Разумеется, она видела шрам. Не заметить его было невозможно, потому что он пересекал обсидиановую бровь и заканчивался тонкой полоской под правым глазом Лукаса. Шрам был старым, но без сомнения, изначальная рана была ужасной, чтобы оставить после себя настолько бросающуюся в глаза отметину. Но, в отличие от своей матери, Сидней не находила его отталкивающим. Напротив, шрам окружал хозяина опасной аурой воина-в-костюме. Мужчина напоминал ей едва прирученную пантеру: тёмная, гладкая, мускулистая, прекрасная и хищная. «Зверь» с «Бэй Бридж», она знала, так люди его называют. Это прозвище, скорее всего, было дано ему не из лести, а происходило от названия его корпорации, и, даже от его деловой репутации, нежели от внешности. Независимо от причин, стоящих за этим прозвищем, мужественная красота Лукаса приглашала женщину потрогать, приласкать, но на свой собственный страх и риск. Потому что это великолепное животное не изменяет своей привычке укусить.

Судя по информации, которую Сидней накопала в интернете прошлой ночью, после возвращения домой, женщины его ласкали, и часто... и он позволял им. Она пролистала фотографии со страниц Бостонского общества, и отметила, что женщины, держащие его под руку, не повторялись ни разу. И ещё, все его свидания выглядели однотипными — красавицы-супермодели, худосочные тела, и счастливые широкие улыбки.

— Он достойный и очень удачливый бизнесмен, никакого криминала, — произнесла девушка, быстро бросая взгляд на часы, стоящие на прикроватной тумбочке. Пятнадцать минут пятого. Лукас должен прибыть с минуты на минуту, чтобы её забрать. Спектакль начинался в семь, добраться туда вертолётом занимает полтора часа. — Кроме того, па его знает.

— Знает о нём, — уточнила Шарлин. — А это совсем другое. И поверь мне, твой отец совсем этому не рад, — она сделала паузу, оценивающе оглядев Сидней, и прикоснулась кончиком наманикюренного пальца к верхней губе. — По-твоему мнению, это самый удачный выбор платья? Оно довольно-таки… вызывающее, не так ли?

Сидней вспыхнула, она изо всех сил постаралась не выдать боль, ударившую её в грудь. После долгих лет одних и тех же критических нападок, небрежных замечаний и тонко завуалированных оскорблений, она должна была стать нечувствительной к боли и унизительным напоминаниям о том, что её одежда не нулевого и даже не второго размера. Напоминаниям, что она просто не была… идеальной. Возможно, за следующие двадцать лет она станет толстокожей, что необходимо для существования и преуспевания в её социальном обществе... и её семье.

— Мне уже некогда переодеваться, — ответила Сидней, без капли эмоции в голосе. Всё, что требовалось её матери, это малейший признак того, что удар попал в цель, и броня Сидней пробита, тогда Шарлин могла бы опять завести свою волынку на счёт веса и внешности дочери, называя это мотивацией. — Лукас вот-вот появится, — девушка опустилась на кровать и скользнула ступнёй в украшенную сверкающими камнями чёрную туфельку.

— Лукас, — язвительно повторила мать. Сидней сосредоточила свой взгляд на застегивании ремешка вокруг лодыжки. — Откуда такая фамильярность? Когда это вы успели? После ухода прошлой ночью? Ты поставила Тайлера в неловкое положение, а такое по отношению к нему, непростительно. И теперь ты позволяешь ему идти на свидание с другой женщиной? Это глупо! Ты отдаёшь его своими собственными руками, как будто за углом стоит очередь из таких мужчин, как он, Сидней, — Шарлин положила свою узкую, но крепкую ладонь на плечо дочери. Превратив лицо в холодную бесстрастную маску, Сидней подняла голову и встретила испытующий взгляд матери. — Мы всего лишь желаем лучшего для тебя... для всех нас.

Её сердце билось в груди, как животное в клетке, отражая чувства девушки. Пойманная в ловушку. Заключённая в тюрьму долгом, ответственностью и виной. Всю свою жизнь Сидней положила на алтарь ожиданий своих отца и матери: зарабатывая отличные отметки, посещая колледж по их выбору, живя дома после окончания учебы, и помогая матери на различных благотворительных и общественных мероприятиях, вместо того, чтобы найти работу и иметь своё собственное жильё... встречаться и обручиться с мужчиной, одобренным родителями. Мужчиной, замужество за которым стало бы удачным социальным и финансовым ходом.

Правило «не раскачивать лодку» стало укрепившейся привычкой. Потому что один раз она уже ослушалась родителей, не прислушалась к их приказанию, последствия были катастрофическими, и после этого их жизнь навсегда изменилась.

Ценой эгоизма и неповиновения Сидней стала жизнь её младшего брата.

Лёгкий стук в дверь помешал (или спас) девушку от необходимости отвечать на упорное напоминание матери о долге. И воспоминаний.

— Войдите, — крикнула Сидней.

В следующее мгновение прислуга просунула голову в дверь.

— Мисс Сидней, господин Лукас Оливер приехал за вами.

— Спасибо, Мэдди, — после того, как та ушла, Сидней достала из шкафа пальто с широким воротником и направилась к двери.

— Сидней...

— Мам, всё будет хорошо, — девушка взялась за дверную ручку и, обернувшись, легко, успокаивающе улыбнулась. — Это всего-то лишь одна ночь. Нет причин волноваться.

***

— Спасибо, — пробормотала Сидней, пока Лукас помогал ей снять пальто и затем сдал оба в гардеробную нью-йоркского ресторана. Он приобнял девушку за поясницу, и они двинулись за владельцем, ведущим их к столику. Дрожь угрожающе начала свой танец на коже, пытаясь завладеть телом, но Сидней с этим справилась. Вот только с излучающим тепло участком кожи, там, где её касалась ладонь Лукаса, она поделать ничего не могла.

Весь вечер она вела свою личную битву. Сидней всецело наслаждалась спектаклем; «Призрак Оперы» был одним из её любимых, знаменитый театр «Маджестик» был роскошен и прекрасен. Но всё это время наслаждение приглушалось почти болезненным ощущением присутствия Лукаса. Ощущением его большого тела, сидящего рядом с ней, заставляющего её чувствовать себя (впервые в жизни) маленькой и хрупкой. Его рука и колено прижимались к её в течение двух часов, и твёрдый непрерывный контакт соперничал с вечной историей любви, ужаса и трагедии, разворачивающейся на сцене.

Контраст той ошеломительной реакции на мужчину, которого Сидней знала едва ли сутки, с тем, с кем собиралась провести остаток своей жизни, должен быть настораживающим. Лукас вызывал в ней мятеж чувств — смущение, желание, осознание своего тела всего лишь находясь рядом, а Тайлер не мог добиться подобного даже поцелуем. Больше, чем когда-либо, девушка отчетливо понимала, какой жизни она собиралась себя посвятить — спокойной и уравновешенной жизни без резких спадов и подъёмов эмоций и потребностей... просто равномерное и стабильное существование.

Но вместо того, чтобы заставить Сидней паниковать, ясное осознание её успокоило, убедило, что в отношении Тайлера она делает верный выбор. Господи Боже, если один вечер с Лукасом бросает её между увлечением, похотью, неуверенностью и радостью, то какими же должны быть отношения?

Выматывающими.

И полными беспокойства и неуверенности. Видение вереницы женщин вдруг возникло в её сознании. Да, страстное увлечение могло бы иметь место, но, в конечном итоге, это желание приковало бы Сидней без цепей к мужчине, который никогда бы не любил её так, как она в том нуждалась. Мужчина, который никогда не был бы верным.

«Почему ты так быстро поверила статейкам светской хроники», — шепнул предательский голосок в голове девушки.

Нечто, похожее на стыд, шевельнулось в груди Сидней. Особенно с тех пор, как даже она (с её-то скучным существованием) стала мишенью тонко завуалированных уколов и сплетен жёлтой прессы и интернет-таблоидов. Но, так же нечестно, как было поверить слухам о нём, она уцепилась за прочитанное. Решение поверить. Потому что это делало Лукаса неподходящим для неё, недоступным... безопасным.

Нет. Тайлер, который не заставлял сердце Сидней колотиться в головокружительном падении, будто на американских горках... был её идеалом.

Безукоризненным.

Хозяин остановился у столика, укрытого от посторонних взглядов метровой перегородкой и высокими экзотическими растениями. «Уединённое. Интимное. Опасное», — про себя добавила девушка. Провожатый двинулся к её стулу, чтобы помочь Сидней, но Лукас опередил его, выдвинув стул с высокой спинкой и подождав, пока она присядет. Всего лишь на мгновение, он задержался позади, и тыльная сторона его пальцев легко коснулась её спины. На этот раз девушке не удалось подавить дрожь удовольствия, вызванную его быстрым, но впечатляющим прикосновением. И когда он не двинулся с места ещё несколько секунд, Сидней задумалась, а не заметил ли он её предательской реакции.

О да, он заметил.

Ответ эхом отозвался в голове, когда Лукас опустился на стул напротив, его пылающий взгляд был устремлен на её лицо. Испытующее выражение не было ни вежливым, ни отстранённым, а пронзительным, обволакивающим... жарким. Внизу, под платьем, её соски затвердели, мягкий шелк бюстгальтера внезапно стал давить и натирать. Сладкая ноющая боль пульсировала между бедер, и Сидней стиснула бедра, пытаясь облегчить сладострастную пытку. И преуспела в усилении (усугублении) её.

Своевременное прибытие сомелье, позволило девушке незаметно вдохнуть, и, пока Лукас дегустировал различные вина, она пыталась успокоить своё тело. Что там она говорила об опасности? Да этот мужчина положительно опасен, и смертельно к тому же.

— Получили ли вы удовольствие от спектакля? — спросил Лукас, протягивая девушке бокал с вином густого рубинового цвета. — Попробуете? — затем напряженным неотрывным взглядом провожал каждый её глоток. Богатый, но сладкий букет каберне скользнул по языку, и Сидней приопустила ресницы, чуть затрепетавшие в высокой оценке. Когда она их подняла, одобрение, готовое сорваться с языка, замерло. Взгляд Лукаса вперился в её губы. Девушка нервно облизнула их кончиком языка, и выражение его лица застыло, стало более чувственным. Шрам, пересекающий кожу над и под глазом, только подчёркивал опасность, присущую взгляду. Никогда, ни один мужчина не смотрел на неё с таким... голодом. Как если бы через мгновение он готов был резко поднять Сидней на ноги, жадно обрушить свои губы на её и пировать, как умирающий без пищи мужчина.