Норма Джин Карлссон - Кружки любви

Я обхожу кровать с другой стороны и наклоняюсь к избитому лицу Коди. Я бушую снова, пока прикасаюсь губами к его голове. Убийство того мусора не принесло мне никакого успокоения. Я уставился на него в течение двадцати минут, пробуя успокоиться самостоятельно. Когда я осознаю, что это не произойдет, я иду к моей женщине.

Я сбрасываю ботинки и приподнимаю Эмили с кровати. Она сначала пробуждается, но узнает меня, прежде чем заговорить.

— Гаррет, — хнычет она.

Я располагаю нас на раскладушке, где мои ноги свешиваются с края на добрых шесть дюймов, и располагаю Эмили поверх себя. Она прижимается к моей груди, не отпуская Коди. Моя рубашка мокрая там, где впитываются ее тихие слезы. Я поглаживаю ее спину и держу её так крепко, как только могу, успокаивая эту удивительную женщину, которая отдает мне всё в этот момент.

— Я люблю тебя, — шепчу я.

— Я тоже люблю тебя, — убежденно произносит она, сжимая мои ребра так крепко, как только она может.

И я чувствую это. Я чувствую теплоту. Я чувствую больше теплоты, чем в другие разы, когда она говорила мне это. Это более значимо сейчас. Она не знает, что я сделал сегодня ночью, но в независимости от этого она любит меня.

Я приподнимаю ее за подбородок грубым движением пальцев и беру её рот. Это не сексуальный поцелуй. А чувственный. Я демонстрирую ей всё, на что способен своими губами и языком, показываю ей, как много она для меня значит. Я двигаюсь медленно и преднамеренно, лаская её рот. Я наслаждаюсь ее вкусом и краду её теплоту, пока у нее не перехватывает дыхание.

Эмили делает вдох и быстро засыпает в моих руках, цепляясь за моего избитого брата. Я поднимаю свою руку вверх и накрываю их обе руки своей, прежде чем истощение затягивает меня под мягкое теплое одеяло любви.

Эмили

Потребовалось две недели, чтобы Коди и Хантера выписали из больницы. Алиссу отпустили через четыре дня, но она отказалась покидать брата. Служба опеки предоставила Клайду и Арлин временное опекунство над Алиссой и Хантером. Это стало огромной победой для всех нас.

Шериф сильно давил, чтобы отправить их в детский дом. По словам Гаррета, Калеба и Джордана, это был такой ход, чтобы заставить Алиссу говорить. Она не будет ни с кем разговаривать о том, что произошло. Особенно с сотрудниками правоохранительных органов. Она, в действительности, вообще не разговаривает, иначе как шепотом и только со своим братом или Коди.

Я знаю, что именно произошло с Алиссой и мальчиками той ночью. Я заставила Гаррета рассказать мне. Он не хотел. Он хотел оградить меня от этого, но я спорила, что я не могу помочь им, если я не знаю, с чем имею дело, так что он рассказал мне.

Я плакала.

Я кричала.

Меня практически стошнило.

Я чувствовала, будто мое сердце вырвали из груди.

Гаррет посадил меня в свою машину и рассказал все. Когда я поборола свою эмоциональную истерику, то побежала через больницу, забралась в кровать Коди и сжала его так сильно, насколько только могла. Он позволил мне сделать это. Я знаю, что причиняла боль его ребрам, когда делала это, а он не жаловался и не вздрагивал. Он просто дал мне возможность обнимать его.

Так что все мы знаем, что случилось с детьми той ночью. Мальчики сказали шерифу, что они ушли из дома Донована, попали в автомобильную аварию на моей машине и не помнят ничего после этого. Это — ложь. Это ужасная и не правдоподобная ложь. Но шериф не может вынудить их говорить. Это напрягает, когда он и его заместители крутятся вокруг. Я стараюсь оставаться вежливой. Он пытается делать свою работу. Но мне кажется, что у него нет никаких идей о том, что нужно делать.

Помощники шерифа опросили множество людей с вечеринки, включая парней Донован, которые устраивали вечеринку, но вернулись ни с чем. Коди и Хантер сказали нам, что они не знали людей, которые сделали это с ними. Так что, даже если они не были честны относительно событий той ночи, я не верю, что шериф найдет преступников.

Гаррет это сделал.

Я не знаю, что произошло той ночью. Гаррет отказывается говорить об этом, он готов рассказать мне, что угодно, кроме того, как он заставил их заплатить. Когда я сказала, что волнуюсь, что они могут вернуться за детьми, Гаррет сказал мне, что этого никогда не произойдет. Он сказал это так, что я поняла — они мертвы. Означает ли это, что он убил их или просто знает, что они мертвы. Я нашла успокоение в этой информации. Я не знаю, должна ли я, но я успокоилась от его слов.

Гаррет также сказал детям, что они в безопасности теперь. Не было особой реакции на это заявление, кроме благодарности. Коди знает о прошлом Гаррета. Его мать рассказала ему, когда он был маленьким. Она звезд с неба не хватала — это всё, что я о ней знаю. Коди обременяла эта информация гораздо меньше, чем необходимость позаботиться о себе, поскольку его мать отстранилась, как только её мужчина сел за решетку.

Сегодня мой первый день возвращения в магазин и в реальную жизнь. Я приходила несколько раз, чтобы помочь, но практически в течение месяца я была с Коди. Сплетни о несчастном случае были довольно непродолжительными. Но люди всё ещё спрашивают о детях, когда делают заказ и расплачиваются. Я ничего не имею против. Они не расспрашивают о деталях, они спрашивают, поправились ли дети, вылечились ли.

— Латте, пожалуйста, — отвечает молодой человек, когда я спрашиваю, что он будет заказывать.

Он нервничает пред свиданием. Парень продолжает оглядываться через плечо и вытирает свои пальцы о джинсы. Он симпатичный как Джастин Тимберлейк в шестнадцать. Тугие кудри в волосах и яркие голубые глаза. Он получает сердце в свою кружку. Я придвигаю её к нему, когда молодая девушка вплывает в магазин, как дуновение свежего воздуха.

Она расплывается для него в улыбке, и он улыбается ей в ответ.

Она заказывает капучино, а он платит за него до того, как направляет её своей рукой, слегка прикасаясь к спине, за столик свиданий. Он помогает ей снять пальто и выдвигает стул, успокаивая своё дыхание до того, как занять своё место.

Она получает лебедя. У неё платиновые волосы, бледно-голубые глаза и длинная нежная шея. Она напоминает лебедя или балерину. Я ставлю её кружку перед ней, но она хватает меня за запястье.

— Я не хочу совать свой нос, но Вы не можете мне сказать, как Коди Мэттьюс себя чувствует? — спрашивает она вежливо.

— У него всё хорошо, дорогая. Спасибо за заботу. Он вернется в школу после каникул на День Благодарения.

Я говорю это каждому, кто спрашивает. Это была правда и неправда. Он вернется в школу, но у него всё не так и хорошо. Он борется. Все мы.

— Я рада это слышать. Моя сестра была с ним на той вечеринке, и она действительно очень переживает, — объясняет девушка, выпуская мое запястье.

— Хорошо, мы ценим твою заботу.

Она выглядит так, как будто хочет что-то ещё сказать, но в итоге только кивает. Я улыбаюсь ей и возвращаюсь за прилавок. Она кажется холодной и уверенной, пока разговаривает на своём свидании, но ее нервы берут над ней верх.

Она смахивает своей рукой кружку и обжигает себя горячей жидкостью. Её парень немедленно хватает её за руку и вытирает, внимательно осматривая. Когда он смотрит ей в глаза, она смотрит на него с потрясенным выражением. Затем он подносит её поврежденный палец к своим губам и нежно потирает кожу. Она тает.

Я таю.

— Простофиля, — шепчет Джордан мне в ухо.

— Мне не хватало кружек любви, — отвечаю я, опираясь на его плечо.

— Без тебя всё здесь было по-другому, Эм, — произносит он, целуя мои волосы.

Я стою там с моим лучшим другом, поглощая трепет теплоты от наблюдения за молодой парой и чувствуя жар, опаляющий мое лоно, от знания, что Гаррет наблюдает за мной. Моя улыбка растягивается немного шире, и моё сердце начинает биться немного быстрее.

У меня есть свои собственные кружки любви сейчас.

Гаррет купил кофемашину себе домой, и я делаю для него так много кофе, сколько он мне позволяет каждый день. Это веселый способ практиковаться в моём искусстве латте. Гаррет фыркает и ухмыляется от того, что я обслуживаю его.

Для моего мужественного альфа-самца ничего не значат сердечки и цветочки, но, когда я отступила и налила ему обычную кружку, он сказал: «Сладкая, если ты хочешь делать сердечки и всякую другую хрень на моем кофе, я ничего не имею против. И мне насрать, что там изображено, пока это заставляет тебя так улыбаться».

Он получает меня.

— Дерьмо, — шипит Джордан, прижимая меня к себе. — Иди на кухню.

Я смотрю в витринное окно и вижу, как мимо проходит Адам, прежде чем открыть дверь. Он хорошо выглядит. Хотя Адам Уоррен всегда хорошо выглядит. Я не видела его со времен Фестиваля Осени. Он не звонил и не появлялся. Я думала, что он наконец-то отвалил.

— Я пришел с миром, — говорит он Джордану, который пытается спрятать меня за своей спиной.

— Просто уходи, Уоррен. Ей не нужно твое дерьмо прямо сейчас, — спокойно рычит Джордан, помня о наших клиентах.

— Эм, я могу поговорить с тобой секунду? — спрашивает Адам, игнорируя Джордана. — Это не займет много времени.

— Пойдем, — говорю я, следуя на кухню.

Джордан сможет услышать, если Адам выйдет из себя. Пока я иду, Джордан поражает меня несчастным пристальным взглядом, но не комментирует. Нет никакой необходимости бороться, и он знает об этом. У Адама нет больше надо мной никакой власти.

Адам ждет, чтобы дверь перестала раскачиваться, пока я опираюсь бедром о мраморный рабочий стол и перекрещиваю руки на груди.

— Страховая прислала чек по твоей машине ко мне. Я просто хотел, чтобы ты знала, — произносит он, вытаскивая из своего новенького пальто конверт.