Лина Манило - Корсар

И я слушаюсь. Маленький мальчик собирает в кулак множество поводков, и личные демоны, так долго не дающие покоя, покорно опускают головы, поражённо скуля. Они пригибают шеи до земли, молотят раскалённый воздух длинными хвостами и наконец уходят, ведомые мальчиком, за красную линию горизонта. Постепенно их образ тает, растворяется в серой дымке неслучившихся рассветов, и я вздыхаю полной грудью, прислушиваясь к себе, и понимаю — кровоточащие раны ещё способны затянуться.

В плывущем сознании обрывками образ Викинга, уводящего меня от распластанного на земле Урода; Евы, вцепившейся мне в руку, чтобы не делал глупостей; какой-то девицы с всклокоченными волосами, бегающей вокруг; бабушек, всплёскивающих руками.

Но это всё — лишь вспышками, почти не затрагивающими ничего внутри. Главным остаётся лишь утихающая постепенно ярость. Перед мысленным взором неожиданно возникает образ матери — живой, молодой и красивой, с длинной рыжей косой и веснушками на носу.

И я понимаю, что должен помнить её такой.

Она это заслужила.

Спустя месяц

— У меня для тебя сюрприз, — говорю, перебирая пальцами тяжёлые рыжие локоны. Ева удивлённо смотрит на меня, подняв голову.

— Ты меня пугаешь, — улыбается, снова кладя голову мне на грудь. — Что это там за сюрприз такой? Приятный хоть?

— Трусиха, — смеюсь, а Ева фыркает. — Ещё какой приятный. Потому, нечего разлёживаться, у нас сегодня много планов. Один прекраснее другого.

— Интриган... ну, вот как устоять? Знаешь же, что я любопытная, вот и пользуешься.

Она встаёт с кровати и абсолютно голая проходит в кухню, а я остаюсь лежать, закинув руки за голову, и улыбаюсь своим мыслям о том, что Ева давно уже перестала стесняться своей худобы и веснушек. Во всяком случае, со мной. И это ли не победа? Наша общая, да.

А ещё мою чёртову душу греет мысль, что через несколько месяцев назначен суд, на котором Уроду точно не светит оправдательный приговор. Слишком много дерьма нарыл на него Карл, потому на этот раз не отвертится. Домашнее насилие, к которому он так склонен — лишь вершина айсберга, за него по закону мало получишь, как не пытайся что-то кому-то доказать. Но Уродом я не зря его прозвал, сынок его такой же.

Обманом отбирать квартиры у немощных стариков — это уже кое-что действительно серьёзное. Даже Карл с Ковшом себе такого не позволяют, а это что-то да значит. А ещё у подружки Евы был очень неплохой шанс пополнить ряды работниц какого-нибудь турецкого борделя, но каким-то чудом пронесло. В рубашке, наверное, родилась. Или парнишка в самом деле влюбился, потому и послал её. Только его папаша всё равно приехал и вряд ли за документами, потому что потом ничего в квартире Иры мы так и не нашли. Ни единого клочка. Это всё, конечно, догадки, но подумать есть над чем.

Смеюсь про себя, вспоминая, как перепугалась Ева, когда нас всех забрали в тот день в кутузку. Даже её подружку, которая вообще мало что понимала, но доблестная полиция решила иначе. Мы давали показания, подписывали протоколы, выслушивали истерику Карла по телефону, ждали присланного им адвоката. В общем, веселились как могли. Впервые, что ли?

В итоге Урод пришёл в себя, долго, по данным из проверенных источников, общался в больничном дворе с высоким худощавым альбиносом и заявление писать отказался. Ну, и то дело.

Из кухни доносится аромат свежесваренного кофе, а я потягиваюсь и встаю. Сегодняшний день в самом деле обещает быть длинным, нечего валяться дольше положенного.

Когда вхожу в кухню, залитую солнечным светом, и присаживаюсь на стул, Ева — уже одетая в длинную чёрную футболку — ставит передо мной большую чашку крепкого кофе, а в свою добавляет щедрую порцию сливок и пару ложек сахара.

— Полина тебя испортила, — смеюсь, а Ева показывает мне язык и улыбается. — Слипнется скоро кое-что.

— Брэйн то же самое своей жене обещает, но вон, всё пока в порядке. И обо мне не беспокойся.

Смеюсь, а Ева показывает язык и кривляется. Пьём кофе в абсолютной тишине, умиротворяющей и сонной.

— Так всё-таки, что это за сюрприз? — наконец спрашивает и ставит пустую чашку в мойку.

— Ага, так я и сказал, размечталась. Тем более, сюрприз не один, потому легче показать, чем рассказать.

Ева возмущённо фыркает, направляясь в душ.

— Ничего, я терпеливая, подожду.

И скрывается в дверях, закрывается изнутри. Я бы мог легко взломать эту дверь, и Ева прекрасно об этом знает, но эта игра забавная.

— Это месть, да? — говорю, подойдя к двери вплотную.

— Ага, делать мне больше нечего, — перекрикивает шумящую воду, а я смеюсь во всё горло. — Но в душ не пущу. Будешь знать, как мне ничего не рассказывать. Вот стой там и думай над своим поведением!

— Хочешь, значит, чтоб я грязным ходил? И вонючим. Ева, ты слышала, что я сказал? Самой же стыдно будет, что от твоего мужика приличные люди шарахаются.

— Наплевать на людей, а у меня слабое обоняние, потому можешь не стараться, не пущу.

— Эгоистка!

— Интриган!

— Ева, учти, ты сама, только что, своими собственными руками лишила себя счастья лицезреть мой охрененный торс! Просто помни об этом, когда мыться будешь.

— Ничего страшного, как-нибудь переживу, — заявляет, а я ухожу в комнату, смеясь.

Много мутной воды утекло за мою жизнь, много было сделано плохого, о чём жалею, но появилась Ева, и у меня получилось примириться с самим собой и понять, что счастье — оно всегда очень простое и понятное.

* * *

“Готово”, — получаю смс, которого ждал с самого утра. Карл, как всегда, лаконичен до ужаса, но к чему долгие разговоры, если в этой жизни есть люди, с которыми можно понимать друг друга без лишних слов?

Прячу телефон в карман, следом кладу ключи.

— Что-то важное? — спрашивает Ева, перекидывая через плечо ремешок ярко-синей кожаной сумки.

— Хрень рекламная на почту пришла, достали, — безбожно вру, чтобы не испортить сюрприз, хотя язык чешется скорее всё ей рассказать, но всему своё время.

— Куда мы сейчас?

— Куда нужно.

— Божечки, какой вредный тип, — смеётся и берёт меня под руку. — Тебя даже пытать, что ли, бесполезно?

— Именно.

— Прямо пионер-герой.

Идём к стоянке, а я ускоряю шаг, потому что не терпится увидеть реакцию Евы.

Подарок для неё стоит рядом с моим чоппером, обмотанный глупым розовым бантом, и от этого зрелища принимаюсь смеяться, представив, как парни пыхтели и матерились, накручивая фигурные узлы на руль нового мотоцикла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Пару недель, не покладая рук, Фил с Арчи собирали его специально для Евы. Мне хотелось, чтобы она обрела свободу ехать туда, где ей будет хорошо, в любое время дня и ночи. Параллельно Брэйн рисовал эскиз, который гений Филин воплотил на боковухе: горящие огненными всполохами ландыши рассыпаются искрами в ночном небе, превращаясь в звёзды, тонущие в море. А дальше, на горизонте, плывёт к берегу корабль под алыми парусами.

— Ой… — говорит Ева, замирая в нескольких шагах от своего подарка. — Это что такое?

В зелёных глазах застыло удивление, а брови ползут вверх.

— Сюрприз.

— Но… это же…

— Мотоцикл.

— Нет, я вижу, что это. Я просто не понимаю…

— Это мой тебе подарок, — говорю, подводя Еву к аппарату. — От всех нас, кстати. Наверное, каждый так или иначе приложил руку к его созданию, потому придётся брать. Ты же не хочешь стольких хороших людей обидеть?

— Но это же очень дорогой подарок, да?

— Бесценный, потому что для тебя.

Ева поражённо кивает и маленькими шагами подходит к мотоциклу. Протягивает руку, а пальцы слегка дрожат. Касается руля, проводит по корпусу, дотрагивается наконец дрожащими пальцами до рисунка. В солнечных лучах он кажется особенно ярким, поражающим даже. Филин действительно чёртов гений, не зря к нему в очередь за год вперёд выстраиваются.

— Алые паруса… — тихо говорит Ева и оборачивается ко мне. — Как ты узнал?

— Твой брат рассказал, и дома у тебя книжку видел.

— Моя мама хотела назвать меня Ассоль. Ты знал об этом?

— Слышал.

Артём действитель совсем недавно многое о них рассказал, об их семье, но я молчу обо всём, что узнал, потому что хочется, чтобы она сама доверилась и не чувствовала дискомфорта, давления.

— Когда мамы… когда их не стало, мне казалось, что не смогу с этим жить. Просто не вынесу той боли. И хоть со временем стало намного легче, всё равно иногда становится трудно дышать. На один миг, но это невыносимо.

Молчу, потому что вся болтовня в этот момент — лишнее сотрясание воздуха.

— Они однажды просто задохнулись. Неисправность газовой трубы, что-то там протекало — я не знаю, мне было не до этого. Мы с Артёмом и его друзьями ходили в поход — раньше мы очень любили такие вылазки, на природу, с палатками. И хоть на улице был ноябрь, всё равно пошли, на удивление тёплая осень тогда выдалась. И мы не знали, что случилось, до последнего не знали. Просто веселились, дурачились, но кто-то из соседей позвонил, попросил срочно вернуться в город.

Я знаю эту историю от Артёма. О том, как гнал — восемнадцатилетний — на предельной скорости, возвращаясь в город, где уже некому ждать, а ни о чём не подозревающая Ева сидела сзади, вцепившись в куртку холодными пальцами. Говорил, как боялся угодить в кювет, потому что впервые почти ничего не видел из-за мутной пелены перед глазами.

— Но я не для того, чтобы жаловаться это говорю. Просто хочу, чтобы ты знал: когда ты появился, я перестала быть одинокой. И хоть я не Ассоль, но я дождалась своих алых парусов.