Огромная фабрика, десятки рабочих, но нет места, где им поесть. Я открою ресторан рядом с фабрикой.

– Откроешь ресторан?

– Почему ты удивляешься?

– Разве не стыдно тебе будет перед Хамди-беем? Он дал тебе работу.

– Мне она не понравилась, она меня не устроила, я заскучал за полдня. А из людей, которые не любят свою работу, хороших рабочих не выходит. Хамди достаточно умен, чтобы это понимать.

Договорившись с лазом Ахметом, владельцем соседнего с лесом участка прямо напротив фабрики, Сеит засучил рукава. Лаз Ахмет стал ему компаньоном. Закрытая часть ресторана, построенного из кирпича, была очень маленькой. Открытое кафе в качестве пристройки вмещало больше столов. Сеит использовал пространство перед садом, построив там деревянную беседку.

Конечно, на столах не было ни бокалов, ни серебряных приборов – рабочих встречало самое обыкновенное кафе. Но оно было очень чистое, и еда здесь была сказочной. Со всей округи сюда приходили любители ракы и водки опрокинуть стаканчик-другой, а заодно и попробовать ароматные жареные пирожки и приготовленную на углях рыбу. Леман была довольна школой, учителями и друзьями. Каждое утро она уходила из дома с отцом. Вход в школу был прямо напротив ресторана. После уроков Леман часто навещала Сеита.

Однажды, когда Леман пришла к дверям кафе с портфелем в руках и судком, она обнаружила, что отец ждет ее. Сеит распахнул руки и заключил дочь в объятия:

– Здравствуй, Леманушка! Иди, я приготовил тебе тепленькие пончики. Помой лицо и руки и покушай, а затем мы погуляем.

Обоим очень нравились эти прогулки. Леман не уставала слушать папины рассказы. Они отличались от сказок, которые рассказывала мама, это были настоящие истории, и самым интересным было то, что героем рассказов был ее собственный отец.

Когда отец с дочерью, держась за руки, начали взбираться на холм, солнце уже теряло свое тепло. Ветер нес прохладу, словно чтобы сообщить о том, что зима близко. Сеит заметил, что дочь не поспевает за ним.

– Ты устала?

– Нет. Давай пойдем дальше.

Сеит засмеялся. Указав на дерево, он спросил:

– Ты знаешь, что это за дерево?

– Не знаю.

– Мы в Крыму называем его дикая груша. А ты знаешь, как его здесь называют?

Леман отрицательно покачала головой.

– Медвежья груша.

Девочка расхохоталась.

– А еще есть кислая груша, с кислым вкусом. И ее в Крыму называют дикая груша.

Затем Сеит указал на грибы под деревом.

– Когда придет весна, я расскажу тебе, какие грибы можно собирать.

– Эти можно собирать?

– К этим даже не прикасайся. Ядовитые!

– Ты на днях рассказывал о лесах Ялты, – напомнила Леман. – Продолжи, пожалуйста!

– А тебе не надоело слушать одно и то же?

– А тебе надоело рассказывать?

– Ради бога, Леманушка! Может ли мне надоесть, когда у меня есть такой слушатель, как ты!

Они взобрались на холм и сели на поваленное сухое дерево. Солнце, готовое сесть, окрасило округу в мягкие цвета. Сеит раскурил сигару. С лукавой улыбкой он протянул дочери все еще горящую спичку.

– Ну-ка посмотрим, вспомнишь?

Леман подула на спичку.

– Ты знаешь, сколько раз ты дула на нее, когда была маленькой?

– Сколько?

– У тебя были пухленькие щеки. Сначала ты открывала глаза, а затем делала глубокий вдох. А потом делала так: «Уфф! Уфф! Уфф!»

– А было так, что я не могла ее потушить?

– Нет, ты упрямо старалась, и в итоге тебе удавалось.

Сеит обнял дочку.

– Посмотри, Леманушка. Вот так же садилось солнце в Алуште, когда дул южный ветер. Вода принимает разные цвета: красный уступает место фиолетовому, фиолетовый темнеет, и море становится темного, вороньего цвета.

Затянувшись глубоко сигарой, он продолжил:

– Море темнеет, но на небе остаются алые полоски. На облаках тянутся цветные линии, словно их написали пером. Но пока ты водишь глазами из одного края в другой, уже стемнеет.

Леман слушала отца как зачарованная. Сеит словно рассказывал очень старую, известную сказку.

– Затем начинается ночь. Когда выходит луна, кипарисы на самой вершине становятся похожими на балерин, которые одеты в серебряные платья.

Вместе с ветром они легонько наклоняются и сгибаются. Вместе с ветром в дома приходит восхитительный запах от растущих по всему побережью виноградников. К этому запаху прибавляется запах Черного моря – оно пахнет солью. Точно такой ты чувствуешь здесь. Ну-ка, вдохни!

Леман вдохнула вслед за сделавшим глубокий вдох отцом. А Сеит продолжал:

– На вершинах Ялты, в лесу есть озеро под названием Карагель. Оно тянется среди чинар, кипарисов, берез и елей. При лунном свете его вода ярко горит.

– А здесь в лесу есть озеро?

– Нет, нету.

– Если бы здесь тоже было озеро, как бы хорошо было, правда?

– Конечно.

– Тогда это место было бы, как Ялта.

Сеит засмеялся.

– Может быть… Кто знает.

Он чувствовал, что его одиночество и тоску лучше всех понимает эта маленькая девочка. Мужчина с любовью сжал ее ручку в своей ладони.

Ветер пах соленой водой и влажной зеленью. Кто знает, может быть за день до этого тот же самый ветер ласкал побережье Алушты?

Новые неприятности

Исмет Иненю, который отправился с визитом к Сталину в Москву 28 апреля 1932 года, 10 мая вернулся в Стамбул с советскими генералами. Прибытие Иненю заставило в Стамбуле волноваться тех, у кого были связи со старой Россией. Результат визита – получение кредита от Советов на сумму восемь миллионов долларов – взволновал и Троцкого, который следил за развитием событий из своего дома в Бююкада.

Спустя четыре дня после возвращения Исметапаши из Москвы, Цвилинг, генеральный консул Советского Союза в Стамбуле, сообщил о том, что Лев Троцкий, его жена Наталья Троцкая и его сын Леон Седов лишены советского гражданства.

Четырнадцатого ноября 1932 года Троцкий покинул Стамбул, сев на пароход «Прага» под итальянским флагом, с турецким паспортом, предназначенным для беженцев, оформленным на имя господина Леона Седова.

С наступлением дождей Сеит больше не мог вести дела в кафе в саду. Закрытая же часть была популярна только у нескольких полуночников. Одним словом, в делах наступил застой. Мюрвет, не находя другого выхода, отправилась на спичечную фабрику и устроилась работать на том же самом станке. Сеит чувствовал большую подавленность из-за этого факта. Он осознавал, что им нужны дополнительные деньги, которые она приносит, и решил еще какое-то время управлять делами. В то же время он думал о том, где бы подработать. Каждый раз, когда он проходил перед усадьбой русского Генерального консульства, в голове у него проносилась шальная мысль: а может быть, он найдет должность в консульстве в Бейоглу? Но мысль не напоминать о себе была куда весомее.

Мюрвет чувствовала слабость в теле. Работать целый день, стоя на ногах, было не по ней. У нее часто начинали трястись руки, а в глазах темнело.

В то утро молодая женщина встала без сил. Сеиту не понравилось ее состояние, он сказал, чтобы она осталась дома и взяла у доктора больничный. Но после завтрака Мюрвет почувствовала себя лучше, покинула дом, подумав, что возьмет больничный в другой раз.

В тот день обед ей в горло не лез. Прислонившись головой к станку, у которого она работала, она уснула на табуретке. Голова ужасно кружилась, тошнило, должно быть, упало давление. Когда прозвенел звонок, возвещающий о начале работы, она собралась и принялась повторять действия, которые уже выучила наизусть: брала коробки, которые приходили на станок пустыми, заполняла их доверху спичками и снова ставила на ленту. Ее движения были отточены, но головокружение отвлекало ее от работы. Она прикладывала усилия, чтобы не упасть, постоянно стирая пот со лба. В один момент в глазах потемнело. Левая рука была на конвейерной ленте. От боли она почувствовала онемение в руке. Мюрвет, как во сне, выключила электрический рубильник. Рабочие с соседних станков подбежали к ней и столпились вокруг. Тут же прибыл фабричный врач. Мизинец женщины был полностью раздроблен деталью станка. Хамди-бей приказал усадить Мюрвет в свою машину.

Сеит выбежал из кафе, не надев даже пиджака. Жена лежала на заднем сиденье. Раненая рука Мюрвет была забинтована, и бинты были в крови. Склонившись и целуя жену в щеки, Сеит бормотал:

– Покарай меня Аллах! Моя дорогая жена! Ах, покарай меня Аллах! Как я такое допустил?

Его голос и руки дрожали. Хамди-бей, старавшийся вести машину как можно быстрее, пытался его успокоить:

– Помолчи, Курт Сеит! Не пугай ее!

Когда они прибыли в больницу, Сеит нес жену на руках до носилок. Доктор, вышедший из рентгеновского кабинета, сказал, что Мюрвет нужно немедленно оперировать.

– Она поправится? – спросил Сеит.

– Конечно, – сказал доктор. – Но, к сожалению, мы вынуждены ампутировать палец.

Увидев муку на лице Сеита, он добавил:

– Сеит-бей, она могла потерять всю руку. Вашей жене повезло.

И направился в операционную.

Мюрвет пролежала в больнице двадцать дней. Ей выдали компенсацию в размере восьмидесяти лир. Большую часть операционных и больничных расходов взял на себя Хамди-бей. После того как жена выписалась из больницы, Сеит отвез ее и Шюкран к Эмине и на протяжении двух недель оставался с Леман в Бююкдере. Отец с дочерью еще больше сблизились. Леман слушала его с восхищением и замиранием сердца. Отец был ее самым большим учителем и помощником, и даже делать с ним уроки значило отправляться в авантюру, в путешествие в другие миры.

Мюрвет вернулась подавленной, оттого что вновь оставила младшую дочь с матерью. Она втайне злилась и на саму себя, и на Сеита, и на Леман.

Дела в кафе шли не очень хорошо. Сеит искал новую работу, которая позволила бы поскорее пополнить их бюджет, но безрезультатно.

Возможно, другая жизнь в другом месте