Та зима была очень суровой. Продав в конце концов свое кафе, Сеит вновь оказался безработным. А вот Мюрвет нашла приработок: она начала зашивать женские шелковые чулки, которые собирала по домам. Дети обычно ели у Эмине, а спать шли домой. Супруги почти не разговаривали, иногда по большой необходимости перекидывались парой слов. Ужинали они вместе, а затем каждый расходился в свой угол и оставался наедине со своими мыслями. Мюрвет забирала у клиенток чулки, садилась поближе к свету и часами работала, не поднимая глаз. Сеит же или выходил в одиночестве гулять, или читал книги, потягивая спиртное. Когда он ложился в кровать, то часто до утра ворочался. Его постоянная задумчивость начала пугать Мюрвет.

Однажды, проснувшись утром, Мюрвет увидела, что Сеит уже давно одет. Он накрыл на стол и вскипятил чай.

– Что случилось, Сеит? Ты куда-то идешь?

– Куда я могу пойти? Я раздавлен настолько, что уже ни за кем не бегаю.

Мюрвет поняла, что муж связал этот вопрос с ее ревностью.

– Ты уничтожаешь себя, Сеит! – с горечью сказала она.

– Это единственное, что мне удается. Что поделаешь!

– Ты несправедлив.

– Ах да! В этом ты очень права. Я несправедлив ко всем вам.

– Сеит, ты несправедлив к себе!

Мюрвет внезапно заметила, что уже не стесняется, как прежде, недовольства мужа. Сейчас перед ней стоял раздраженный и упрямый ребенок.

– Ты огорчаешь меня, Сеит. Чего мы только вместе не прожили за эти годы! Какие только невзгоды ты не преодолел, какие только усилия не прикладывал, чтобы нам было спокойно! Слава Аллаху, какие прекрасные у нас были дни! Они были для меня, словно сказка, словно кино, те дни! А сейчас прекрати обижаться на жизнь. Все как-нибудь наладится, я знаю, точно наладится! Но ради всего святого, не мучай так себя! Это меня огорчает больше всего. Я соскучилась по твоему прежнему веселью.

Пока Мюрвет говорила, на ее глаза навернулись слезы от тоски по пережитым в прошлом дням. Сейчас она со слезами вспоминала те дни.

– Я даже соскучилась по твоим насмешкам.

Сеит посмотрел на жену с любовью и внезапно, не сдержав себя, обнял ее.

– Ох! Мурка!

Когда он губами коснулся губ жены, то понял, как соскучился по ним. Но сдержался и отпрянул – у него нет на это права. Его жена скоро уйдет на работу. А у него же никакой работы нет. Подавленный, он отвернулся. Мюрвет, вздохнув, убрала со стола. Взяв пальто и шапку, направилась к двери. Сеит, повернувшись к ней спиной, смотрел в окно. Мюрвет сначала хотела что-то сказать и открыла было рот, но передумала и, тихонько закрыв дверь, вышла.

Сеит наблюдал из-за шторы, как его жена удаляется, и закурил сигарету. Он выкурил ее с выражением боли на лице. Жизнь вышла из-под его контроля.

Не было никакого смысла так мучаться. Но, может быть, есть другая жизнь? Может быть, в другом месте, вдалеке от всех?..

«Почему бы и нет?» – подумал он.

* * *

Когда Мюрвет, совершив покупки, вернулась домой, то удивилась, когда увидела, что в окнах квартиры не горит свет. Обычно в эти часы Сеит давно сидел дома с детьми и ждал ее. Внезапно ее сердце ушло в пятки. Должно быть, что-то случилось. Не заходя, она направилась прямо к матери. Дети были там, но Сеита не было. Мюрвет метнулась обратно. Она оставила пакеты в коридоре. Дрожащими руками она вытащила из сумки ключ и открыла дверь. Темнота встретила ее. Мюрвет зажгла свет и позвала:

– Сеит! Сеит!

Молчание служило ей ответом, так как дома никого не было. Женщина осмотрела спальню. Кровать была заправлена. Она открыла шкаф. Кроме костюма и сумки все было на месте: чемоданы, сундук. Она не могла понять, что произошло. Сеит снова начал ночную жизнь? Стараясь держать себя в руках, она снова вернулась к матери. Все были обеспокоены отсутствием Сеита, но, насколько они его знали, эта ситуация не стоила того, чтобы создавать из нее проблему. Или под утро, или на следующий день он вернется.

Прошло пять дней. Старший брат Мюрвет Хаккы сходил в полицейский участок и сообщил о пропаже. Но никто в этом районе Сеита не видел.

* * *

Прошло два месяца, как Сеит покинул Стамбул. Все это время он проработал шахтером в Зонгулдаке. И вот пришло время вернуться. Он сошел с поезда на станции Сиркеджи. Когда он посмотрел на себя в зеркало в туалете станции, то заметил, насколько похудел и осунулся. Больше всего в Зонгулдаке он ощущал нехватку воды и мыла, чистых, накрахмаленных рубашек. Глядя на свое отражение в зеркале, он думал: «Значит, необходимо было только вернуться в Стамбул, чтобы понять, как изменилось выражение моего лица».

Как только он вышел из здания вокзала, то купил дешевый костюм и пару туфель. Затем направился в хамам Джагалоглу. Все, что он снял с себя, он завернул в пакет и оставил, чтобы сожгли. После бани переоделся в новое и взял путь на Йешильдирек. Самой большой его радостью было то, что он несет деньги в дом, который покинул, имея в кармане только на автобус. Хоть он и был в угольной шахте, он все же победил. Он не был мужчиной, от которого нет пользы в доме. Пусть последние два месяца, которые он пережил, и были адской пыткой, он не жаловался. Были те, кто всю жизнь довольствовался такой работой. Несмотря на все, он считал себя везучим. Он шел, чувствуя радость, что скоро отдаст деньги жене.

Возвращение Сеита создало праздничную атмосферу. Мюрвет, как только увидела перед собой мужа, издав громкий вскрик, была готова рухнуть в обморок от счастья. Дети, родственники, все те, кто боялся его самоубийства, смерти и побега, все встречали Сеита с радостью. Мюрвет заметила, насколько неухоженным, усталым и исхудалым был муж, но ничего ему не сказала.

Несмотря на то что Сеит хотел вернуться к жизни, которую оставил, он чувствовал, что сам он уже не такой, как прежде. Странным образом его волнения, желания, мечты покидали его, но медленно. Ему было всего сорок два. Он чувствовал внутри скрытое упрямство, но уже не знал, из-за чего ему стоило упрямиться. Упрямство полезно, когда оно способствует исполнению мечты. Но если жизнь застопорилась, то какой смысл в упрямстве? Оно только унижает других людей. Казалось смешным, что он уже не хотел ни с кем спорить. Весь свой гнев он направлял на себя. Это были внутренние счеты с самим собой.

Мюрвет на протяжении двух месяцев работала и платила за квартиру, смотрела за детьми и жила самостоятельно. Она чувствовала себя так, будто сдала важный экзамен. Побеги мужа по всевозможным приключениям, чтобы заработать денег для семьи, уже не пугали Мюрвет и вообще не вызывали никаких эмоций. Женщина давно перестала бегать за Сеитом, избавилась от приступов ревности, привыкла зарабатывать на жизнь себе и своим детям.

Теперь она проводила дни, не волнуясь, что делает ее муж, не плача по ночам от ревности, а зашивая чулки.

Сеит вновь открыл ресторан на улице Аджи Чешме. Это был самый маленький ресторан из всех, которыми он владел. Как только его дела пошли в гору, то и настроение относительно улучшилось. По крайней мере, у него была работа. Теперь он старался радоваться мелочам. Леман заходила в ресторан после школы и, съедая приготовленный отцом обед, с энтузиазмом рассказывала о произошедшем в школе и о том, что выучила. Сеит был для дочери не только слушателем. Он действительно интересовался ее миром, способностями, мыслями и поддерживал беседу своими вопросами. Роли, которые Леман получала в школьных спектаклях, стихи, которые учила, ее рисунки, которые вешали в школьном коридоре, – Сеит всегда поддерживал дочь и относился к ней с интересом и гордостью.

В тот день Леман с портфелем в руках спускалась вниз от Аджи Чешме и напевала только что выученную песню. Сначала человек, который стоял и ждал у переулка, не привлек ее внимания. Но когда она спустя время повернула голову, то заметила, что незнакомец следует за ней. Девочка побежала и, когда человек побежал за ней, запаниковала. Ей было понятно, что тот, кто идет, намеревается сделать ей плохое. Она заорала что есть мочи:

– Папааааа! Папа!

Помощник отца Иван, который из кладовой доставал ящики с пустыми бутылками, увидел, что за дочерью хозяина кто-то бежит, бросил на пол ящики и выбежал на дорогу. Сеит в тот же момент выскочил наружу. Тот, кто преследовал Леман, тут же бросился наутек.

Сеит и сам удивился тому, с какой скоростью несется, – значит, его ноги еще не потеряли былой силы. Вскоре он ухватил того человека за воротник. У преследователя его дочери была красная физиономия, желтые зубы, отвратительное дыхание – явно один из уличных бродяг. Сеит ударил кулаком в красную рожу бродяги. Тот ошалел. Сеит продолжал его бить. Вокруг них столпились зеваки. Сеит отпустил воротник, убедившись, что достаточно наказал наглеца.

– Если я еще раз увижу, что ты тут бродишь, убью! Ты понял, собака?

Однако он не мог предположить, что эта потасовка обернется заведенным на него делом. Он вернулся в ресторан. Леман, наблюдавшая за происходящим, была очень довольна тем, что отец не пострадал.

– Спасибо, Иван! – поблагодарил Сеит бдительного помощника.

Иван был деревенским парнем, служившим в годы войны артиллеристом в царской армии. У него было доброе сердце. Иван, улыбаясь, вернулся к работе.

Спустя какое-то время отец и дочь сели друг напротив друга и, поедая с чаем горячие пирожки, только что из печи, старались забыть о случившемся. Их разговор оборвался, когда в дверях появились двое полицейских. Сеита вызывали в полицейский участок из-за избиения человека и угроз расправы. Леман заплакала, отец погладил девочку по голове:

– Давай, иди домой, Леманушка! А еще лучше, пусть тебя отведет Иван. А я скоро приду, дорогая.

Довольно спокойно отпив последний глоток из кружки, он взял пиджак и пошел вместе с полицейскими в участок Йешильдирек. Когда в участке он разъяснил, почему избил мужчину, полицейские захотели выслушать Леман как свидетельницу, однако Сеит на это не согласился. Он однозначно был против, чтобы дочь в таком возрасте побывала в участке, пусть даже и для того, чтобы дать показания в его пользу. Комиссар настаивал: