— Следите взглядом за кончиком… — водит из стороны в сторону, ближе дальше, сосредоточенно следя за моим взглядом. Пальчиками словно нечаянно упираясь мне в голую грудь. Слушает мой пульс, поглядывая на секундомер.

— Тахикардия… странно.

Еще бы… Нихрена странного!

Тыкает острым стержнем ручки в подушечки пальцев.

— Чувствуешь?..

— Чувствую… — шепчу я, не отводя взгляда от ее губ. — Но хотелось бы чувствовать лучше. Родинка у Вас… Анастасия… — не удержавшись, коротко провожу пальцем по её лицу.

И неожиданно приходят какие-то строки.

— «Мне хочется кофе… объятий… и синего моря… на кухне сидеть о политике споря…»

Растерянно выпрямляется.

— Вспомнилось, — пожимаю плечами. — Откуда — припомнить не могу.

— Ужин, — заходит медсестра с подносом.

Анастасия отводит от меня взгляд.

— Тамара Львовна, новую пижаму Сергею Алексеевичу принесите.

В дверях натыкается на мед брата или, может, врача. В его руке стойка с капельницей.

— А это что? — смотрит она на пакеты с лекарством, закреплённые вверху.

— Григорий Васильевич назначил.

— Оставь здесь, я сама поставлю, мы еще не закончили.

Выходит…

Глава 26. Дежавю

Насилую свой организм, заставляя себя игнорировать тошноту и доесть пресную овсянку до конца. И компот, да… Как они это пойло делают? Рецепт что ли особенный какой? Вроде бы изюм, яблоки… Сложно же гадость сварить! Но есть умельцы. Последний раз такое в армии пил.

А жидкости мне нужно побольше, чтобы вывести всю эту дрянь. Медсестра забирает поднос.

— Тамара Львова, не сочтите за наглость. Угостите, пожалуйста еще чаем.

— Ох…теин в чае, Сергей Алексеевич. Вам, наверное, много нельзя. Полкружечки, если только…

— Спасибо большое!

После ужина силы немного восстанавливаются. Но мышцы все равно одеревеневшие и непослушные.

— В третью пижаму принесите!

Вздрагиваю, слыша голос Анастасии.

Переодевшись, присаживаюсь на широкий подоконник. Первый этаж. На окне стальные решетки. Во дворе деревья, несколько скамеек. Широкое старинное крыльцо. Крыло, в котором расположена моя палата под углом к основному корпусу. Высокий сплошной забор по периметру из серых совдеповских бетонных плит.

— Мда… — оглядываю я свою пижаму в серо-голубую полоску. — Небо в клеточку, друзья в полосочку.

Встрял, Зольников?

На ровном месте поскользнулся?

Хм…

Не факт! Ты же не у друзей после кутежа пьяный с лестницы слетел. И кстати, что-то ты раньше, Зольников, и пьяный после кутежей потерей равновесия не страдал. Автопилот у тебя первого класса!

Делаю глоток чая. Начинаю ощущать вкус. Сладкий…

Взъерошиваю волосы на затылке, наблюдая за тем, как Анастасия выходит на крыльцо. Волосы собрала в хвост, курточку накинула… Яркая девочка. Породистая! Взгляд залипает.

Хмуро и строго смотрит перед собой. Берет в губы тонкую сигарету, щёлкает зажигалкой, задумчиво затягивается…

Меня сводит от желания покурить. Я открываю окно. Между нами метров десять.

— Анастасия Андреевна…

Встречаемся взглядами.

Она растерянно делает в моем направлении несколько шагов. И словно придя в себя замирает метрах в четырёх.

— Угостите сигаретой.

— Вам нельзя.

— Да, ладно. Резкий отказ от никотина гораздо сильнее бьёт по сосудам, чем плавное снижение дозы.

— Кому Вы рассказываете? — фыркает, слегка закатывая глаза.

— Ну, пожалуйста, — улыбаюсь ей. — Я Вас чаем в ответ угощу, хотите?…

Протягиваю шутя через крупную решётку кружку. Но она подходит ближе и берет ее из моей руки. А я, немного наглея, вытягиваю сигарету из ее тонких пальцев.

— Пару затяжек… — обещаю я.

От первой кружится голова. А может, она кружится от того, что губы Анастасии прижимаются к кружке там, где минуту назад прижимались мои. Верхняя чуть более выразительна, чем нижняя. Это придает такое очарование и нежность ее строгому образу. Мы смотрим с ней друг другу в глаза. От дежавю моя реальность вздрагивает!

После второй затяжки, Анастасия бескомпромиссно отбирает сигарету обратно. И возвращает чай.

Мне кажется, она несколько раз порывается что-то сказать. Но в итоге, только сильнее сжимает губы. Отворачивается и молча уходит.

А я не могу найти себе место в этих четырёх стенах, пока жду её. Она же обещала прийти.

С отвращением смотрю на капельницу. И во мне идет борьба двух страхов — страх остаться инвалидом, если я откажусь от лечения и меня догонит инсульт, и страх мужского бессилия, если я соглашусь на это лечение. Потому что моё тело уже не реагирует так, как должно на красивую женщину. И единственное, чего мне хочется, это вернуть его в тонус! А лечение… оно может и лишнее вообще.

Прислушиваюсь к своему телу. Ну какой, блять, инсульт? Почему анализы крови вдруг стали плохими?

Я же недавно для Ваньки кровь сдавал, когда его в бедро ранило. Все было, как у космонавта!

И всегда было как у космонавта.

Рассматриваю пластиковый баллон на капельнице — натрия хлорид 0,9. Это физраствор, это я знаю. Но мало ли что в этом физрастворе уже растворили. Анастасия распорядилась пока не ставить. Значит, там не только физраствор.

Ощущение, с которым я пришел в себя было гадким и жутким. Слабость, беспомощность, заторможенность, отупление…

Не хочу больше. Оно внушает бессознательный ужас. И вообще, как и любой мужчина, наверное, я испытываю патологическую неприязнь к любому лечению. Хочется чувствовать себя сильным, бесстрашный и бессмертным!

И нравиться Анастасии. Я нравлюсь ей даже таким ущербным сейчас… это чувствуется.

— Вы готовы продолжить? — наконец-то возвращается Анастасия.

— Готов…

Она долго и детально расспрашивает меня про поезд, ища границу, с которой моя память потеряла целостность.

— Пионы? — поднимает вопросительно бровь.

— Пионы… бежевые… розовые… белые…

— Вы ехали один?

Вдавливаю ладони, растирая уставшие глаза. Голова начинает гудеть.

Возвращаюсь к ощущению поезда. Очень быстро проносится несколько мутных кадров. Я не могу уловить что на них. И уже после того, как они затухли, я откручиваю назад. Эхо смеха женского… ухоженные женские пальчики на изящной ножке с ярким педикюром, лежащие на моем голом животе, пониже пупка… прямо на дорожке волос в пах. И… словно всплывшее откуда-то из глубины: «Ольга…», смешанное с каким-то странным чувством неудовлетворения.

Веду рукой по волосам. И по-пацански обламываюсь сказать женщине, которая мне запала, что был с какой-то другой.

— Один… наверное.

Она опускает глаза так, словно знает, что я вру.

Зольников! Ну ты чего, а?…

Но не хочу я. Что изменит эта информация? Я попробую вспомнить это сам.

Анастасия встает, подкатывает капельницу. Протирает пальцы антисептиком. Взгляд рассеянный, расстроенный… обвязывает резиновым шнуром мне руку повыше локтя. Берет в руки иглу, снимает с нее колпачок. А я смотрю на эту иглу, как на ядовитую змею. Всё внутри меня сжимается. И она замерла с ней в руках, нерешительно надавливая пальцем на набухшую синюю вену.

Медленно подносит иглу. Мне хочется оттолкнуть ее руку! Снова тормозит, прикасаясь скосом иглы к моей коже.

Вдыхает поглубже.

— Настя…

Испуганно одергивает руку с иглой, заглядывая мне в глаза.

— Не ставьте мне это. Я отказываюсь, — решаюсь я. — Я хочу физраствор с глюкозой.

— Сергей… ну я же не могу менять Ваше лечение. У меня нет таких полномочий.

— Тогда — ничего не надо. Скажете, Зольников отказался. Зачем мне эти миорелаксанты?

— Снижение тонуса мускулатуры…

— Обездвижить?

— Да.

— Зачем?

— Вам пока что может быть опасно активно двигаться.

— Окей, я согласен на постельный режим. Остальное зачем?

— Да не могу я без анализов и мрт! — бросает иглу Настя, отворачиваясь от меня. Её плечи вздрагивают, словно от всхлипа.

— Настя, я Вас расстроил? Извините…

— Вы меня извините, — не оборачиваясь. — Что-то я сегодня не в себе.

Обнимая за плечи, присаживаю её на кушетку, боясь, что ей опять станет плохо. Мы снова встречаемся взглядами и зависаем так. Наше молчание уже так затянулось, что нарушены все нормы приличия. И я как пьяный от её близости.

И эта её родинка… и голос!

— Вы мне снились.

— Что?..

— Когда я был в коматозе, мне снился Ваш голос.

— Быть может, услышали здесь?…

— Но Вы же были на выходных не здесь.

Растерянно поправляет волосы.

— Сергей, Вам нужно лечь, — кладёт руку мне на плечо, давит. Я кладу свою сверху на ее кисть. Поглаживаю, с удивлением отмечая, что барьера как с посторонней женщиной, который нужно преодолевать, нет. Совсем нет. Вот я могу поцеловать ее пальцы, запястье… и она не шокируется. Погладит мои губы… Тактильная память тут же подкидывает это ощущение.

— Настя, мы не могли встречаться где-то раньше? У меня такое дежавю… что я теряю связь с реальностью.

Беру её руку в свои.

— Вот я к Вам прикасаюсь… так… словно уже много раз делал это.

— Так бывает… Область мозга содержащая какие-то определённые образы и воспоминания блокируется, но связи ведут в обонятельную, слуховую зону, тактильную… Там воспоминания хранятся, как и прежде. Просто они не могут привязаться к конкретному образу. Обратная связь нарушена. И… могут привязаться к случайному, — она отводит глаза.

— Так, мы не встречались?…

С волнением облизывает свои нежные губы, набирает в грудь побольше воздуха…