Нермин Безмен - Курт Сеит и Шура

«Вино, должно быть, ударило мне в голову! О чем я только думаю?» – рассердился он на себя. Через три дня ему предстоит путь, из которого, может быть, он не вернется. Что он пытался решить? Где предпочитает жить? В Алуште или в Петрограде?

Топот копыт вернул его к действительности. Друзья наконец-то вернулись. По их смеху Сеит догадался, что они были навеселе. Они подлетели к столу, радуясь как дети.

– Мы и не думали встретить тебя здесь, – сказал Джелиль, затем заметил грустное выражение лица друга и спросил: – Что случилось, Сеит? Ты выглядишь странно.

Сеит разлил по бокалам вино и передал друзьям:

– Со мной все в порядке, Джелиль. Я просто размышлял и обдумывал кое-что.

– Тебе следовало поехать с нами, Курт Сеит, – сказал Михаил. – Мы отлично провели время. Ах, какие тут девушки! Сложены одна лучше другой.

Владимир с закрытыми глазами промурлыкал:

– Я уверен, что Сеит сам отлично провел время. Верно, Сеит? Скажи мне, как поживает твоя гувернантка?

Сеит улыбнулся друзьям. Печаль, которая нахлынула на него, улетучилась.

– Не беспокойтесь обо мне. Лучше расскажите, как провели время. Если вы так довольны сегодняшним днем, у вас есть что рассказать.

Миша кинул дольку яблока в рот, затем подтолкнул Джелиля:

– Расскажи, Джелиль. Расскажи…

Джелиль подтянул кресло к Сеиту и начал рассказывать:

– Мы ездили к Ульяшиным.

– О-о! Теперь я понимаю, почему вы так задержались. Кто там был?

– Все три сестры, а также их новая компаньонка, она сирота. Компаньонка просто красавица.

Показывая на порядком притомившихся от дороги, солнца и выпивки друзей, он сказал:

– Девушки привели нас в восторг. Я представил им наших друзей, и теперь они тоскуют. Так что это сестры Ульяшины виноваты в том, что наши львы в таком состоянии. А компаньонка просто превосходна.

Вино кончилось. Сеит встал:

– Уже полночь. Нам стоит поехать домой.

Михаил дремал. Сеит потянул его за плечо, и тот, подскочив, протянул руки и ухватился за стол:

– Оставь меня, Сеит. Я буду спать прямо здесь. А ты езжай. Его язык заплетался, говорил он с трудом. Друзья помогли ему встать и сесть на лошадь. Сеит подозвал Исмаила-эфенди, вежливо ожидавшего у ворот:

– Спокойной ночи, Исмаил-эфенди. Спасибо тебе за прием. Увидимся позже.

– Спокойной ночи, господин. Хорошей поездки.

Они поскакали к дому, вспоминая развлечения этого вечера. На полпути Сеит съехал с дороги и направил коня в лес, крикнув:

– Давайте этим путем!

– Куда он нас ведет? – спросил Владимир.

– К озеру Карагёль! Черное озеро, – сказал Джелиль.

– Озеро?

– После такого дня это прекрасное средство отдохнуть.

– Ты с ума сошел, – сказал Владимир. – Ночь холодная, и вода, должно быть, ледяная.

– Без отговорок, это часть плана. Если живешь здесь, то должен жить как мы.

Друзья последовали за Сеитом в лес и приехали к маленькому озеру.

– После долгой куртуазной беседы с женщинами и вина это лучшее, что может очистить взгляд и разум, – сказал Сеит друзьям. Он снял с себя одежду и прыгнул в ледяную воду. Джелиль последовал за ним. Остальные, нехотя раздевшись, потираясь и дрожа, ждали на берегу. Их глаза привыкали к темноте. К этому времени луна показалась над деревьями и достигла зенита, лунный свет лился на озеро и деревья, создавая невероятную красоту. Они были посреди заколдованного леса у зачарованного озера. Михаил, хотя еще и дрожавший, был потрясен этой картиной. С громким криком он кинулся в воду. Шум, который его большое тело произвело при падении в воду, разбудил и вспугнул птиц на деревьях и заставил их разлететься в разные стороны с громким щебетом и хлопаньем крыльев.

Михаил крикнул другу:

– Чего ты ждешь, Владимир? Давай же. Они правы, тут восхитительно. Ты заново родишься. Давай.

После купания нагие тела освежил легкий бриз. Они чувствовали себя посвежевшими и здоровыми.

– Теперь мы в отличной форме, как раз для возвращения домой, – сказал Сеит, застегивая рубашку.

– Ты тут постоянно плаваешь, Сеит? – спросил Михаил.

– Да, нередко.

– Но ты, наверное, бываешь здесь только в теплое время года, а еще есть зима.

– Если у нас будет возможность вернуться, мы приедем сюда и зимой и поплаваем с тобой среди льдин, – ответил Сеит, а затем повернулся к Джелилю: – Помнишь ночь, когда мы спали на снегу?

Они оба рассмеялись. Джелиль рассказал друзьям ту историю:

– Как я могу забыть? Однажды ночью мы довольно много выпили. А снега насыпало по шею. Мы с трудом пробрались к озеру. Чтобы протрезветь, ушло много времени. Когда мы приехали домой, все двери были заперты. Майор Эминов, должно быть, решил наказать нас. Заперто было буквально все.

– Нам тогда было всего семнадцать, – вмешался Сеит.

– Ну и что вы сделали? – спросил Владимир.

– А что мы могли сделать? Спали в саду под навесом.

Сеит смеялся так, что слезы навернулись на глаза.

– Снег сыпался прямо на нас, можете представить? Но я не помню, чтобы мне хотелось спрятаться в тепло.

– Что было утром?

– Джемаль-кахья разбудил нас. Мы прошли к себе в комнаты через заднюю дверь, освежились и спустились к завтраку, как ни в чем не бывало.

– Разве ваш отец не понял, что вы недавно вернулись?

– Как не понял? Вначале он сказал: «Я видел, что, когда вы вернулись, на вас было немного снега». Затем, глядя прямо нам в глаза, сказал: «Вы слишком долго гуляли сегодня ночью».

– Никогда не испытывал такого унижения, – вздохнул Джелиль, – но теперь вспоминаю эти старые добрые дни с удовольствием.

– Я уверен, что мы посмеемся над ними еще много лет спустя, – сказал Михаил.

Они переглянулись и повторили:

– Много лет спустя…

В их голосах звучал скорее вопрос, чем обещание.

В тишине и меланхолии, укрывшей лес, еле слышны были голоса последних птиц, возвращавшихся в свои гнезда. Даже сверчки притихли. Серебристый свет луны таял на противоположном берегу озера. В прекрасных алуштинских лесах очередная ночь клонилась к концу.

Карпатский фронт оказался сущим адом. Много месяцев сражения шли на равнине у венгерских земель. Часть Сеита располагалась очень близко к фронту. Единственным различием между теми, кто носил ружье, и теми, кто сидел в штабе, было то, что последние не ходили врукопашную. Залпы артиллерии, особенно крупнокалиберных немецких пушек, сотрясали окопы и блиндажи. После каждого залпа земля дрожала, как при землетрясении, а вспышки разрывов превращали ночи в дни. Смерть и разрушение поджидали повсюду. Огонь и дым стелились из воронок. Смерть застала многих врасплох, трупы солдат и лошадей лежали вперемешку. Обугленные остатки орудий, повозок и телег, там ось, тут колесо, одежда, сплошь залитая кровью. Некоторые из раненых, обожженных, закопченных, были еще живы. Кто-то лежал без сознания, кто-то молил о спасении или просил смерти для избавления от мук.

После долгой и трудной борьбы венгерские и австрийские части были вынуждены отступить. Русский полк стоял в лесу прямо за линией фронта, в деревне за ним был развернут госпиталь. Раненым пытались помочь два доктора и несколько сестер. Избы, первоначально выделенной для госпиталя, не хватало даже для размещения самых тяжелых, так что довольно скоро благодаря срубленным деревьям вокруг избы выросли самые разные пристройки. С той же целью в огороде поставили несколько палаток. Узкая дорога в сторону фронта была забита. Поток телег, которые тянули измученные больные лошади, мулы и ослы, не прекращался. Медики-добровольцы, медицинские сестры, которые оставили свои семьи, дома и мягкие теплые постели, были вымотаны и унылы. Ехать на фронт за честью и славой было одно, а найти здесь только горе и страдания, дыша днем и ночью запахом разложения и смерти, – совсем другое. Разочарованные и лишенные иллюзий люди работали старательно, не жалуясь. Медсестры выбивались из сил, спасая жизни, но одного усердия было недостаточно. Не хватало медикаментов, пополнение из тыла не поступало целыми неделями. Оперировать раненых или ампутировать конечности, которым грозила гангрена, становилось невозможной пыткой даже для хирургов. Не было лекарств, чтобы сделать анестезию. Раненые, иногда совсем юные мальчики, с телами, изуродованными шрапнелью или осколками снарядов, пытались перенести невероятную боль, стараясь не кричать, потому что это недостойно мужчины и воина, но в конце концов сдавались, кричали и плакали, пока не теряли сознание. Многие не приходили в себя и умирали от шока и потери крови.

Два всадника, появившиеся со стороны расположения полка, остановились перед полевым госпиталем, спешились и вбежали внутрь. Их форма и сапоги были в пыли и грязи. Медсестра, склонившаяся к недавно прибывшему раненому, пропустила их.

– Где нам найти доктора? – спросил один из всадников.

Медсестра указала на следующую палатку. Офицеры побежали туда. Там тоже раненых было так много, что лежали они на земле вповалку. Офицеры увидели доктора, занятого ампутацией. Он поднял голову.

– Поручик Сеит Эминов. Доктор, мы ищем нашего друга.

– Кто он? Когда поступил?

– Поручик Владимир Савинков, мог быть ранен в последней атаке.

Доктор глубоко вздохнул:

– Раненые поступают беспрерывно. Некоторые без сопровождающих документов и без сознания. Если они в состоянии назвать имя, их заносят в журнал. За некоторыми приходят, тогда мы узнаем имя от тех, кто их искал. Поищите среди пациентов. Извините, что не смог вам помочь.

– Спасибо, доктор. Извините, что отвлекли вас. В любом случае спасибо.

Выйдя из палатки, Сеит повернулся к другу:

– Джелиль, посмотри в палатках. Я проверю дом, так будет быстрее.

– Хорошо, хорошо, Сеит.

Сеит метался среди кроватей. То, что он увидел, было ужасно. На поле битвы он видел вещи и пострашнее, но там все происходило быстро. Однако в тылу жестокость войны раскрывалась полностью. Кроватей не хватало, так что поступавшие лежали на носилках, шинелях, на полу. Воздух заполняли запах крови и антисептика. Сеит смотрел вокруг, но нигде не мог найти Владимира. В некоторые лица он смотрел несколько раз – лица были страшно изуродованы. На носилках рядом с окном лежал раненый, замотанный бинтами до шеи. Сеит опустился рядом с ним на колени. Повязка, оставлявшая открытым только рот, была красной от крови. Он хрипел. Присмотревшись, Сеит, к своему ужасу, увидел, что то, что было ртом, превратилось в дыру без губ, зубов и языка. Его затошнило. Он встал, посмотрел на сестру. Поддерживая голову очередного раненого, она давала тому воды – последнее желание умирающего. Ему было лет двадцать, не больше. Вода забулькала у раненого во рту, следующий глоток пролился на грудь. Он смотрел на сестру с благодарностью. Затем его тело вытянулось, задрожало, его голова затряслась в ее руках и наконец упала ей на руки, а глаза остались открытыми. Сестра милосердия, сама не старше двадцати лет, не пытаясь сдержать слез, протянула руку и закрыла ему веки. Затем встала и накрыла его простыней. Глядя на это, Сеит чувствовал, как у него в горле встал комок. Молодая сестра, с хорошими манерами, тонкими длинными пальцами, с ухоженными руками, явно прежде не ведавшими тяжелой работы, должно быть, была из хорошей семьи. Сеит сразу вспомнил Шуру. Где она сейчас? Оставить безопасность и удобства городской жизни и родного дома, чтобы отправиться прямо на фронт, где все ужасы происходили на глазах, можно было, только будучи идеалисткой. Великая княжна Татьяна, средняя дочь императора Николая II, учредила благотворительное общество, которое занималось набором, обучением и отправкой на фронт медицинских сестер. Все девушки были из хороших семей. Медсестрами становились жены, сестры и дочери видных людей. У каждой из женщин была своя причина решиться смотреть на ужасы войны, и почти у каждой причина была трагична. Сеит чувствовал сострадание к этой молодой женщине, которую он, вероятно, больше никогда в своей жизни не встретит.