Кстати о «ходишь». Поднимаясь с кровати, чтобы одеться, была немало удивлена количеству мышц собственного тела. Болело, кажется везде.

Я заглянула в комнату, где ночевал раньше Марк… кгхм… Янович, потом умылась и почистила зубы, после чего спустилась по ступенькам на первый этаж. Мой директор был там: стоял у окна и пил кофе. Повернулся, пытливо глядя, а мне, почему-то не достало сил смотреть в глаза.

Улыбнулась и поднырнула ему под руку:

— Доброе утро.

— Доброе. — Усмехнулся, отставляя чашку в сторону и обнимая за плечи.

— Который час?

— Почти три.

— Три?!

Он развернул меня лицом к себе и обхватил ладонями за скулы, поднимая вверх, заставляя таким образом посмотреть на него. Взгляд у него был непроницаемый, застывший какой-то, мертвый. Уже тогда стоило бы обратить на это внимание, ведь неясная мысль темной дымкой проскочила на задворках сознания, но я сделала ошибку, отогнав ее.

— У меня для тебя подарок. — Сказал, отпустив. Полез в задний карман и достал… помаду! Открыл. — Можно? — кивнул, спрашивая разрешения.

— Хм… — удивленно подняла брови. — Неужели мне настолько идет красный?

— Очень. — Выдохнул и с педантичной тщательностью и точностью принялся красить мне губы.

Это было очень… необычно, скажем так. Неправильно. И почему-то неприятно волнительно. Не могу объяснить.

Закончив, внимательно посмотрел, как бы оценивая свое мастерство, и отложил помаду на журнальный столик, к пустой чашке. Опять обхватил мое лицо и довольно долго любовался проделанной работой, после чего его руки переместились на плечи и настойчиво надавили. О том, что он от меня хочет, поняла, как только колени коснулись пола.

— Я же тебя измажу… — сказала тихо, следя за его пальцами, которые привычными движениями расстегивали болты на джинсах.

То, что произошло дальше, не хочу вспоминать. Женщины — существа подстраивающиеся и прогибающиеся, а я не исключение. Все происходило довольно грубо и с толикой применения силы. Вытерпела просто потому, что его манера заниматься сексом, как показала прошлая ночь, была далека от утонченных будуарных утех.

Когда же все закончилось, Марк Янович приложил пальцы к моему рту, предупреждая:

— Даже не вздумай. — Дождался пока проглочу и присел рядом на корточки. Потрепал по щеке, словно собаку, и, не убирая руки, стал водить большим пальцем по губам, словно вытирая, а на самом деле размазывая остатки помады еще сильнее.

— Скажи мне… и каково это? Кончать под Гуинпленом, сосать у Гуинплена, а? — спросил, не сводя немыслимо тяжелый взгляд.

Я непроизвольно отпрянула назад и стала неловко отползать.

— Что? — спросила едва слышно.

— Ты же так меня прозвала?


Глава 13


Вас били когда-нибудь в солнечное сплетение? Мне, однажды, еще в школе, на уроке физкультуры прилетел туда мяч. Что чувствует человек в этот момент, слава богу, знают немногие. Глухая боль и невозможность вдохнуть. В тот момент я ощутила то же самое.

Вульф выпрямился, и, поправляя одежду презрительно усмехнулся:

— Теперь, обсуждая где-нибудь на курилке своего урода-директора, не забудь рассказать о том, как…

Дальше я не дослушала. Сорвалась с места, опрокинув стоящий рядом стул, и взлетела по лестнице вверх. Забежала в туалет, закрыв за собой дверь на щеколду, и стала пить воду из-под крана. Пила до тех пор, пока не поняла, что больше не могу. Склонившись над туалетом, запустила два пальца в горло. Вырвала. Потом прополоскала рот и вымыла лицо с мылом. После чего прямым шагом отправилась в свою комнату. Там побросала вещи в сумку и переоделась, натягивая свитер и джинсы прямо на голое тело.

Меня разрывало изнутри с такой силой, что соображение отключилось начисто. Желание вырваться из лап монстра зашкаливало. Еще никто и никогда в жизни так меня не унижал и не оскорблял. Казалось, задохнусь или же сердце остановится. Горечь невыносимо жгла и трепыхалась в груди, разливаясь жгучей волной в стороны.

Выходя из дома, услышала:

— Куда собралась?

Отвернув назад руку, показала средний палец и выскочила на улицу, а там быстрым шагом припустила в сторону центральных ворот «Омута».

Еще до поездки я, разумеется, посмотрела, где находится этот загородный комплекс и знала, что в пяти километрах есть небольшой поселок городского типа. Это означало, что там должен быть как минимум автовокзал. Оставалось только надеяться, что вечерние рейсы маршруток или автобусов никто не отменил, и я смогу добраться до города.

На выходе спросила у охранника в какую сторону мне идти. Тот, немало удивившись, показал — вправо.

Адреналин, снабжающий каждую клокочущую клеточку тела энергией, придавал неимоверных сил, а отчаяние, боль и обида — скорости. Хотите — верьте, хотите — нет, а я в тот момент совершенно ничего не боялась. Ни животных, ни людей, ни приближающейся темноты. И даже мелкий колючий снег не останавливал.

Всю дорогу меня выедала тошнота от пережитого оскорбления. Так ошибиться в человеке! Ощущение было, как будто с разбега ударилась о каменную стену. А от понимания, что это сделал мужчина, который реально притягивал, становилось так дурно, что пару раз останавливалась, чтобы не упасть от болезненных прострелов.

Не буду скрывать, хотелось вернуться и все рассказать ему. Объяснить, что это ошибка, и что так его называла Диана, а не я. Но времени у меня было предостаточно, и чем дальше отходила, тем четче понимала, что смысла-то в подобных объяснениях нет.

Ну хорошо, допустим докажу и допустим даже он поверит. И что? Что дальше? Это изменит произошедшее? Или поменяет его отношение ко мне? Директор вытер об меня ноги. Намеренно. Поставил цель и достиг ее, чтобы отомстить. Все, финиш. Как же мне было скверно и отвратно на душе! До дурноты, до мигрени, до почти вырывающегося крика!

Пять километров прошла за сорок пять минут, а там еще до автовокзала минут двадцать, пока нашла. Людей на улицах уже практически не было. Погода, мягко говоря, стояла не летная. Снег усилился и лепил хлопьями прямо в лицо.

Проклиная нервы и поспешность, с которой одевалась, окончательно окоченев от холода, забралась в пустую маршрутку и дрожала еще с полчаса в ней, ожидая время отбытия. Мне сильно повезло на самом деле. Вот что бы я делала, если бы проснулась на час позже? Опоздала бы на последний рейс. Гостиниц-отелей в поселке не было — это я узнала еще в самом начале, когда только вошла в него. Автобусная станция — без зала для пассажиров, то есть, и там отсидеться бы не получилось.

Домой попала около восьми вечера — замерзшая, уставшая, разбитая. Вначале мне казалось, что дрожу из-за того, что перемерзла, но когда забралась в горячую ванну и просидела в ней около часа, поняла — остаточные явления стресса.

На следующий день проснулась из-за жара. Померила температуру — тридцать девять. К отвратительному душевному состоянию, как будто этого мало, добавилась еще и простуда. Радовало одно — на следующий день можно было спокойно не идти на работу. Да я и не собиралась туда больше. У каждого есть предел, и, как выяснилось, мой уже наступил. Зато теперь болезнь могла сослужить мне добрую службу, как бы это не прозвучало.

Все воскресение я пила жаропонижающее и горячий чай, периодически засыпая и просыпаясь в поту. В понедельник вызвала врача, а узнав, что она будет после обеда, совершила большую глупость: наглотавшись аспирина, отправилась в «Софитэль».

Многие сейчас покрутят у виска и будут совершенно правы. Оправданием служило одно: мне настолько было необходимо срочно разрешить вопрос с увольнением, что все остальное отошло на второй план. Ну не могла я больше это все выносить! Не могла! Свое состояние даже описывать не берусь, потому, что слов таких нет, чтобы передать всю гамму чувств, которую испытывала. Мне было так больно, как на похоронах папы, а может и хуже!

Вначале я отправилась в «Милан», а так как еще вчера предупредила Киру о том, что заболела — своим появлением вызвала ее немалое удивление. Не объясняя, позвала за собой в кабинет. Там собрала мелочи, которые оставались в столе, и рассказала о том, что увольняюсь.

Она особо не расстроилась, но и не обрадовалась. Должность администратора — не фунт изюма, и заместитель это прекрасно знала. Количество отчетов и ответственности не покрывала даже та зарплата, на которую щедрился наш клуб.

Слыша мое тяжелое дыхание и изменившийся голос, Кира прокомментировала:

— Ого. Вот это отдохнула…

— Ага.

— Ты это… дела мне передашь?

— Постараюсь, если вылечусь раньше. — То, что благодаря больничному у меня появилась возможность не отрабатывать положенные две недели, как-то и не пришло в голову до ее вопроса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Написав новое заявление на увольнение, в бухгалтерию зашла уже со знанием дела, прямиком к окну. Молча положила лист перед кудрявой.

— Януш? — та подняла на меня васильковые глаза. — А… Марк Янович распорядился, чтобы… чтобы вы с заявлением к нему подошли.

— Когда? — не поняла, округлив глаза.

— Ну, когда вам удобно, наверное. Он времени не называл.

— Когда распорядился? — и чуть не добавила «курица тупая».

— Еще утром. А что?

Посмотрев на нее молча какое-то время, отправилась к директору. То, что меня там ожидает еще ушат дерьма, не вызывало сомнений. Его физическое увечье сделало из него монстра. Такой скот не насытится просто так.

Зайдя в приемную, кивнула на дверь.

— Здравствуйте. У себя?

— Да.

Не дожидаясь, пока секретарь свяжется и спросит соизволения, открыла кабинет.

— Здравствуйте, Марк Янович. Желали видеть? — чеканя шаг, подошла к столу и положила заявление перед ним, прямо на бумаги, которые он просматривал. — Подпишите, пожалуйста.