Плавные движения лопатками и жемчужные нити, оформляющие вырез на спине до самых ягодиц двигаются, завораживая меня.

Отворачиваюсь. Смотрю перед собой. Все мелькает в красно-белых тонах — и театр и Татьяна, но я слеп.

Перед моими глазами образ роскошной Анастасии в вечернем платье. И всё…

Воздух кипит в моих лёгких. Как неожиданно больно это всё цепляет! И так же неожиданно от себя мне хочется мазохистки быть к ней ближе, раскачивая эту боль. Доводить её до апогея.

Как ты смела мне обещать, а?!..

Машинально, чтобы оправдать то, что сел не по этикету, разливаю в бокалы шампанское.

Муратов говорит по телефону. Свет гаснет.

— Шампанское, Анастасия? — протягиваю ей, глядя в глаза. — Или, может, мартини? Мы празднуем или грустим?

Молча забирает из моих рук протянутый бокал.

— Может, что-то хотите еще? Мне сказать… — добавляю тише.

— Нет. Не хочу… Предложите Татьяне.

Мда…

Разворачиваюсь.

— Мартини? Шампанское?

— Осторожнее, товарищ майор…

— Ты о чем?

Стреляет глазами на Настю.

— Untouchable…

— Да-а-а? — перекашивает меня от яда.

Неприкосновенная, значит.

Татьяна предупреждающе качает головой, глядя на сцену.

— Шампанское, — чуть громче добавляет с натянутой улыбкой.

Звучит последний звонок, мы погружаемся в темноту.

На сцене начинается действо…

Агонизируя от близости с Настей абсолютно не вижу спектакля. Галстук душит, ремень давит, в ложе душно… Радует только коньяк! Он, обжигая рот каждым глотком, на несколько мгновений возвращает меня в адекват.

Я горю от ревности, понимая, что их руки соприкасаются на мягком широком подлокотнике. Вспоминаю, как он наглаживал её кисть, когда она держала его под руку. Я уверен, наглаживает и сейчас! А если немного отпустить фантазию — что и как налаживает он ей наедине, то совсем можно двинуться.

Невеста, да?..

Оттягиваю душащий меня галстук и смотрю на ее кисть. На указательном мелькает кольцо с крупным камнем. Я не помню этого кольца…

Жених презентовал?

Настя медленно ставит бокал на столик. А я залпом допиваю свой. Второй. И тоже ставлю рядом.

Перехватываю её холодные пальцы, неласково их сжимая. Дергается! Но я не выпускаю. Увожу наши сомкнутые кисти в узкий проход между нами.

Настя нервно ерзает на кресле.

Неловко тебе?! А там, в поезде, ловко было мне в глаза смотреть и любимым называть, зная, что вернёшься к своему Муратову?

Вот и сейчас переживешь!

— Настя… — слышу шепот Муратова. Он что-то говорит ей, она наклоняется. Наши руки натягиваются. Сжимая ее кисть жестче, я, теряя над собой контроль, нахально оттягиваю её за руку.

Садится прямо. Телефон в руках Муратова мерцает на беззвучном режиме. Шёпотом извинившись, он шепчет ей: «я минут на двадцать» и выходит.

Настя поворачивает лицо.

— Больно, Сергей Алексеевич, — шёпотом и дергая свои пальцы.

— Согласен… больно.

Извернувшись, с силой выдергивает всё-таки пальцы.

— Татьяна, — поворачиваюсь к спутнице. — У меня просьба: прямо сейчас прогуляйся… до дамской комнаты. Мне нужен тет-а-тет…

— Вы — смертник.

— Не преувеличивай.

— Я предупредила.

Бесшумной тенью покидает ложу вслед за подполковником.

Моя тахикардия зашкаливает. Я облизываю пересохшие губы.

Словно почувствовав, что я на грани, Настя подлетает на ноги, пытаясь тоже смыться. Но я оказываюсь быстрее, преграждая ей выход из ложи. И мы сталкиваемся… В моих глазах темнеет.

— Ну, здравствуй… любимая, — хриплю я сдавленно.

Нахуй было бегать? Поговорили бы спокойно, вдвоем. Теперь вот так!

— Господи… — дрожит ее голос. — Откуда ты взялся?..

— Ты думала, я тебя не найду? — усмехаюсь я горько. — Наивно. Ты забыла, кто я?

Нет, в моей груди больше не порхает, и голова моя не кружится от её близости. Мне больно, твою мать! Больно! Душно! Изнутри меня рвётся бешеный зверь, который хочет порвать всех тут к чертям. И её тоже. Её — в первую очередь!

— Я думала… не станешь. Зачем?

— Зачем? Ах да. Случайный секс. Делов-то… Часто практикуешь?

— Перестань! — отворачивается.

За локоть рывком разворачиваю к себе.

— В глаза смотри! Замуж, короче, выходишь, да?

Поднимает на меня взгляд. Выпрямляет спину.

— Да!! — тихо и зло рявкает мне в лицо. И ее голос просаживается. Просаживается на такую отчаянную горькую ноту в конце… Задохнувшись сжимает губы.

Что меня ломает от плещущейся в груди нежности к ней густо смешанной с ненавистью. Я теряю контроль над чувствами, не понимая бить по ней или умолять её… спасать ее… что?!..

В ярости перехватываю её за шею сзади, прижимая лицом к себе.

— Настя… ты что… зачем?… — задыхаюсь я, ласкаясь своей щекой об её висок.

— Всё! Пожалуйста! Стоп!! Забудь!

Отталкивает руками в грудь.

— Я не знаю Вас, Сергей Алексеевич, — берет себя в руки. Голос — лёд!

— Мм… — отстраняюсь я.

И вот дальше всё решается очень просто. Есть эта Настя, а есть та, моя. Если я поверю этой, значит, моей больше не существует. А я не могу её похоронить… Не могу!!

И поэтому…

— Тогда у тебя проблемы, Анастасия. Потому что я тебя знаю… другой. И мне зашло.

За шторкой приближается голос Муратова. Настя испуганно дернувшись, сбегает в кресло. Мы сталкиваемся с Муратовым в проходе. Растерявшись, с вопросом смотрит на меня, замерев в проходе.

— Уходите, товарищ майор?

— Татьяны долго нет. Встречу…

Выхожу в фойе, оттуда на улицу. А Настя там с ним вдвоем…

Сигарету мне… срочно!..

Затягиваюсь поглубже, выпуская вверх дым.

Это будет тяжело, Зольников. Очень!..

Глава 12. Черная вдова

После театра мы едем в ресторан.

Коньяк льётся в бокалы чаще, разговоры из абстрактных превращаются в более личные.

Это уже далеко не третий тост. Но мне сейчас плевать.

— За любовь! — поднимаю я бокал, с холодной улыбкой глядя в глаза Насте.

Никакой реакции. Ровно до тех пор, пока я не прижимаюсь губами к пальцам Татьяны, стреляя ей в глаза многозначительным взглядом.

Пухлые чувственные губы Насти обиженно вздрагивают. Тут же поджимает, пряча эмоцию за глотком шампанского.

Она не пьет практически, только пригубляет.

Мне хочется пробить её. Прикоснуться к ней под надетой маской надменной невесты подпола ФСБ.

Звон бокалов.

— Так, когда у вас свадьба, Глеб Евгеньевич?

— В эту субботу… наконец-то! Постоянно откладывается. Знаете ли… то траур, то командировка, то защита у Насти.

— Защита?

— Анастасия у меня теперь кандидат! — со спокойной, но нескрываемой гордостью. — Впереди докторская.

— Мм… — доливаю девушкам шампанского. — Здорово. А как вы познакомились с Анастасией?

Настя раздражённо хмурит брови. А Муратов наглаживает её пальчики, сжимая кисть…

Внимательно смотрю на его лицо. Не трезв…

— Я увидел Настю на нашем местном конкурсе красоты. Давно… Только майора получил. Но зачем такой красавице обычный майор… — чуть пьяная недобрая усмешка. — Когда на неё полковники заглядывались.

— Глеб… — одёргивает его едва слышно.

— Пришлось, знаете ли экстренно расти в звании, чтобы такую девушку пленить! — самодовольно.

Пленить?

— Глеб… — еще раз одергивает она, сжимая его пальцы.

— Очень интересно. Так, значит, само знакомство случилось позже?

— Да. Позже.

Делает глоток из бокала.

Мхм… значит, деталей знакомства не будет?

Играет медленная музыка. Я приглашаю Татьяну на танец.

— Что там за история у него с этой невестой?..

— Не вникала я в их историю.

— Татьяна… — раздражаюсь я.

Вздыхает.

— Госпожа Барковская числится у нас чёрной вдовой, Сергей Алексеевич.

— Не понял. Как так?

— Началось все с полковника Шахрина. Вот оговорка про полковников — это было про него. Сейчас Муратов в его кресле сидит.

— Помню я Шахрина… Он же погиб. При исполнении. При чем тут Настя?

— Не знаю… Только перед этим жениха Барковской посадили, мент был простой. И на зоне его убили, сразу.

— Хм… а детали?

— Не интересовалась. Но могу узнать.

— Узнай.

— Шахрин… ммм… говорят, была она его любовницей. Недолго. Почти сразу погиб. И теперь вот… Муратов. Любит дама красивые погоны…

А мне показалось — не любит. Поэтому не готов я в сплетни верить.

— Почему ты сказала — «неприкасаемая».

— Потому что был и еще один, кто попытался протянуть руки к этой «прелести», Муратов его посадил.

— Ага…

— Ага.

— Обижал её?

— Не думаю. В общем, «чёрная вдова»!

Разглядываю грустную хмурую Настю…

— Хм… рьяный какой подполковник!

— Такая вот любовь! Смогли бы Вы ради любви, Сергей Алексеевич, человека невиновного посадить?

— Устранить соперника? Боюсь, что самолюбие бы не позволило идти таким путём. Но, вот если бы женщину мою обидели, там бы рука вряд ли дрогнула. Дело мне это завтра достань. Может, ни за что мужик-то сидит.

— Может?… — цинично смеётся Татьяна.

— Не уважаешь свое начальство?

— А за что его уважать? Здесь, Сергей Алексеевич, у нас не Москва. Концов и правды не найти. Но лучше быть внутри системы, чем под ней.

— Это правильно… Но и у нас, в Москве, непросто. Власть — она такая. Сложно не опаскудиться.

— Но Вы же смогли.

— Функцию лести выключи, капитан. Не выношу.