Ева прерывисто дышит, а я сцеловываю её стон, чтобы не привлекал лишнее внимание. Когда проникаю пальцами в манящую глубину, в глазах темнеет, насколько она готова быть со мной в этот момент. Адреналин и возможность быть застуканными заводит, и внизу живота разгорается пламя, когда моя золотая девочка подаётся вперёд, стремясь быть ближе.

— Ты хочешь этого? — шепчу на ухо, слегка прикусывая мочку.

Она стонет и ищет губами мои, неистовая в своей жажде.

Большего мне и не нужно: убираю медленно  руку от центра долбанного мира, а Ева всхлипывает, когда достаю из кармана презерватив и расстёгиваю ширинку. Нужно стараться быть тише, но, надеюсь, усердный продавец будет долго подбирать бельё подороже да пооткровеннее.

Раскатываю резинку и сажусь на банкетку, размещая Еву сверху. Её глаза горят первобытным огнём, когда проникаю внутрь, стараясь не торопиться. Закусывает губу, зарывается пальцами в мои волосы на затылке и прислоняется лбом к моему. Несмотря на окружающую обстановку и необходимость спешить, именно сейчас хочется быть медленным и плавным. С каждым томительным движением, Ева крепче зажмуривается, проводя короткими ногтями по моей шее, заводит, вынуждает погружаться глубже и резче. Когда сил терпеть уже нет, а золотая девочка вздрагивает, запрокинув голову назад и сжимая бёдрами мою талию, понимаю, что нет ни сил, ни желания сдерживать себя. Когда волна оргазма лишает способности связно мыслить, упираюсь лбом в плечо Евы и пытаюсь восстановить дыхание.

— Совсем-совсем держать себя в руках не можешь, когда я рядом? — спрашивает дрожащим голосом и гладит меня по волосам.

— Не-а, никак не получается, — говорю, целуя её в выемку между плечом и шеей, так сладко пахнущую.

— А мне нравится, — смеётся и выскальзывает из моих объятий. — Так что разрешаю!

Когда приводим себя в порядок, выхожу из кабинки и иду в торговый зал, в глубине души радуясь, что никого особенно любопытного не встретил на пути. Одно дело грешить за красной шторкой, совсем другое — разгребать долбанные последствия.

В итоге всё-таки с горем пополам, но удаётся подобрать нужные размеры и уговорить Еву всё это купить. И пусть злится на меня, что потратил хренову гору, по её мнению, бабла, но я всё-таки увидел радостный блеск в глазах, когда в зеркало на себя смотрела. А большего мне и не нужно.

* * *

Любой отдых хорош, если длится недолго. Вот и наши морские приключения подошли к концу, и мы снова вернулись в пыльный и пропахший бензином город, который люблю до одури.

— Куда это ты меня привёз? — спрашивает Ева, когда останавливаю чоппер возле тату-студии Брэйна. — Ни разу здесь не была.

— Это владения Брэйна. Помнишь же его, да? — Когда кивает, продолжаю: — Мне сейчас нужно отлучиться на пару-тройку часов, — говорю, убирая упавшие на лицо волосы, — но я не хочу оставлять тебя одну. Мало ли, какая хрень приключиться может. Потому, лучше ты будешь в надёжной компании, и мои нервы будут в порядке.

— Ты же говорил, что всё будет хорошо, что всё закончилось. Обманул, что ли?

В глазах — лёгкое замешательство, а мне становится смешно. Такая сильная и смелая, но такая трусиха временами.

— Нет, конечно, но всё равно, побудь пока с теми, кому я доверяю. Договорились?

Ева кивает, но по всему видно — тревожится. Или снова собирается спорить, как пытается делать всегда.

— А ты куда?

— Мне нужно прокатиться к "Петлям и узлам", дел много накопилось, пока нас не было.

Мне отчаянно хочется взять Еву с собой, но ведь не Цербер же, чтобы сторожить каждую чёртову минуту и от руки, точно маленькую, не отпускать. Запирать её в квартире — не вариант, каждому нужна свобода, а не унылые четыре стены вокруг. И хоть сейчас отдаю её на попечение Брэйну с Полиной, уверен — ей с ними понравится. Ну и сблизится заодно, мне это важно.

— Хорошо, но я не помешаю там? — дёргает подбородком в сторону входной двери. — Там же не до посторонних.

Твою мать, посторонняя ещё нашлась тут.

— Ева, послушай меня внимательно, — обхватываю ладонями её щёки и в глаза смотреть заставляю. — Ты моя женщина и это — непреложный факт. Мои друзья — твои друзья, моя жизнь — твоя жизнь. Ясно? Потому выбрось всю эту чушь из своей головы и смелее смотри вперёд.

— Умеешь ты уговаривать, — смеётся и заметно расслабляется. — Ладно, веди меня, узнаем, что там за этой чёрной дверью творится. Ни разу не видела, как татуировщики работают. Интересно!

Глаза загораются любопытством, и я толкаю дверь, оказываясь в тепле вотчины Брэйна.

— О, брат, какими судьбами? — интересуется Брэйн, откладывая планшет в сторону. — Проходите, давайте.

Из дверей подсобного помещения появляется Полина и расплывается в улыбке, завидев нас.

— Ева, Роджер, как я рада вас видеть! — щебечет супруга татуировщика, единственная девушка, у которой получилось заарканить нашего альфа самца.

Полина порывисто обнимает меня за шею и улыбается Еве.

— Вы в гости? Сейчас кофе сварю, посидим.

— Можно и так сказать, — говорю, подходя к сидящему возле пустующего кресла Брэйну. И ему, уже шёпотом: — Друг, я оставлю Еву у вас, хорошо? Нужно на работу съездить, дела не ждут.

Он кивает, внимательно глядя на меня. Барабанит пальцами по колену, о чём-то размышляет.

— Помощь моя нужна? — спрашивает, понизив голос и бросая быстрый взгляд в сторону болтающих девушек. — Если что, я всегда готов.

— Нет, всё нормально, просто пока точно не пойму, что всё рассосалось, не могу одну её оставить.

— В сущности, разумно. В общем, замётано, брат, будет твоя Ева в полной безопасности.

— Спасибо.

Пожимаю Брэйну руку и возвращаюсь к Еве.

— Я скоро приеду за тобой, просто несколько дел утрясу и вернусь. Будешь хорошей девочкой?

— Очень постараюсь, хоть это и будет очень тяжело, — смеётся и, встав на носочки, целует меня в щёку.

И я плыву, как долбанный романтик, от простого поцелуя в щёку плыву, потому что рядом с Евой хочется стать лучше и чище. И раз уж так вышло, что жить без неё не могу, то придётся соответствовать.

— Брэйн, головой отвечаешь, — напоминаю, берясь за ручку двери.

— Уяснил, — отвечает, прикладывая руку к сердцу, а я выхожу на улицу.

* * *

Мать их, свернул, называется, путь сократил! Теперь меня зажало в охренеть какой плотной колбасе на выезде из города. Справа — внедорожник, слева — крошечная малолитражка, больше похожая на разукрашенный в ярко-малиновый цвет тазик. Впереди здоровенный жёлтый автобус, везущий за город детей. Хотел было сдать назад, чтобы вывернуть на обочину и там попробовать объехать, но не успел: почти в задницу упёрся любитель отечественного автопрома. Етить их за все конечности. Куда прутся, чего дома-то не сидится? Бесят.

Кто-то совсем рядом сигналит, как будто эта хрень способна хоть чем-то помочь, но блажен, кто верует. Озираюсь по сторонам, но совершенно ничего интересного не вижу. Мать их, даже пялиться некуда — вокруг лишь унылое зрелище. Просто тачки, звук клаксонов и запах выхлопухи. Вдруг замечаю, что в соседнем внедорожнике, заляпанном грязью, слегка побитом жизнью, опускается тонированное стекло со стороны водителя. Не знаю, зачем смотрю туда, но что-то точно гипнотизирует. Надо бы отвернуться, потому что на хер не нужны чужие нервные рожи, но чем дальше впиваюсь взглядом в лицо водителя, тем тошнотворнее становится.

Нет, нет... Этого не может быть! Это невозможно.

Мерзкий липкий комок поднимается к горлу, мешает дышать, и я готов выблевать на асфальт свои внутренности, лишь бы не видеть этого. Уродливая ярость топит все остальные эмоции, почти ослепляя, и я несколько раз моргаю, чтобы убедиться — это не грёбаный сон, не ночной кошмар. Это оживший кошмар, от которого уже не избавиться.

Мне же сказали… они же все сказали, что он сдох, сдох! Чёрная злоба лишает рассудка, и я сижу, оглушённый эмоциями, вцепившись в руль, причиняя себе боль, но почти не чувствуя этого.

Вдруг впереди стоящие машины трогаются с места, а в спину мне несутся возмущённые возгласы, приправленные щедрой порцией отборного мата,  и звуки чёртовых бибикалок. Это немного отрезвляет, возвращает из мутного болота памяти на землю.

— Едь уже, придурок! — орёт кто-то, а я окончательно прихожу в себя и газую.

Машины трогаются, и внедорожник, улучив место для манёвра, выворачивает в сторону. Мать его! Пытаюсь догнать, потому что жизненно необходимо снова увидеть его уродскую рожу, но судьба не на моей стороне, потому что в плотном потоке машин теряю грязную колымагу из вида. Чёрт, чёрт!

Ярость захлёстывает, забивает лёгкие, скручивает внутренности узлом. Больно, как же больно, невозможно. В глазах темнеет, и я впервые за жизнь в шаге от того, чтобы вылететь с дороги, голову разбить в дребезги. А может, так лучше будет? Если все эти годы Урод топтал землю совсем рядом со мной, дышал одним и тем же воздухом, возможно, снова кого-то избивал, а я всё это время пребывал в блаженном неведении? А всё потому, что отец и Викинг клятвенно заверили меня, что Урод сдох, как собака. Они ведь оба долдонили одно и то же! А он жив, жив и я только видел его, тварь такую.

Их многолетняя ложь ранит больнее всего. Не больно, когда врут из телевизоров или в порыве страсти. Невыносимо, когда лгут самые близкие.

Сердце лихорадочно стучит в груди, когда на полном ходу мчусь к “Бразерсу”, где, как всегда, окопался Вик. Я убью его за то, что столько лет врал, просто урою. А ещё друг, называется. Гад он, а не друг.

Паркуюсь, запихиваю ключи в карман и несусь вперёд, не разбирая дороги. Огибаю здание клуба, чтобы ни одну рожу не встретить на своём пути, потому что не могу ручаться, что не изобью кого-нибудь в хлам. В кармане вибрирует мобильный, но мне точно сейчас не до разговоров, даже если где-то случилось землетрясение.