Диана Билык - Куколка

Наверное, жена сейчас сильный маг. Сильнее меня намного, потому что она была сильной даже до первой степени. Удивительно, не раскрытый маг лечил меня и возвращал к жизни, а я… бесполезная труха на срубленном дереве. Я не смог Вику защитить, даже от себя. В первую очередь от себя.

Закат расплавляет золото за окном. Зима давно храпит, уткнувшись мордой в подушку. А я хоть и устал, но не могу сомкнуть глаз, словно что-то не пускает, не дает мне расслабиться, провалиться в безопасный мрак.

Вика три дня не приходила. Видно, после перехода она нашла способ со мной не встречаться. Я понимаю ее решение и принимаю, хотя больно до чертиков.

Чтобы не скулить и не разбудить Яна, выхожу в кухню. Пламенный горизонт напоминает мне вечер, когда мы вернулись из больницы и у нас случился секс. Жаркий, необузданный… Я ведь тогда не понимал почему меня тянет к ней. Я шел против своих же убеждений: влюблялся, отдавался не просто ради «поиметь красотку», а искренне желал ее сделать своей навсегда. Я даже не пытался противиться этому, хотя понимал, куда заведут такие чувства. Своей любовью я ставил крест на безопасности Вики уже тогда. Нужно было просто выполнить задание и уйти из ее жизни. А теперь все так запуталось…

Беру с полки стакан. Переворачиваю его в ладонях и вспоминаю, как Вика порезала ноги. Я был идиотом и мразью. Мучил ее. Мучил себя. Ненавижу себя за это. А она боролась, до последнего. Такая хрупкая, но сильная. Она сможет пойти дальше без меня. Сможет. А я без нее — нет. Вот и вся правда.

Опрокидываю в себя пару стаканов воды и иду в другую спальню. Храп Яна разливается по квартире, как гул трактора. Я не могу его винить в своих грехах, потому отпускаю все обиды и, сворачиваясь калачиком на кровати, подминаю под себя подушку. Грызу угол, чтобы не кричать. Невыносимо хочу увидеть Крылову хотя бы еще один раз. Последний.

Она появляется возле кровати, размазывая дымку слез. Садится рядом и смотрит. Молчит. Я хочу так много сказать, но слова в горле стоят тугим комом, будто я ваты наелся. А Вика прикладывает палец к моим губам и шепчет:

— Не нужно.

Мотаю головой, тянусь к ней, загребаю в свои объятия. Хочу врасти, навсегда замереть в этом иллюзорном миге.

— Я стала магом, — рассказывает жена. — Но так ничего и не вспомнила.

Она позволяет себя гладить. Ее одежда скользит под ладонями, и я чувствую жар ее тела. Пропускаю пальцы в медные распущенные волосы, касаюсь кончиками изгибов плеча, сдавливаю немного шею.

— Я, — она вздыхает, — не знаю, как тебя отпустить. Не получается.

Я хочу умолять ее, требовать быть со мной рядом, заставить ее отказаться от этой мысли, но не могу говорить.

— Молчи, Марк… Не нужно слов.

Ладно, ее сон, ее игра, ее право. Я соглашаюсь. Но поцелуй я сорву, даже если рискую ее прогнать напористостью.

Оглаживаю ее талию, веду ладонями по спине, от талии до лопаток. Она стала еще меньше, косточки выпирают, боюсь, что своими грубыми лапами наставлю синяков на бледной коже. Целую ллечо и цепочкой прикосновений тянусь выше, к уху. Вика дрожит, но не прикасается ко мне. Тихо шелестит дыханием и откидывает немного голову назад. Тело ломит от желания, от необходимости почувствовать ее пальчики на коже, но я не смею требовать. В ее снах я — раб. Даже если на секунду представить, что мое сознание зациклится и останется навеки в этой иллюзии, я буду не против. Лучше так, чем вечно гореть от вины.

Глазами, мыслями, прикосновениями умоляю позволить мне говорить, но Вика смотрит куда-то в сторону. В ее зеленых радужках столько боли, что я затыкаю свое желание что-то доказывать и оправдываться. Прячу глубоко и надолго. Навсегда.

— Я знаю, что должна это сделать, — шепчет жена, когда я нагло пробираюсь под ее темную водолазку и стискиваю грудь. Твердые навершия упираются в ладонь, почти царапают кожу. Виктория дышит тяжело, со свистом. — Я знаю, но не могу…

Немного толкаю ее от себя, поворачиваю на широкой постели и заваливаю назад спиной. Жена вытягивает руки над головой и всматривается в мое лицо.

— Марк, я так тебя люблю… — одними губами. Безголосо, но слова как гром врываются в грудь и рвут меня на части.

Мычу, мотаю головой. Волосы хлестко бьют по лицу. Я тоже хочу сказать, что люблю ее больше жизни, но она своей волей запрещает. Сон — ее территория, а преодолеть силу маттера я уже не могу. Барахтаюсь, напрягаюсь, мозг закипает, но голоса все равно нет. Да, правильно. Я не заслужил помилование.

Стою перед ней стою на коленях. Опускаю голову, пряча замыленный слезами взгляд. Вика тянет меня к себе, невесомо скользит по торсу, сдавливает ребра, словно пытается заглушить удары сердца под ними, впечатывает в грудь жаркие пальцы. Выкручивает соски и царапает кожу до крови. До густых капель, что сползают толстыми нитками к талии.

— Вырви себя из меня. Уходи, Марк. Вычисти, как сделал это тогда, так давно. Я не живу, не дышу, не существую. Без тебя это невозможно.

Наклоняюсь и с трудом сбрасываю ее ладони, разрешая опуститься ниже. Под резинку домашних брюк, где холмом вздыбилось мое желание. Она сжимает плоть до сильной томной боли, отчего мне приходится податься вперед. Только бы не упасть.

Снимаю с Вики черную одежду. Немного торопливо, потому что заживо горю от страсти. Жена шипит и вертится, изгибается, когда я наваливаюсь сверху и настойчиво врываюсь в ее рот. Язык пляшет, дыхание обжигает губы, а порванный стон оплетает меня невыносимым желанием обладать ею.

Сбросив брюки, замираю на миг над Викой. Я хочу, чтобы она прочитала в моих глазах все, что я не могу сказать. Все, что я не успел сказать раньше. Чтобы увидела, приняла меня таким, какой есть. Но жена смыкает веки и отворачивается. Ей тяжело, я знаю. И не стану давить. Я готов к расставанию, готов просто уйти с дороги, лишь бы ей стало легче.

— Ты все понимаешь и так, Вольный, — она ведет ладонью по бедру и «зовет» прикосновением к себе. — Подари мне эти минуты, а затем сожги их…

Больно. Жутко больно это слышать, но я чувствую, что мы оба дошли до грани. И дальше пути наши разойдутся, потому что мучить друг друга — настоящий ад для каждого.

Врываюсь в нее и безмолвно кричу в потолок. Он трескается от жара и лавы, что растекается по венам. Я не способен сохранить этот миг в вечности, но могу подарить Вике себя целиком. Я готов пожертвовать своей жизнью ради ее будущего.

У меня не было женщин лучше нее и никогда не будет больше. У меня нет детей, от таких, как я, не рожают. Не нужно плодить бракованный генофонд, все правильно.

Толкаясь в нее, вспоминаю, как мы говорили о ребенке, как горели у нее глаза, а я нелепо шутил, что не нагулялся. Неправда ведь. Я просто боялся, что вот это все случится, и Вика останется одна. С малышом. Не хочу ей такой судьбы.

Кровь закипает, когда она сжимается, царапается и ритмично подается навстречу. Не она мотылек, а я… Она — пламя, а я давно сгорел. Сознание крошится на осколки от неистовой пляски тел, от быстрых рывков. Я переворачиваю ее и тяну вверх. Вхожу сзади. Жена вскрикивает и прогибается сильнее в пояснице, опускается на локти. Ласкаю ее грудь, шарю по коже, что покрылась бусинами пота, сдавливаю бедра и тараню, тараню, тараню…

Пока не выбиваю из ее груди сдавленный хрип, а тугая и горячая пульсация срывает чеку моей гранаты, и я лечу в обрыв.

Хватаю Вику и тащу на себя. Еще секунду, еще немного. Не исчезай… Не уходи…

Расцепляю губы и, преодолевая магический блок, сипло выдавливаю: «Люблю». Из носа бежит юшка крови, голова взрывается от болезненных спазмов, отчего мир перед глазами меркнет. Я заваливаюсь набок и на секунду теряю сознание. Когда тяжело распахиваю веки, Вика уже оделась, даже заплела волосы в косу, села рядом на кровать и поглаживает меня по заросшей щеке.

— Выслушай, — говорит мягко. В ее улыбке прячется глубокая печаль. — Не пытайся что-то сказать, у тебя не получится. Я знаю, что очень хочешь, но не нужно. Ты не сможешь ничего изменить, мы теперь на разных берегах. Даже если я пойму и прощу все твои поступки, ты — светлый, а я под запретом… Маттер. Я не хочу рисковать тобой и нашими друзьями. Передай Яну, что Лиза тоже здесь, но Аким сильно подавил ее волю. Я попытаюсь помочь, хотя не знаю как. Что-нибудь придумаю, не даром же учусь. И спаси Артема, он заслуживает счастья. Они оба не должны пострадать из-за нас с тобой.

Крылова замолкает на несколько долгих секунд, а мое сердце начинает ломать грудь. Бьется в ребра, как гонг. Я хочу говорить! Пожалуйста, позволь! Ви-ка-а-а… Но вместо слов, только взрывы в висках и кровь из носа…

— Марк, не делай так, — грозит жена и сводит каштановые брови, соскальзывает пальчиками с моего подбородка и вытирает уголком простыни мои губы. — Спасибо тебе, что любил меня. Спасибо, что ценил и берег. И спасибо, что сломал.

Она резко встает и отходит в тень стены. Глаза горят праведным огнем, я тянусь и размыкаю губы в попытке высказаться, вымолить прощение. Темнота скручивается, стремительно тащит меня вглубь, и я слышу последнее:

— Прощай…

Просыпаться одной после сладкой ночи в объятиях любимого очень тяжело. Каждый вдох режет грудь ржавым ножом.

— Вика? — тихий голос Дарины звучит над плечом, в руку впиваются горячие пальцы.

— Что ты сделала?

— Отстань, прошу, — откашливаюсь, чтобы избавиться от хрипоты. Откидываю ее цепкие пальцы и переворачиваюсь на бок. Меня крутит от желания орать, не думала, что на выходе из сна снова буду не одна. Подружка же вчера еще утром ушла, а потом весь день я видела ее в обнимку с худющим пацаном.

— Ты же обещала, — сердится Дарина, трясет волосами. — Обещала дать Марку шанс. Это неправильно. Ты не дала ему даже возможности выговориться.