Растет моя пышная роза

Среди виноградных лоз.

О, мама, я в горькой печали —

Я потерял свою любовь.

И коль мы останемся в мире

Навеки с тобою, то впредь

Для нас в этом мире отныне

Одна уготована смерть…

Он не смог допеть песню – не позволил кашель. Мюрвет уже пропала из виду. Поднявшись с места, он захлопнул дверь комнаты. Вернувшись, сел на тахту. На чем же он вчера остановился, прежде чем заснуть? Да, он мог прожить прошлое заново. Это было самой прекрасной дорогой к смерти. К тому же Сеит постоянно слышал о том, что перед глазами тех, кто готовится к переходу в мир иной, в считанные секунды пролетает вся их жизнь. Однако ему повезло. За последние месяцы он много раз переживал встречи с любимыми и теми, по кому он скучал. Сколько же времени у него было для того, чтобы ко всему подготовиться…

Куда исчез тот молодой всадник? Вот, он вновь появился в углу комнаты. Сеит стоял перед царем Николаем и отдавал ему честь. Государь вешал на его грудь орден. Аплодисменты, аплодисменты, а затем – показательное выступление верховой езды на манеже. Чего только не вытворял верхом на лошади этот разгоряченный юноша! Его ясные синие глаза горели. Казалось, все в нем бросает своеобразный вызов трудностям жизни.

Он захотел рассмотреть себя в зеркале и поднялся с тахты. Не может быть, чтобы он так изменился. Возможно, у него просто появилась пара морщин, возможно, лицо немного побледнело. Однако он покажет этому наглому юнцу, что не сильно изменился. Если он посмотрит в зеркало, то все поймет. Опираясь на треножник, стоявший у тахты, мужчина поднялся на ноги и посмотрелся в зеркало, висевшее над ним.

– Боже мой!

Держась левой рукой за треножник, правой он потер лицо. До сего момента Сеит и не думал о том, что настолько изменился. Он никогда прежде не сравнивал себя нынешнего с собой прошлым. Однако сейчас прошлое стояло прямо за его спиной. Они – молодой Сеит и умирающий – вместе смотрели в зеркало.

– Боже мой, боже мой! Если бы я не знал, что он – это я, не узнал бы! – пробормотал он. Затем, повернувшись к другому себе, спросил: – Тогда кто же он? Отвечай, юнец! Кому принадлежат эти впалые щеки, это тусклые глаза? Кому?

Призрачный Сеит все еще стоял рядом. Он больше не улыбался, а только безмолвно смотрел на него из зеркала.

– Ты не оставишь меня, не так ли? Хочешь остаться здесь? Хорошо. В любом случае уйду я.

С тяжелым сердцем Сеит вскрыл упаковку лезвий, лежавшую на столе. Странно, но руки его не дрожали. Легкие тоже больше не болели. Спина выпрямилась, все страдания куда-то улетучились. Глаза сияли. Словно все тело поняло, что вот-вот отправится на вечный покой. Разве он все то время, что помнил себя, не упорствовал перед жизнью? И даже сейчас будто спорил со смертью. Спорил за собственную душу. Поскольку смерть была близка и он знал это, то он должен был иметь возможность сам выбрать способ уйти. Он взял одно из лезвий. Согнул левую руку в локте и повернул к себе запястье. Посмотрев на отражения в зеркале, он произнес:

– Я спасаю вас обоих. И тебя, юнец. Держись подальше от этого старика. Уходи, живи своей жизнью!

Он хотел сжать руку в кулак. Но сил не осталось. Он сумел лишь немного согнуть пальцы. Впрочем, вены виднелись и так. Должно быть, они с трудом перекачивали кровь. Ничего, скоро они отдохнут. Тянуть с этим нет смысла. Из последних сил он провел острым лезвием по левой руке. Из раны потекла кровь. И эта кровь, смешавшись с проснувшейся в нем болью, заставила Сеита прийти в себя. Лезвие, которое он все еще держал в руке, стало одного цвета с пальцами – красным. Отряхнув руку, он бросил его на пол. Сеит оперся о стол. Его тошнило, и отнимались ноги. Он хотел крикнуть. Но с губ сорвался только слабый свист. Ему нужно было выбраться отсюда, спасти себя. Он шагнул к двери. Он больше не чувствовал левую руку. Кровь текла так обильно, будто выжидала этого момента все пятьдесят три года. Кровь покидала его тело.

– Нет! – пробормотал он себе под нос. – Нет! Я хочу жить!

Чтобы не упасть, он оперся о стену. От неловкого движения кровь заляпала лицо и теперь теплой струйкой текла по шее. Сеит не хотел, чтобы ему становилось хуже. Он знал, что если сейчас упадет в обморок, то уже не встанет. Нужно постараться выйти на улицу. Однако тело больше его не слушалось. Руки, измазанные кровью, касались стены и оставляли на стене следы, похожие на красные хризантемы. Сеит сделал пару неуверенных шагов, но перед глазами все помутилось, и он, не дойдя до двери, упал.

Арендаторы, жившие этажом ниже, тем временем пили чай. Странный звук, донесшийся сверху, смутил их, однако, выйдя в коридор, они ничего не заметили и вернулись к себе. Но, когда жена Регаипа-бея вышла на кухню, дабы подсластить чай, женщина заметила странные темные капли на столешнице. Обмакнув в них палец, она внимательно рассмотрела жидкость и поднесла ее к носу.

– Аллах! Аллах! – воскликнула она, в одночасье все поняв. На столешницу упала еще пара капель.

Подняв голову, она что есть мочи завопила: – О, Аллах! Это кровь! Регаип! Поторопись!

Когда они открыли дверь, ведшую в комнату Сеита, женщина, слабо вскрикнув, потеряла сознание. Сеит плашмя лежал на полу, и из его запястья все еще текла кровь. Регаип-бей, уложив жену на диван, побежал к входной двери. Нужно было звонить в полицию. Зачем Сеит-бей это сделал, зачем?

* * *

Мюрвет, дойдя до Ортакея, ждала, пока с фабрики доставят лед. Она попросила расколоть оставшиеся от привезенной в рыболовную лавку партии льдины и, сложив их в ведро, положила на них бутылки с газированной водой. Когда она дошла до склона, на верхушке которого располагался их дом, то чуть не угодила под машину «скорой помощи», которая неслась ей навстречу. Мюрвет чуть не выронила ведро. Когда она продолжила свой путь, то заметила толпу, собравшуюся у источника. Она спросила у детей, стоявших рядом:

– Что случилось, милые? Почему все здесь?

Дети выглядели очень взволнованными и хором ответили:

– Кто-то порезался, тетушка.

Мюрвет, думая о том, какая беда постучалась в двери одного из соседей, направилась домой. Но, стоило ей увидеть толпу и полицейских у собственных ворот, внутри у нее что-то сжалось. Протиснувшись сквозь толпу, она попыталась войти в дом. Соседи плакали. Они хотели удержать ее. Когда она, растолкав всех, вошла внутрь, то увидела входную дверь и деревянные стены, испачканные кровью. Мюрвет тотчас же потеряла сознание.

* * *

Когда Сеит медленно открыл глаза, то понял, что находится в белоснежном месте. Возможно, это рай. Казалось, будто бы он провел вечность в этом белоснежном пространстве. Однако единственным, что казалось ему чужим, являлся запах, стоявший в носу. Невыносимо пахло кровью. Пытаясь понять, почему у него так болит левое запястье, он повернул голову и посмотрел на руку. Она была полностью забинтована. Значит, жив. Значит, спасся. Голова разрывалась на части. Однако Сеит больше не кашлял. Спина тоже не болела. Странным было то, что он не чувствовал своей связи с собственным телом. Словно теперь он существовал без крови, без души, без вен, будто полая корзина.

Он услышал над головой голос доктора:

– Здравствуйте! Как вы себя чувствуете?

Сеит мог лишь моргнуть. Он не чувствовал ни языка, ни губ.

– Вы потеряли очень много крови. Однако, полагаю, вас вовремя нашли. Машаллах, ваш организм очень крепок.

Если бы у Сеита были силы, он бы улыбнулся. Однако смех теперь был уделом других. Он закрыл глаза. Он не хотел ничего слышать, не хотел говорить. В данный момент он пытался понять, где находится. Кажется, он застрял между миром, который хотел покинуть, и миром, в который стремился попасть. И Сеит знал, что это место – всего лишь станция, на которой все счастливо махали ему рукой. Отныне он был пустым. Ничего не осталось внутри. Возможно, Аллах заставил его пожить еще немного, дабы он понял, с каким миром расстается. Интересно, как долго он тут лежит?

Вдруг он увидел рядом Мюрвет. Кажется, она плакала. Наклонившись к нему, женщина спросила:

– Сеит, зачем?

Сеит с трудом пошевелил губами.

– Время.

– Время?

– Время.

Затем он увидел заплаканную Шюкран, сидевшую по другую сторону от него. Он повернул голову к ней.

– Где?

– Кто?

– Леман.

Сеит не понял, сказал ли он это или же только подумал о своей старшей дочери. Он не слышал собственного голоса. В ушах звенело. Мюрвет и в самом деле подумывала над тем, чтобы сообщить все Леман, однако с годами их отношения не улучшились, и поэтому женщина смолчала. Разве дочь не покинула их дом? Она могла спасти положение, если бы выступила против мужа в суде, но не сделала этого. Наоборот, вернувшись к Сабахаттину, Леман поставила всех в крайне неудобное положение. Разве не из-за этого мерзавца она поссорилась с отцом?

Мюрвет в то время одновременно испытывала и страдание, что ее муж находился на смертном одре, и странное, тайное чувство, что наставал час расплаты. Мысль о том, что вскоре она потеряет мужчину, в которого была безумно влюблена, которого ревновала и с которым пережила бесчисленное количество радостей и горестей, сводила ее с ума. Но, с другой стороны, с того момента, как Сеит впервые взял маленькую Леман на руки, между отцом и дочерью зародилось особое понимание. Муж баловал старшую дочь и искал предлоги, дабы уколоть младшую, – это заставляло Мюрвет втайне жаждать расплаты. И поэтому, когда Леман и Сеит поссорились, а затем и вовсе попрощались, Мюрвет восприняла это как должное. В особенности же ей казалось, что Леман, унаследовавшая от отца его себялюбие, заслуживала такого. Возможно, если они с отцом вновь встретятся, она снова обидит его – так успокаивала себя Мюрвет.

Сеит не знал, сколько дней и ночей прожил. Время от времени он слышал какие-то звуки и пытался понять, что происходит. Все вокруг состояло из черных, белых и серых точек, вытягивалось в линии, летало. Он пытался понять, что происходит. Всякий раз, когда открывалась дверь или раздавались шаги, он словно ждал, что в комнату войдет кто-то особенный, но затем, когда нужный человек не показывался, печально отворачивался.