким. Когда остаётся передо мной с голым торсом, провожу пальцами по рубцам, татуировкам, сглатывая от настойчивого желания поцеловать каждый узор, каждую выемку и бугорок. Как будто поцелуями можно стереть память.

— Ты красивый, — говорю, проводя руками по широким плечами, спускаясь по плоскому и твёрдому животу, а Роджер вздрагивает. — Очень красивый. А вздумаешь спорить, язык откушу, ясно?

Усмехается и кивает, а я обнимаю его за шею и целую в выемку под горлом. Протягивает руку, что-то берёт за моей спиной, и в следующий момент моих губ касается виноградина. Удивлённо перевожу взгляд на Роджера, а он улыбается ещё шире и чуть склоняет голову на бок.

Делать нечего, открываю рот, и через мгновение вкусовые рецепторы бунтуют, требуя добавки, настолько вкусно. Роджер тихо смеётся и берёт губами вторую ягоду, но не глотает, а я наклоняюсь и пытаюсь отобрать. Есть, победа за мной! В следующее мгновение наши языки сплетаются, а вкус винограда делает поцелуй слаще, порочнее.

— Не торопись, — просит, прерывая поцелуй, и пересаживает меня на диван рядом.

Слежу за его чёткими и размеренными движениями, когда шампанское отрывает и по высоким бокалам на тонкой ножке разливает. Напиток пенится, а сотни пузырьков вырываются на свободу. Роджер протягивает мне напиток и пододвигает поближе блюдо с фруктами: виноград, тёмно-красные яблоки, бананы.

— За тебя, — говорит, легко касаясь бокалом моего.

Теряюсь, потому что всё кажется сном. Странное чувство, что после всего, что происходит между нами уже не смогу быть прежней, рождается внутри, и я делаю глоток игристого, улыбаясь, когда пузырьки щекочут язык. Никогда не пила шампанское, многое до этого вечера ни разу не делала. И это будоражит, потому что есть в этой жизни ещё много вещей, которые хочу попробовать именно с этим мужчиной.

— Бери сыр, фрукты, не стесняйся, — улыбается, а я отрицательно машу головой, потому что кусок в горло не лезет. — Насильно же накормлю…

Это должно звучать как угроза, но улыбка на лице Роджера заставляет рассмеяться.

— Тиран, — говорю и отщипываю от грозди зелёную виноградину. Интересно, где в апреле раздобыл его?

— Ещё какой, — усмехается и проводит тыльной стороной ладони по моему предплечью. А у меня внутри всё сжимается, когда прикосновения его ощущаю, потому что никогда ничего подобного не чувствовала. — Знаешь, я дал себе слово, что не буду торопить тебя. В лифте сорвался, голову потерял, но это того стоило.

Молчу, пытаясь осмыслить каждое его слово, а у самой голова кружится только от звука его голоса — тихого, вибрирующего.

— Ты сводишь меня с ума, рыжая ведьма. Понимаешь это? И да, к чёрту самовнушение и контроль, я хочу тебя до одури, до грёбаных звёзд перед глазами. Но я тебе могу пообещать только одно: со мной тебе будет хорошо. Скорее всего, даже слишком хорошо.

"Наглый какой", — будрчу себе под нос. Одним глотком допиваю шампанское и ставлю бокал на столик. Потом беру яблоко, откусываю большой кусок, усиленно жую. Роджер смеётся, а я усиленно делаю вид, что ничего не происходит, потому что его слова смущают сильнее любых действий. Вдруг наклоняется ко мне, слегка прикусывает кожу на шее и облизывает место укуса.

— Вот видишь, совсем себя не контролирую, — шепчет, обжигая горячим дыханием. — Что ты со мной сделала, золотая девочка?

Но я не способна разговаривать, думать не способна, когда он касается меня губами, поглаживает пальцами, рождая спазмы внизу живота, от которых острое удовольствие искрами в сознании. Кладу, не глядя, яблоко на стол, и оно приземляется с глухим стуком. Кажется, всё-таки на пол упало, ну и ладно.