«Спейсрум» — местный танцевальный клуб в глуши, и я приехала туда на пятнадцать минут раньше. Он был отвратительным — грязным и вонючим, к тому же мне не платили, но менеджер разрешил диджеить за чаевые.

Правда, меня не волновали деньги. Я могла экспериментировать и впервые играть свою музыку перед людьми. Ничто не сравнится с тем, чтобы наблюдать, как толпа наслаждается твоим творением, или скорее новой интерпретацией скучной поп-музыки, когда одна песня красиво перетекает в другую: сводить биты, слушать кик драм, снейр2 на восьмой, а потом добавить чего-то неожиданного в микс.

— Что-то ещё? — пробормотал Снейк3, поставив вниз мою пластмассовую коробку с виниловыми пластинками и запихнув её под кабинку.

— Спасибо, Снейк, это всё, — медленно проговорила я, ошарашенно пялясь на его рот. Он разговаривает?

Снейк, клубный вышибала, был будто сложен из кирпича и никогда не снимал своих авиаторов. Я не была уверена, что у него были глаза. Если он и был слепым, ориентировался здесь отлично. Иногда я корчила ему рожи, просто чтобы проверить, но его губы всегда сохраняли форму тонкой линии, не давая ни единого намёка, заметил ли что-нибудь их хозяин. И он никогда не разговаривал. Он ворчал. Несмотря на его пугающий рост и речевые навыки пещерного человека, я думала, что нравилась ему... ну или он меня жалел. Что бы там ни было, я так решила потому, что он всегда был готов помочь мне донести оборудование.

Надев наушники, я проверила, хорошо ли подключён ноутбук к усилителю. Я бережно положила вертушки прямо перед собой на три и на девять часов, ноутбук на двенадцать. Пульт поместила посередине, и даже осталось немного места для моей бейсболки, надену её как только вспотею, что случится через две минуты, учитывая галогенное освещение у меня за спиной, которое может затмить солнце.

Мой неоново-зелёный браслет, показывающий миру, что мне ещё нет двадцати одного, начал постепенно выгорать. Я вытащила из сумки рулон скотча и туго примотала браслет к коже. Будет адски больно позже, когда я буду его отрывать, но страх опозориться прямо сейчас значительно болезненнее. Чтобы быть уверенной, я обмотала ещё несколько раз, пока не убедилась, что браслет не будет мешаться.

Схватив тряпку из ящика с пластинками, я протёрла бока своего четырёхканального контроллера — моей последней игрушки. Чтобы купить его, пришлось всё лето работать за гроши. Бесконечное лето суеты на вечеринках с пятилетками (читай: танец маленьких утят под крэк) и вечеров «живой музыки» в местном доме престарелых (читай: Синатра под сливовый пунш).

Не успела я поставить первый трек, как мой телефон завибрировал.

Джек: Сид, нужен твой пикап на вечер.

Джек, мой младший брат, тоже ходил в Нортерн. Мама хотела, чтобы мы были там вместе, и, после того, как я два года отучилась в местном колледже, а Джек закончил старшую школу, Портеры приехали сюда.

В отличие от меня, Джек получал полную стипендию. Он был полузащитником в футбольной команде и абсолютной моей противоположностью. Опрятный, стильный, вежливый. В отличие от своей сквернословящей сестры в татуировках.

Сид: Не судьба, Корабль 4 . На работе.

Джек получил прозвище Корабль после того, как мама нашла пакетик травки в его комнате. Я взяла вину на себя. Почему? Потому что, глубоко внутри, я хорошая сестра. Хоть и слишком глубоко, как Гранд-каньон глубоко. Просто это казалось естественным, учитывая, что, по словам мамы, я «татуированная неприятность, из которой ничего путного не выйдет».

Джек: ПОЖАЛУЙСТА... Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НИ О ЧЁМ ТЕБЯ НЕ ПОПРОШУ

Сид: Нет. Возьми пикап у какого-нибудь болвана.

Выключив телефон, я растопырила пальцы и размяла руки в запястьях. Уже чувствуя, как от софитов струится пот, сняла бейсболку и положила на специально отведённое для неё место. Эта бейсболка раньше принадлежала отцу. На ней была изображена схема разделки говяжьей туши, которая вызывала кривой оскал у каждого вегетарианца в кампусе. Я её обожала, и она всегда была со мной.

Бутылка холодной воды возникла прямо передо мной, и я вскинула голову. Ник, бармен, приветственно кивнул мне. Я открыла рот поблагодарить его, но в горле внезапно стало сухо, как в пустыне. Несколько секунд он смотрел на меня, а потом отвернулся к бару.

Ник говорил немного, но всегда посылал за ночь пару бутылок воды. Пусть он и дальше спасает меня от обезвоживания. За последние две недели я видела его в кампусе, но мне никогда не хватало смелости подойти.

На мой вкус, Ник был горяч (выражение, которое бы я никогда не произнесла вслух). Что значит: он был татуирован, хорошо сложен и не болтлив. Было что-то в этих сильных молчаливых типажах, что разжигало во мне интерес.

Неделю назад я видела, как он вошёл в корпус искусств, и пошла вслед за ним, но он исчез за рядами посредственной керамики и театральных масок из папье-маше. Я представляла, как он позирует нагим для класса рисования, сидя на белой мраморной плите, рука подпирает подбородок. Прекрасный образец человеческого тела... Хм, может, мне тоже стоит взять этот класс. Из любви к искусству, конечно же! Что за пошлости у меня в голове.

Разгадать загадку бармена Ника стало частью моего хобби. Я не то чтобы сталкер; хотя меня и прельщала мысль взять несколько журналов и склеить из них любовное письмо, подобно серийному убийце. Может, оставить письмо на его «Харлее». Да, он, вероятно, ездит на «Харлее». Стоп, Сид. Ты словно безумная. На данный момент всё наше взаимодействие сводилось к неуловимому кивку и двум бутылками воды каждое воскресенье.

Сосредоточившись на своём оборудовании, я запустила первый трек.

Пришло время потрясти чьё-то воображение.

Я подняла голову, чтобы поприветствовать своих преданных фанатов... Чёрт, преданного фаната.


Глава 2