В его венах полыхала злость. Злость на самого себя. Он не делал этого раньше, из-за пренебрежения взвесить и анализировать каждую составляющую своего плана, лично и профессионально. К тому же, желание отомстить «зашорило» его сознание. И вероятность облажаться, захватив контроль над вражеской корпорацией только для того, чтобы потерять клиентов, репутацию и деньги, ради ненадёжных верности и норм поведения некоторых личностей?

Но даже больше того... вселяло ужас… чёрт возьми, да, ужасало. Ещё более пугающим был факт, что он ставил себя в униженное положение, подобно своему отцу. Единственный выход, это приковать Сидней к своему запястью, он не мог бы больше контролировать её действия, особенно её возможное распущенное поведение, — как его отец не мог ничего сделать с поведением его матери.

Пока что он не встречал женщины, которая не шантажировала, лгала или изменяла. Лукас знал, что таковые существовали, но, видимо, его деньги притягивали худших из его окружения.

— Отлично, — протянул мужчина, вскидывая бровь. — Лично для меня не проблема, держать мой член в брюках, — он склонил голову набок. — Но, исходя из моего опыта, есть женщины, для которых, похоже, проблема держаться от него на расстоянии. Посмотрим, сумеете ли вы доказать обратное.

Её судорожный вдох взорвался в комнате за мгновение до того, как девушка резко вскочила на ноги так, что стул отъехал назад. Она рванулась вперёд, преодолев расстояние между ними за два коротких, решительных шага. Скулы вспыхнули возмущением.

— Катись. В. Преисподнюю.

Делало ли его развратным ублюдком понимание, что член твердеет от её ярости? Медленно, он выпрямился в полный рост. Преодолел последний, разделяющий их шаг. Он наклонил голову, пока не увидел тёмно-зелёные крапинки в карих глазах Сидней. Пока не почувствовал трепет её слабого прерывистого дыхания на своих губах. Пока не ощутил вкус её поцелуя.

Пока нужда вкусить этот сладкий запах и его владелицу, ревя, не пронзила его подобно товарному поезду с неисправными тормозами. Невиданный голод должен был оттолкнуть его прочь от неё, к тому же, на достаточно большое расстояние. Должен был отогнать его подальше от опасности, в которую уже ввязался его член.

Двигайся. Вперёд. Назад. Он должен...

Скользящим движением он провел рукой по её, до плеча, охватывая ладонью затылок. Тёплая, чувствительная кожа обжигала пальцы Лукаса, в то время как тёмные струящиеся пряди её толстого «конского хвоста» ласкали их. Он усилил давление, поглаживая кончиками пальцев с обеих сторон сухожилие в основании изящной точёной шеи. Она вздрогнула. Стоя так близко, было просто невозможно не заметить эту предательскую дрожь. В чём её причина? Страх? Нет, не страх. Несмотря на трепет, её взгляд выносил приговор идти всё в ту же чёртову бездну, куда она уже послала его несколькими мгновениями ранее.

Но там было ещё что-то, в смеси с гневом. Он вгляделся получше. Желание? Желание, требующее прижать её к стене, снять платье, состоящее из двух полос ткани, соединённых двумя простыми узлами, как обёртку, явив тело, о котором он фантазировал две долгих ночи, оставивших его в чертовски разбитом состоянии.

Возможно. В конце концов, между любовью и ненавистью всегда проходит тонкая грань. А в данном случае, похоть и ненависть.

— Уже познал его, дорогая, — прошептал Лукас. — Есть футболка и магнит на холодильник, как доказательства, — когда её взгляд метнулся к шрамам над и под его глазом, он ухмыльнулся и добавил, — и это тоже. — Его поглаживающие пальцы замерли, сжав Сидней крепче. — Если вы предадите меня, я сделаю вашу жизнь несчастной.

Длинные женственные пальцы скользнули по его руке вверх... обвили его шею. Сжали.

— То же самое с моей стороны.

Впервые за долгие годы, так что он даже не припоминал последнего раза, смех — настоящий, неподдельный смех — зародившийся где-то внизу, он прокатился по груди, вырвавшись наружу. Даже для собственных ушей Лукаса, раскаты его звучали хрипло и устало. Было кое-что, удивившее его, более того, искреннее восхитившее. Всего лишь единицы бросали вызов и вели себя смело перед «зверем». Сидней удались все эти три вещи.

И опять, тревога ударной волной пронзила Лукаса.

Осторожно! Обойти. Покинуть. Не…

Он прикусил её нижнюю губу. Сидней замерла, резко дернулась назад, но мужчина ожидал такую реакцию и придержал её за затылок. Когда она перестала сопротивляться, он ладонью другой руки прошёлся по её горлу вверх. Большим пальцем погладил одну из этих великолепных патрицианских скул.

— И последний пункт повестки дня, Сидней, — тихо сказал он. — Вы требуете верности, и я вы её получите. Но, если бы я собирался соблюдать обет безбрачия, я бы пошёл в священники.

Она скривилась.

— Так вы хотите от меня исполнения супружеских обязанностей?

Он усмехнулся.

— Умница, — ещё одна ласка её кожи. — Это второе официальное уведомление. Я лишаю вас возможности выбора. Чувствуете ли вы себя лучше от мысли, что я вас заставляю? Уступали ли чьим-то желаниям настолько, и, веруя в то, что лишившись права выбирать, вам комфортно и безопасно? Прошу прощения, вы сохраняете возможность альтернативы. Даже выходить или не выходить за меня замуж. Даже приходить в мою постель или нет. Но, крошка, давай не будем притворяться, что ты не хочешь туда попасть. Что ты не представляла себя подо мной... надо мной... как это могло бы быть, — её дыхание билось под его губами, и Лукас кивнул, эта чуть заметная реакция была равнозначна признанию. — Даа, ты делала это, — прорычал мужчина, капитулируя перед нуждой, острыми когтями раздирающей его изнутри, с самого первого момента появления Сидней в офисе. Чёрт, да сразу, как только он услышал её голос по телефону.

Поэтому он брал. Завоевал. Пожирал.

Еле слышный голос разума советовал ему быть мягче, ласковей, терпеливо добиваться её участия в поцелуе, лаская губы девушки лёгкими касаниями. Но, в момент, когда их губы соприкоснулись — игра закончилась. С низким рыком он проглотил её слабый стон, заявляя на неё свои права. Наклоняя голову, Лукас втолкнул свой язык в её полуоткрытые губы, исследуя нежный рот изнутри, толкая, посасывая, приглашая её язык сплестись с его. Неуверенно, язык Сидней встретил его, возвращая чувственную ласку осторожными касаниями, ставшими смелее, горячее, влажнее. Со стоном, Лукас прижался сильнее, требуя большего. Каждое порхание и облизывание его языка отзывалось и дразнило его член. Он опустил руку, чтобы сжать ладонью изгиб её бедра. И снова, образ его пальцев, сжимающих её плоть, в то время как он был сверху, вонзаясь в её киску, которая, он знал инстинктивно, была тесной, как сжатый кулак.

Проклятье, он хотел большего. Он хотел заклеймить её своими губами, прикосновением, своим членом.

Он хотел погрузиться в её жар. И потеряться там.

Что за дьявольщина! Он резко отдёрнул голову, внезапно обрывая поцелуй. Своей резко вздымающейся и опускающейся грудью он ощущал прерывистое дыхание девушки, срывающееся с её полуоткрытых губ. Потеряться в её жаре, потеряться в ней. Опасная мысль прогремела в его мозгу так же чётко, как предупреждение разъярённой змеи. Один поцелуй, один чёртов поцелуй, а он уже чуть ли не стихи слагает, как проклятый рифмоплёт. Сколько же мужчин, включая его отца, позволили сексу и похоти ввести их в заблуждение, будто это любовь. Он фыркнул себе под нос. Любовь. Слава тебе, Господи, эта хвалёная концепция, заставлявшая людей терять их треклятые мозги, не была частью этой сделки.

Отмщение. Возмездие. Справедливость. И да, секс. Очень горячий секс, если этот поцелуй был неким показателем, но не чувство. Не любовь.

Делая шаг назад, он сделал вдох... и пожелал, что лучше бы этого не делал. Чувственная, тёплая жимолость насмехалась над ним. Чёрт, это было её мыло? Шампунь? Лосьон? Часть его хотела удалить этот запах из его ощущений. А другая часть голодно жаждала раздеть её догола, обнажить всю эту сливочно-медовую кожу, и скользить своим телом по её, пропитываясь её необычным парфюмом.

Он отступил ещё на шаг.

Густая бахрома её ресниц затрепетала, затем взметнулась вверх, открывая глаза, затуманенные страстью. И он почти вернул пространство. Проклятье. Крутанувшись на каблуках, он обогнул стол, так, чтобы их разделяла мебель. И он всё ещё не доверял самому себе. Ни тогда, когда она прижала кончики своих пальцев к губам, влажным от их поцелуя. Ни тогда, когда её взгляд переместился на него, страх, шепчущий сквозь желание.

Ни когда его молния брюк словно рисовала зигзаги на его члене.

— Я полагаю, мы договорились, — произнёс Лукас, его голос, хриплый от похоти, звучал грубее, чем он того ожидал.

Она моргнула. Опустила руку вдоль бедра. Чувственное удовольствие стёрлось с её лица, как будто оно никогда не смягчало её прелестные черты. Осанка застыла, плечи расправились. Лукас буквально ощутил, как стена приличий мгновенно выросла между ними. Слишком поздно. За те несколько секунд он смог увидеть чувственное создание, скрытое за фасадом благопристойности. Это... соглашение могло быть во имя отмщения, но их брак не был бы только названием. Он уже вкусил её страсти. И он жаждал большего.

Сидней смотрела прямо на него.

— Вы дерётесь грязно, Лукас Оливер, — прошептала она.

— А иначе драться нельзя, Сидней, — так же тихим голосом иронично ответил он. — Одна неделя.

Она заморгала.

— Что? Одна неделя для чего?

— До нашей свадьбы.

Ее голова дернулась, будто слова ударили ее.

— Ты шутишь? Этого времени недостаточно.

— Мы не будем устраивать шикарный прием, чтобы засветиться на первых полосах газет. Нам не нужно больше времени.

— Мне. Нужно, — прошипела она сквозь зубы. — Две недели. По крайней мере.

Он изучал ее, отметив вспышку в ее глазах, намекающую, что ее самообладание быстро подходит к концу. Боже, на это стоило бы посмотреть. Сидней, дающая волю чувствам, раскованная. Учитывая, что этот намек, на что бы это ни было, все еще покалывал ей язык.