Диана Билык - Куколка

Интересно, спит ли сейчас Иллион, я бы спросила его, что мне делать дальше. Но глубокой ночью не решаюсь ступить в крыло, где находится его комната, напротив, иду в другую сторону и наслаждаюсь тишиной огромного дома. Под подошвами балеток стучит паркет. Нежно так: тук-тук-тук… Звуки моих шагов гаснут за спиной, и мне на миг становится легко и хорошо. Будто нет предательства мужа, нет плена, на который я добровольно согласилась, нет дара, который мне сто лет нужен.

Следующий коридор выводит меня в зал с несколькими дверьми. Из-под одной льется белый свет, и я ступаю заинтересованно ближе. Он зовет и манит, за душу тянет.

Неожиданно вдалеке оживают шаркающие шаги, а потом из-за поворота, покачиваясь, появляется вытянутая фигура. Я узнаю Игоря по наклону головы, по осанке, по светло-пепельным волосам. Влетаю в дверь и замираю от жуткого сковывающего мышцы шока.

— Ну, здравствуй, Виктория.

Поворачиваюсь, и прежний шок затмевают вспыхнувшие эмоции и волнение. Суггестор. Светловолосый, короткостриженный, в белой, как мел, рубашке.

Михаил сидит в кресле и смотрит на меня, будто ждал. Показывает взглядом на стул напротив, и я сажусь. Не свожу с него глаз, не моргаю, потому что не верю в происходящее. Мне кажется, что была здесь когда-то давно. Я словно провалилась в дежавю. Словно проматываю видео-пленку из личного архива.

Белоснежные стены отливают перламутром, на них выбиты жаккардовые узоры. Суггестор молчит и ждет. Я знаю, что он скажет, заранее. Наверное, я незаметно уснула, и это просто иллюзия, а воспаленное сознание подбрасывает мне старые блоки памяти.

— Кто вы? — говорю по сценарию. И Михаил отвечает предсказуемо:

— Вспомни.

— Память приносит боль, не хочу помнить, — иду против течения и разрушаю заданный курс дежавю другими мыслями и словами. — Мы во сне?

— Нет, но сон ничем не отличается от яви. Разве, что плотностью.

— Ерунда. Сны — это сны и ничего более.

— Как скажешь.

Михаил складывает перед собой руки и долго смотрит в пустое пространство, будто пытается выжечь дыру в воздухе и прыгнуть в телепорт.

Я мучаюсь от желания попросить вычистить Марка из моей жизни, но боюсь. Да, мать вашу, я боюсь его потерять. А вы могли бы убить вечную любовь одним взмахом руки?

— Вика, ты — сильная девушка, но запуталась в страхах, как бабочка в янтаре, — говорит мужчина и наклоняет немного голову. Блеск его глаз разворачивает передо мной белое молочное свечение. — Теперь придется определиться, кем ты хочешь быть и с кем ты хочешь быть. Марк не справится один, если ты разочаруешься…

— Не говорите о нем ни слова! — злюсь и сжимаю кулаки. — Он сделал мне слишком больно, — в теплых глазах суггестора кружатся бабочки, я опускаю взгляд, чтобы не расколоться на части от эмоций.

— А как же прощение?

— Я его не помню, — смотрю в глаза суггестора. — Не помню прощение!

Михаил серьезен, ни одна морщинка на его лице не меняет положение, будто он не умеет улыбаться или хмуриться. Просто смотрит вперед, мне даже кажется, что смотри сквозь меня. И не двигается, словно боится тратить силы.

— Когда ты захочешь вернуться — будет поздно, — низко-низко говорит он, отчего меня бросает в холодный пот. — Не ступай в огонь, мотылек, — сгоришь.

— Если вы такой сильный, верните мне кусочек памяти — может, я смогу понять, что происходит, и зачем Марк так поступал. Зачем издевался. А пока мне сложно это принять и понять.

— Нет, — Михаил сцепляет пальцы крепче. Даже косточки проявляются блеклыми пятнами сквозь сухую кожу. — Ты сама должна это сделать. Иначе будет не тот эффект. Лекарство не поможет, если человек сам не хочет вылечиться.

— Сейчас я хочу только забыть о Марке, — дергаю кольцо на пальце, и оно внезапно легко снимается. — Как такое возможно? — вырывается. Я тычу ему в лицо колечко.

— Заберите. Заберите, — и плачу. Чувствовать свободу — приятно, но понимать, что ниточки связи с мужем необратимо обрываются, больно.

— Уверена?

Сжимаю кулак, пряча внутри прошлое. Кольцо давит в ладонь, а в сердце сжимается пружина. Я — заведенный механизм бомбы, и лучше от взрывателя быть подальше. Киваю и стискиваю зубы до хруста.

— Заберите!

— Вика, придет время, и ты попросишь его назад. Смотри, чтобы этот момент не прошел мимо. Тогда руины будут необратимы. Не построишь дом в бездне, Виктория.

— Нет. Не попрошу. Можете переплавить на сережки для своей жены.

Суггестор берет кольцо, и от его прикосновения током прошибает позвоночник.

— Просыпайся, Вика…

Последняя пара адептов находится в приюте. Близняшки: брат и сестра, сильные будущие маги. Раскрытые в первой степени. В строке «способности» стоит длинный прочерк, но я уже столько насмотрелся на новеньких, что мне все равно, каким даром наделила их матушка природа. Впервые ловлю себя на мысли, что рад бы вовсе не знать о магии и никогда с ней не сталкиваться. Но не судьба: теперь я даже память себе не могу откорректировать. Суггестор лишил меня этой блажи.

Дорога и работа вымотали, и сил остались крохи — лишь бы на обоих ребятишек хватило. Им по тринадцать, могут уже хитрить и выдавать такие фокусы, что слабый маг от их воздействия вполне рискует сыграть в ящик. Ян прикрывает, идет рядом и зыркает по сторонам. Он немного взъерошен и распатлан, а в темных глазах мутными пятнами отпечаталась усталость и страх.

Хорошо, что в последней парочке адептов нет глубоких родительских отношений: можно легко удалить воспоминания о детях из работников, а дети-ровесники и друзья обычно очень быстро забывают тех, кому повезло «найти семью» — именно такую легенду мы для них придумали.

Солнце снова в закате, а я мечтаю поставить точку после пятидесяти и уснуть. Отключиться на десятки часов и встретить любимую в иллюзии-не иллюзии, умолять ее понять: глазами, прикосновениями, любыми средствами, даже если Вика не позволит мне говорить. Даже если запечатает намертво мои губы магией. Вдруг смогу достучаться… просто взглядом. Неужели она не увидит мою любовь где-то в глубине зрачков? Раньше ведь могла.

Какой она теперь маг? Что умеет? Мне это интересно, но и страшно. Если у нее способности времени или пространства — в состоянии агрессии Вика может сломать все, что у нас когда-то было. Возможно, сны — это часть ее дара? Или кто- то рядом помогает, но важно, что хоть так мы можем видеть друг друга, иначе я бы сошел с ума от тревоги. Или сошел, ведь ни один сумасшедший не признает свою болезнь. Если Вика перешла в первую степень полностью, блоки памяти должны пасть. Это уже надежда. Она вспомнит остальное, и простит меня. Верю, что сможет.

Знаю, что после этих трех дней не смогу жить нормально. Номерок «50» навечно нависнет над моей головой тяжелым топором, но я делаю это ради Вики и ее спасения. Она не оценит, не поймет, скорее всего, но я сейчас в глухом тупике и ничего лучше, чтобы спасти ее из лап Акима, придумать не могу. Поддержки нет, помощи нет. Мне пришлось сделать это. Теперь только бы успеть… Злота сильнее, чем мы думаем, и ее угрозы всегда стоит учитывать. После звонка чаровницы у меня в груди вечный колотун, заведенный двигатель внутреннего сгорания. Только я теперь не еду вперед, как авто, а изматываю себя изнутри.

У Пестова много связей, есть сильные боевые маги: он должен нам помочь. Плюс те, кого соберет Настя, подружка Артема. Соберем армию и отвоюем Викторию. Главное, чтобы шеф ничего не выкинул в последний момент.

Немая вчера отзвонилась, что брату стало лучше. Он пришел в себя, но пока говорить не может. После этого я даже приободрился: дело пошло чуть быстрее.

Уложились за трое суток, хотя думали, что затянется на дольше. Я практически не спал, не ел и выдохся. Вика не приходила в сны, что безумно беспокоило, но здесь и сейчас я был бессилен что-то изменить, потому просто терпеливо ждал и выполнял задание. Ломал нашу жизнь изнутри. Я просто надеюсь любимую спасти, больше мне ничего и не нужно.

— Стоит проверить дружеские связи, — говорит Ян и приоткрывает передо мной пластиковую дверь. Внутри тепло и пахнет яблочным пирогом.

— Они же дети, какая дружба? — закатываю глаза и оценивающе осматриваю помещение. Холл уставлен цветами, высокие окна проливают на кубики пластикового затертого пола теплый осенний свет. Когда навстречу выбегает девчушка лет двенадцати с тугой темной косой, что переваливается на узловатое плечо, добавляю: — Погрустят пару дней и забудут.

Рослая девочка взмахивает густыми ресницами и, хихикнув, убегает в коридор.

— Марк… — говорит Ян с растянутой улыбкой. — А ведь это была сестричка, — и смеется. — Теряешь хватку, Воля.

— Вот же! — я бегу следом за чернявой и кричу: — Она поняла, кто мы! А ты тормознуть не мог?!

— Конечно, поняла, — грохочет за мной Зима. — Вот, торможу! — он замирает в пролете, а я по инерции пролетаю еще несколько метров. Ударяюсь с разбега плечом в стену, отчего штукатурка идет трещинами.

Друг бросает взгляд на дверь и прикладывает палец к губам — «молчи». Комната или подсобное помещение: ни номера, ни надписей.

Зима показывает мне знаками, чтобы следил за коридором. Киваю и растягиваю слабенький щит: не остановит чужаков, но немного задержит. Да и не даст выскочить нашим «клиентам».

Дверь приоткрыта, окно тоже.

— Марк! — кричит Ян, подаваясь вперед. — Они смотались!

Я срываюсь и лечу на выход, выбиваю с носака дверь и на повороте длинного здания успеваю схватить черноволосую за плечо. Брат ее чуть впереди — за ним бежит Ян. Темнота почти поглощает суматоху и рассеивает вокруг легкий туман.

— Пустите! — верещит девчонка и будто юла крутится в моих руках. — Я ничего не сделала!