Галина Полякова - Курортный роман с продолжением

– Кэт, крошка, хочешь посмеяться? Сенсация на побережье! Нинок вырядилась в вечернее платье со шлейфом и глубочайшим в своей откровенности декольте! Плечи – вах-вах! Элен Безухова перевернулась во гробе! Грудь – за гранью возможного! «Лазурит» содрогнулся! Официанты застыли с подносами! Оркестранты перестали играть и поднялись в торжественном молчании. Певица поперхнулась и закашлялась, – тараторил он, сжав ее в прохладных объятьях.

– Подожди, – перебила его Катя, – у меня тоже смешная новость. Я завтра улетаю.

Георгий замолчал. Он отодвинулся от нее и, перевернувшись на спину, уставился в невидимый потолок. Беззвучная темнота наполнилась глухим боем.

– Уезжать-то все равно надо, – испуганная его реакцией, виновато прошептала она. – Осталось всего два дня, а с билетами сам знаешь как. Днем раньше, днем позже…

– Как же ты достала билеты? – холодно спросил он.

– Повезло.

– Тебе всегда везет. Сюда прилетела, как на метле, и обратно… везучая ты, Катя.

Она обняла его, прижавшись щекой к неровно вздымающейся груди.

– Гошенька, прости. Мне вообще не надо было прилетать. Я лишняя здесь, а дома меня ждут.

Георгий не отвечал, глядя в темноту. Она тоже замолчала, покрепче обняв его. Не отрывая взгляда от невидимого потолка, он тихо спросил:

– Ты любишь меня?

– А то ты не знаешь, – еще тише ответила она.

Он вдруг приподнялся и, как туча, навис над ней.

– Кать, я все понимаю. Но и ты должна понимать! Обязана! Мишка… не хотел говорить. Впервые ведь с ним такое. Он влюблялся, конечно, но никого еще до тебя не любил. Он же с ума сходил по тебе. Голову мужик потерял! А когда стареешь, тяжко все это. Я-то знаю… Но наступил песне на горло. Ради меня наступил! Он свой по большому счету, а своих не сдают, Катюша.

– А я-то чья? Я не своя? – сокрушенно прошептала она.

– Ты – другое! – страстно воскликнул он. – Ты – это я! Ты – часть меня, мое продолжение. Ты всегда должна быть на моей стороне! Без колебаний и рассуждений!

Они помирились жадно и горячо, все простив друг другу в эту последнюю ночь.

Утром Катя взяла с Георгия слово, что он доживет у хозяйки оплаченные дни и ежедневно будет есть куриный бульон. Она хотела попрощаться с морем и сразу уйти с пляжа, чтобы успеть собраться и приготовить еду. Георгий должен был появиться к трем. Катя планировала покормить его полноценным обедом и около четырех выйти из дома. Автобус отходил от вокзала в четверть пятого, а спуск с горы занимал не более пяти минут.

Она вдоволь наплавалась, а когда вернулась к компании, поняла, что об ее отъезде уже известно. Тарасович вертелся и дергался, многозначительно поглядывая на Катю. Нинок неподвижно возлегала рядом, словно заваленная на спину статуя колхозницы. На глазах ее чернели очки, грудь вздымалась тяжело и ритмично. Молчаливый Сережа, примостившийся у материнских ног, складывал камешки в желтое пластмассовое ведерко. Катя присела на топчан, а статуя неспешно воздвиглась и, взяв мальчика за руку, торжественно двинулась к морю.

– Ну, Катенька, слышал, уезжаешь? – заторопился Тарасович с расспросами, как только Нина отошла на расстояние, исключающее слышимость. – Что ж так мало побыла? У тебя ведь есть еще пара дней в запасе?

– Дни есть, но с билетами сложно. Взяла, какие достались.

– Жаль-жаль, рано собралась. Два года не виделись, не успел я на тебя налюбоваться. А ты еще похорошела, даже помолодела. Кто ж тебя так вдохновляет?

– Жизнь вдохновляет, Миша. И у тебя, как вижу, все в порядке. Ты тоже неплохо выглядишь.

– Может, останешься? Море теплое, погода прекрасная, а дома всех дел не переделаешь. Слышал, родители твои приболели? На кого ж ты их оставила?

– Нашлись добрые люди. Не ожидала, что родители мои тебя волнуют.

– И родители волнуют, и ты, Катюша. И всегда волновала.

– А Нинок в курсе твоих волнений? – Катя насмешливо взглянула на Тарасовича. – Ты делишься с ней подобными переживаниями?

Георгий беспокойно следил за пикировкой.

– Я похож на дурака? – осклабился Михаил. – Зачем Нине знать о наших с тобой старых делах?

– А у нас были с тобой какие-то дела? Что-то не припоминаю.

– А то не было? Так-таки ничего и не помнишь? – напирал Тарасович. – Ну да, память-то девичья коротковата.

– Не понимаю, о чем ты? – пожала плечами Катя. – Я тебе что-то должна и не отдаю?

– А разве нет? Хоть бы извинилась за старое. Завлекла, обнадежила, пообещала, а потом кинула.

– Не выдумывай! Никогда я тебя не завлекала и ничего не обещала! – возмутилась Катя.

– Ну, как же не обещала-то? – не отставал старший брат. – Неужто, забыла?

– Ах, да. Обещала подумать, кажется, – бросила она небрежно.

– Не только. Сказала, что польщена. Поблагодарила за честь и оказанное доверие. Поинтересовалась, на какие средства мы будем жить, про алименты узнавала, про спецшколу для сына. Даже рожать от меня собралась. Волновалась, не помешает ли возраст моему усердию в этом ответственном деле? А я тебя заверил, что мужики в нашем роду от таких приятных трудов не отлынивают до глубокой старости. Ты успокоилась, обещала подумать и моей дамой на юбилее быть не отказалась! Так или нет? Еще платье какое-то особенное надеть хотела. Я и решил…

– И я решила! – прервала его Катя, удивляясь, как мог он так хорошо запомнить и принять всерьез ее двухлетней давности стеб.

– Плохо решила! – рявкнул Тарасович.

– Как сумела! – раздраженно парировала она, запихивая полотенце в сумку.

Внезапно Георгий вскочил и схватил Катю за руку.

– Стоп! Идем отсюда! Есть разговор.

Он потянул ее за собой. Она удивленно поднялась и последовала за ним. Михаил смотрел им вслед, беспокойно ерзая на топчане, словно готовясь сорваться с места и устремиться за ними.

Не оборачиваясь, Георгий быстро шагал по гальке и вдруг резко остановился. Он больно схватил Катю за плечи и развернул к себе, неприязненно всматриваясь в лицо.

– Ты так и собиралась уехать, не поговорив? Ничего не хочешь сказать на прощанье?

– Ты о чем? – удивилась она.

– Давай начистоту! Ты собираешься жить со мной?

– Гоша…

– Хватит темнить! – воскликнул он зло. – Да или нет?

– Конечно, собираюсь. Что с тобой, Георгий?

– Ты знаешь, что я не хочу и не буду жить в Москве? Тебе известно, что я…

– Беден, болен, стар, – прервала она его. – Гошенька, говори смело, что ты задумал? Я все выдержу, обещаю.

– Помолчи, не перебивай! Ты по-прежнему хочешь выйти за меня? Не передумала? – Она обняла его, почувствовав, как сотрясает его сильная дрожь. Он сбросил ее руки и отодвинулся. – Так вот, я решил! Окончательно и бесповоротно! Если согласна, сразу же расписываемся и уезжаем туда.

– Куда, милый? Какой городок у моря ты придумал на этот раз?

– Это не город у моря! Это Алтай! Мы едем на Алтай! – воскликнул он, сверкнув глазами.

– Алтай? – растерялась Катя. – Почему Алтай, Гошка?

Он приблизил к ней напряженное лицо и заговорил тихой скороговоркой, боязливо оглядываясь по сторонам:

– Потому что там еще есть белые пятна на карте. Только там я буду спокоен, только там смогу жить с тобой. Мы заберемся подальше, в самую глушь, найдем малолюдный поселок вдали от больших дорог. Я поставлю дом. Где-нибудь на отшибе. Ты будешь хозяйкой. Нас никто не найдет. Никто не увидит тебя. Только я! Если раз в году забредет охотник, я успею тебя спрятать, и ты не выйдешь к нему… – Глаза Георгия болезненно блестели, лицо нервно подергивалось. – Ну? Что скажешь? Да? Нет?

Она поняла, что с ним что-то не так, и ответила обтекаемо, боясь разволновать еще больше:

– Гошенька, но ведь это совершенно новый поворот. Об Алтае я впервые слышу. Надо разузнать об этом крае, подумать…

– Алтай или ничего! Это мое последнее слово! Думай! Решай! – грозно оборвал он ее и вдруг сник, неподвижно застыв и уставившись под ноги.

– Гоша, что?.. – она попыталась заглянуть ему в глаза, но он стоял перед ней, опустив плечи и голову. Наконец, он оторвался от созерцания гальки и выпрямился. Лицо не дергалось, глаза смотрели спокойно.

– Тебе пора, идем, не успеешь собраться, – сказал он с обычной интонацией.

Крепко держась за руки, они шли по пляжу.

– А, вот вы где? – Михаил вышел им навстречу, заглядывая обоим в глаза.

– Стой здесь, я сам сумку твою соберу, копуша, – на ходу крикнул Георгий, оставив Катю наедине с братом.

Она смотрела в море, задумавшись о странном поведении Георгия, и не могла взять в толк – что за нелепое место для совместной жизни он выбрал? И почему предложил его в такой категоричной форме? Чем вызвано его явно болезненное состояние? Утром он выглядел совершенно здоровым и всем довольным.

– Ну, что, поговорили? – оглядываясь на спину брата, торопливо спросил Тарасович.

– Поговорили, – недовольно буркнула Екатерина.

– Что решили? Все-таки женитесь? Когда?

– Слушай, Миша, – раздраженно повернулась к нему Екатерина, – что ты к нам привязался? Что ты нос суешь в наши дела? Нашел себе тетю Нину, и успокойся уже.

– Хамишь? – Тарасович окинул нагловатым взглядом ее фигуру в уже высохшем купальнике. – Неужели, так и не поняла, что здесь тебе не обломится? Не я, а ты к нам привязалась, и не даешь покоя брату! Зачем прилетела-то? Что тебе в Москве твоей не сидится? Не нагулялась там? Папику поднадоела? Займись сынишкой, а не за мужиками гоняйся по курортам! Заруби себе на носу, вертихвостка – в нашем роду на девках не женятся!

– Умолкни, старик бредовик! – гневно оборвала его Екатерина. – На себя посмотри, селадон-передвижник! Скоро первоклассниц совращать начнешь. О вечном пора задуматься, а все туда же!

Михаил рассвирепел, но, увидев приближающегося Георгия, прорычал ей в ухо:

– Запомни ничего у тебя не выйдет! Не на тех напала! В порядочные она, вишь, намылилась!