Если бы он не появился, сейчас она бы планировала вечеринку по случаю помолвки с другим мужчиной.

— И все же ты единственный победитель во всей этой ситуации. Может, Джейсон и не попадет в тюрьму, но ты его разрушишь. И ты использовал его дочь, чтобы добиться этого. Ты когда-нибудь задумывался, как это опустошит ее? — поинтересовался Эйдан.

— И что ты предлагаешь делать? — Лукас вскочил из кресла, будто пытаясь убежать от вины, обволакивающей его кожу, проникающей в поры. Он подошел к большому окну, выходящему на финансовый район и на западный вход в Общественный Сад. Если прищуриться, он мог бы рассмотреть статую Джорджа Вашингтона верхом на лошади. Обычно ему нравился вид. Но в этот момент он его не замечал. — Отказаться от обещания, данного моему отцу? Просто позволить Джейсону Блэйку избежать наказания за то, что он натворил? Из-за него я рос без отца. Он разрушил мою жизнь.

— Вовсе нет, — проворчал Эйдан. — Люк, ты успешный, уважаемый бизнесмен, который владеет и управляет одним из крупнейших конгломератов в мире. Ты достиг невозможного с точки зрения многих людей — превратившись из обитателя Чикаго Сауз-Сайд во влиятельного, богатого человека, — он вздохнул, поднимаясь из кресла. — Я твой друг, поэтому, когда говорю это, я полагаюсь на нашу дружбу. Джейсон Блэйк не виноват в том, что ты вырос без отца... Твой отец виноват.

Лукас не пошевелился, но внутри он дернулся, будто Эйдан внезапно ударил его в грудь.

— Все, чего я добился, все, чем я являюсь это из-за того, что однажды я поклялся, что он отплатит за всю боль и потери, которые причинил. А ты хочешь, чтобы я выбирал между моим отцом и женщиной, с которой я познакомился меньше двух месяцев назад? Женщиной, ясно давшей понять, что вся ее преданность принадлежит мужчине, укравшему у меня самого любимого человека и детство?

— Нет, — тихо ответил Эйдан. — Я хочу, чтобы ты выбрал между жизнью и существованием.

***

— Спасибо, Джеймс, — Сидней улыбнулась шоферу Лукаса, когда он подал ей руку и помог выбраться с заднего сидения роскошного автомобиля. — Я буду готова к половине второго. Если буду задерживаться, дам тебе знать.

Он кивнул в знак признательности.

— Я буду ждать, миссис Оливер.

Миссис Оливер. Прошел уже месяц, а она так и не привыкла к новой фамилии. Или к загадке, которой был ее муж. После недели в Сиэтле она думала, что они, по крайней мере, заложили фундамент для дружбы. Но после возвращения домой Лукас отдалился, — больше, чем до их медового месяца.

За исключением ночей.

По ночам он превращался в яростного, страстного любовника, знакомя ее с удовольствием за пределами ее воображения. Как будто луна, отражавшаяся в деревянном полу их спальни, превращала холодного, сдержанного мужчину в ненасытного зверя.

Надо выкинуть эти мысли из головы.

Боже, если она войдет в ресторан на обед с матерью покрасневшей и возбужденной, Шарлен не отстанет от нее, пока не выудит всю правду. И, несмотря на то, какой любопытной была ее мать, она сомневалась, что ей понравятся непристойные детали любовной жизни дочери.

А они были очень непристойными.

Проведя ладонью по своей черной юбке-карандаш, Сидней еще раз проверила белую рубашку на предмет складок и туфли на шпильках на наличие царапин. Зрению ее матери мог позавидовать орел; она не упустит и малейшего несовершенства.

Вдохнув, она вошла в фешенебельный ресторан, в который Шарлен позвала Сидней пообедать. Оказавшись в полузаполненном зале, она заметила мать за столиком у широкого окна.

Шарлен поднялась, чтобы коснуться ее щек легким поцелуем. Сидней объял знакомый аромат «Шанель №5», и ее захватил калейдоскоп чувств — радость увидеть мать после недель без разговоров, печаль от отчуждения, опасение стычки. Потому что для ее матери не существовало такой вещи, как просто обед.

— Что ты сделала со своими волосами? — скривилась Шарлен, дотрагиваясь до локона. — Боже, Сидней, ты выглядишь как оборванка. Неужели Лукас Оливер не позволяет тебе посещать стилиста или хотя бы купить фен?

Критика ужалила, но Сидней прикрылась вежливой улыбкой, опускаясь на стул напротив Шарлен, и поборола привычный порыв извиниться. Не только Лукасу нравилась густая копна спиралек, но и она полюбила свою естественную прическу. В какой момент она прекратила позволять матери заставлять чувствовать себя пятилеткой вместо двадцатипятилетней женщины, способной самой принимать решения? Чувствовать себя недостойной?

— Ты выглядишь прекрасно, мам, — она взяла льняную салфетку и разложила ее на коленях. — Как папа?

— Благодарю. Он в порядке. Обеспокоен, но в порядке, — ее мать сделала глоток белого вина из бокала, изучая ее поверх ободка. — Я удивлена твоей заботой. Прошло уже четыре недели с твоей… — пауза — …свадьбы. А ты нам так и не позвонила.

Шарлен была не только ее матерью, но и мастером заставлять чувствовать вину.

— После нашего последнего разговора, я подумала, что нам обеим нужно время.

Появился официант, размещая на столе блюдо с горячим, свежим хлебом. Сидней заказала себе салат с креветками, а потом повернулась к матери и отщипнула кусочек овсяного хлеба с медом.

Рот Шарлен искривился в гримасе отвращения.

— Неужели, Сидней. Хлеб? Будто тебе нужно больше углеводов, — она вздохнула. — Не знаю, сколько раз я предупреждала тебя следить за тем, что ты ешь. Женщины твоих… — еще одна выразительная пауза — …достоинств должны быть более бдительными и осмотрительными.

Сидней положила ломоть на тарелку и сложила руки на коленях.

— Хватит, мам, — мягко сказала она, хотя и добавила в голос немного стали, чтобы сдержать материнский поток критики. — Я больше не позволю тебе так говорить со мной.

Шарлен испустила раздраженный вздох.

— Как драматично, Сидней...

— Благодаря целенаправленным указаниям и критике, я уже давно поняла, что не являюсь идеальным вторым размером. Также я знаю, что это разочаровывает и смущает тебя.

В ее голове эхом отозвался голос Лукаса, отдаваясь от стен и набирая громкость с каждым словом.

«Неужели твои родители принижали тебя до такой степени, что ты веришь, что заслуживаешь такого отношения...»

Она все еще ощущала прикосновение ладони Лукаса к своей челюсти. Все еще видела огонь, сверкающий в его бирюзовых глазах, когда он заставлял ее смотреть на себя в зеркало.

«Эта женщина — самый сознательный, бескорыстный, тактичный человек, которого я когда-либо встречал. А я знаком с ней всего пару недель. Как же они этого не видят... почему она позволяет им не замечать этого. Не уважать ее подарки, ее сердце, ее чувства».

— Я люблю тебя, мам, — продолжила она, отгоняя воспоминание. — Но если мои достоинства так тебя удручают, мы можем урезать количество наших встреч. А когда мы встречаемся, я больше не позволю тебе унижать меня.

Над их столиком, словно серая грозовая туча, нависло тяжелое, напряженное молчание.

— Что ж, — произнесла Шарлен голосом таким же жестким, как и ее осанка. — По всей видимости, брак с Лукасом Оливером также научил тебя быть неуважительной.

Сидней не ответила. Что бы она сейчас ни сказала, все было бы расценено как извинение, а она не собиралась извиняться за то, что, наконец — наконец-то — заступилась за себя же. Поборолась за себя. Восторг, легкий и яркий, как луч летнего солнца, осветил изнутри ее грудь. Несомненно, ее матери это виделось, как первый залп в попытке захватить контроль, но, черт побери, впервые она не покорилась, считая результат стычки предрешенным.

— Миссис Уильямсон спрашивала о тебе на нашем литературном вечере, — Шарлен сделала еще один глоток вина. — Она просила передать свои поздравления.

— Спасибо. Я позвоню ей.

Любезности. Банальности. Безопасные темы.

— Я сказала ей, что ты так и сделаешь, — потом она пустилась в подробный рассказ о событиях и вечеринках, на которых побывала, а также местные сплетни, не делая пауз, когда вернувшийся официант расставлял перед ними блюда. — Я приняла приглашение от твоего имени на прием к Рейнхолдсам после премьеры балета «Карнавал» на этой неделе. Я пришлю машину...

— Подожди, извини, — прервала ее Сидней, вклиниваясь в монолог. — Мама, почему ты это сделала? Я не могу пойти к Рейнхолдсам.

— Конечно же, ты пойдешь, — возразила та с беспечным взмахом руки. — Я думаю, это очень великодушно с их стороны пригласить тебя после того, как ты обошлась с Тайлером. Было бы грубо отказать им.

— Да, чрезвычайно щедро с их стороны пригласить Лукаса и меня в их дом, но я могу себе представить, как неловко это будет.

— Я ничего не говорила про Лукаса Оливера, — холодно поправила ее Шарлен. — Приглашение только для тебя.

— И ты согласилась? — она уставилась на мать. — Ты думаешь, что я пойду на вечеринку, устраиваемую моим бывшим женихом и его семьей, без моего мужа. Это смешно.

— Ты можешь пойти, Сидней. По крайней мере, ты можешь сделать это для Рейнхолдов и для меня с твоим отцом. Они протягивают нам оливковую ветку, и я настаиваю, чтобы ты приняла ее.

Злость на материнское высокомерие и бесцеремонное неприятие Лукаса вспыхнула быстро и горячо.

— Мама, я...

— Прошу прощения. Надеюсь, я не помешаю.

О Боже. Сидней прикрыла глаза на секунду. Не сейчас. Почему сейчас?

— Тайлер, — Шарлен встала, сияющая улыбка стерла холодное неодобрение, еще пару секунд назад застывшее на ее лице. Ее мать пожала руки бывшего жениха Сидней и прижалась своей щекой к его. — Как приятно тебя встретить.

— Вы прекрасны как всегда, Шарлен, — его взгляд переметнулся к Сидней, которая оставалась на своем месте, пребывая в шоке. В ее голове раздался шепоток сомнения, что эта случайная встреча не была такой уже случайной. А быстрый взгляд на мамину улыбку подтвердил подозрение. — Сидней, — он нагнулся, легко прикасаясь губами к ее щеке.

Месяц назад перед тем, как помолвка была расторгнута, такое прикосновение не было чем-то большим, чем вежливое приветствие. Но сейчас она подавила инстинктивное желание отодвинуться. Почему-то поцелуй от другого мужчины казался чем-то... неправильным.