Закончив с несчастным, на короткое мгновение она замерла в раздумье, может быть, в молитве. Затем, как бы очнувшись, осмотрелась и, увидев, как много раненых нуждается в ней, отошла от мертвого тела и что-то сказала санитару. В этот момент она заметила Сеита.

– Это был ваш родственник? – спросила она.

Он покачал головой:

– Нет, я не знаю его. Я ищу другого.

– Вы не нашли его здесь?

– Насколько я вижу, здесь нет никого похожего на него. Его зовут Савинков. Владимир Савинков.

Затем указал на человека у окна:

– Там человек на носилках… вы знаете его имя?

Сестра вздохнула:

– Бедный человек! Не верю, что он проживет долго. Мы не знаем его имени. Все, что мы знаем, что он был офицером артиллерии. Это может быть ваш знакомый?

Сеит был рад, значит, это не Владимир. Это давало надежду. Слегка успокоившись, он попытался улыбнуться:

– Нет, мой друг не в артиллерии. Видно, его здесь нет. Спасибо, сестра. Благослови вас Бог.

– Приятно встретить человека, который все еще верит в Бога, – проговорила она.

Сеит посмотрел вопросительно.

– Не поймите меня неправильно. Я верю в Бога, но сейчас такие времена, что… Многие раненые клянут его.

Выходя, Сеит пробормотал:

– Может быть, потому, что слишком близко к нему подошли.

У входа он встретил Джелиля, тот спрашивал всех, кто шел мимо, о Владимире, но безуспешно. Очевидно, его здесь не видели. Офицеры решили вернуться и проверить на поле боя.

– Ты думаешь, это правильно? Сеит, поле большое, что, если опять обстрел начнется?

– Я помню, где видел его в последний раз. Джелиль, он был недалеко от Миши.

Они вонзили шпоры в бока лошадей и понеслись в сторону штаба, но там не остановились.

Миша, глядя, как они пронеслись галопом к полю, крикнул Осману, который пытался размочить засохшее печенье в слегка подкрашенной жидкости, которую выдавали вместо чая:

– Осман, Курт Сеит и Джелиль скачут прямо на поле, они, наверное, с ума сошли. Что они делают?

Осман, как Михаил и Владимир с Джелилем, воевал в отряде Сеита. Он был родом из Крыма, из хорошей татарской семьи из Алупки.

Он поставил чашку с чаем на камень у палатки и вскочил.

– Пойдем, – сказал он.

– Куда ты, с ума сошел? – удивился Миша.

– Я еду за ними, хочешь, пойдем вместе. Наверное, что-то случилось.

Осман был готов умереть за Сеита. Если Сеит скакал галопом на поле боя, значит, для этого есть причина, думал он. К его радости, Миша последовал за ним.

На поле боя царила мертвая тишина. Бой давно стих, но с противоположной стороны иногда летели редкие пули венгров. Разведка предупреждала, что в любой момент может начаться обстрел. Сеит с Джелилем подъехали к тому месту, где Сеит в последний раз видел Владимира, когда тот падал с раненой лошади. Они ходили между телами, переворачивая тех, кто лежал лицом вниз, вытаскивая тех, кого придавило мертвыми лошадьми или разбитыми телегами. Они искали, но тщетно. Когда они уже собирались уходить, Сеит посмотрел в сторону неприятельского лагеря и увидел, как кто-то шевелится среди трупов.

– Джелиль, смотри! Кажется, живой! Быстро туда!

Раненый внезапно встал и побежал, припадая на одну ногу. – Что за черт! – воскликнул Джелиль. – Это не наш, это венгр.

Джелиль подумал, что Сеит решит вернуться, но нет, Сеит поскакал за убегавшим. Джелиль заколебался, его друг был уже совсем близко к неприятелю, в пределах досягаемости вражеского огня. Выстрелить могут в любой момент. Если искать смерти, то здесь – самое подходящее место. Но Сеит не дал человеку уйти. Венгр запаниковал, он бежал так быстро, как только мог. Каждый раз, когда он оборачивался, он спотыкался обо что-то – о труп, о винтовку, о неразорвавшийся снаряд – и падал. Часами он прикидывался мертвым и ждал темноты, чтобы вернуться в венгерские траншеи. Он думал, что все получится. И вовсе не ожидал, что русские полезут на их территорию. Но он ошибся. Он уже чувствовал горячее дыхание коня. Его глаза широко раскрылись. Но русские и не думали его убивать.

Когда Сеит и Джелиль вручили пленного Осману с Мишей, тот был на грани обморока.

– Доставьте этого человека в штаб, а мы посмотрим еще, – сказал Сеит.

– Берегите себя, – отозвался Осман.

На этот раз их поиски увенчались успехом. Владимира они нашли. Он был сильно ранен. Левая щека и плечо разорваны.

– Владимир! Владимир! – взывал Сеит. – Ответь мне! Ты жив, ты должен жить!

Молодой человек был в ужасном состоянии.

– Джелиль, несем его. Машаллах, мы нашли его вовремя.

Они усадили Владимира на лошадь Джелиля и, придерживая его, как ребенка, отправились к своим. Вечерело.

Миша и Осман ждали их в лагере. Они сразу подбежали к ним. Все вместе осторожно сняли Владимира с лошади. Его тело легло на носилки. Миша попытался уложить безвольно свисавшую руку друга.

– Здесь есть госпитальная повозка?! – крикнул санитарам Сеит.

Но Миша, разглядывая глубокие раны на лице Владимира, прошептал:

– Не нужно… он уже ушел…

Они бросились к носилкам, проверяли пульс, склонялись к лицу в надежде почувствовать его дыхание. Их попытки ни к чему не привели. Поручик Владимир Савинков умер. Санитары перекрестились, Сеит упал на колени рядом с мертвым другом:

– Владимир, мой дорогой друг, прости меня, я опоздал…

Сеит поцеловал окровавленный лоб и глаза Владимира, не сдерживая подступивших слез. Затем произнес:

– Уже зима, Владимир, друг мой. Если я останусь жив и увижу Алушту, то искупаюсь в ледяном озере и за тебя, обещаю.

Владимира похоронили в ложбине недалеко от лагеря. На холмике земли, отметившем его могилу, поставили деревянный крест. Михаил крестился и молился Богу, Иисусу, Богоматери и Святому Духу об упокоении души новопреставленного Владимира. Сеит, Осман и Джелиль протянули руки ладонями к небу и молились:

– Бисмилляхи Рахман-и Рахим… Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного.

Той ночью, когда в Карпатах душа Владимира Савинкова отправилась в рай по милости и благодати Бога мусульман и православных, северный ветер унес запах крови и пороха на юг.

Зима ожидалась суровой. После долгой и теплой осени наконец стало холодать. Дни становились короче и темнее. Дул сильный холодный ветер, воздух пах так, что становилось ясно: скоро пойдет снег. Запасы провизии стремительно сокращались. Нехватка еды, топлива и лекарств особенно чувствовалась на фронте. Снабжение было непостоянным. Стачки в Москве и Петрограде, забастовки в других крупных городах лихорадили и без того полную тревог и волнений страну.

Те, кто был на фронте, давно потеряли связь с близкими, оставшимися дома. На фронт поступали обрывочные, передававшиеся шепотом сведения о революции в больших городах. Было трудно понять, где правда, где ложь. Ходили слухи, что революционеры готовят мир с Германией. Военных, сражавшихся на Карпатском фронте, выживание заботило гораздо больше, чем городская политика. Навязчивые мысли о том, что солдаты дезертируют, если большевики захватят власть в стране, беспокоили офицеров. В редкие моменты, когда прекращались обстрелы, бойцы были заняты тревожными мыслями.

Стояла темная ночь. Густой снег сыпался на обугленные артиллерийские лафеты, на тела погибших, на убитых лошадей. Он покрыл белым все без остатка, скрывая все подряд в долине ада и ужаса. Треск костров перед засыпанными снегом палатками был единственным звуком в ночной белой тиши. Солдаты, закутанные в шинели и одеяла, замерли, глядя на игру пламени, и будто спали с открытыми глазами. Разговаривали тихими голосами, словно боясь звуков собственной речи.

Для Сеита и его друзей тянулась еще одна бессонная ночь. Утром им предстояло прорвать линию фронта. В последние дни почему-то возросло количество пленных, и это воодушевило русские войска. Воодушевление позволило спланировать внезапную атаку. Сеит смотрел на своих измученных солдат, спавших прямо на снегу, и гадал, как далеко смогут они пробиться в тыл врага, пока их всех не перебьют.

Миша рисовал сухой веткой на снегу кресты. Джелиль протянул ему кружку с горячим чаем. Он поднял глаза:

– Спасибо, Джелиль.

Джелиль добавлял в чай, который он разносил, несколько капель водки. Каким бы горячим ни был чай, но мороз был так силен, что согреться быстро стынущей на холоде водой было трудно. Миша сделал большой глоток, чувствуя, как жидкость льется по горлу, тепло проникает в кровь и разогревает тело.

– Помнишь, Курт Сеит?

Сеит посмотрел на друга.

– Что? – спросил он.

– Помнишь, как мы ездили в алуштинские леса и купались там в маленьком холодном озере?

Сеит криво улыбнулся:

– Сейчас мы не в Алуште, но так холодно, что мы будто в холодном озере.

– Ты не слышал ничего о своей семье?

– Нет, Миша. Уже четыре месяца я о них ничего не знаю.

– Как думаешь, революция дошла до Крыма?

– Не имею представления.

– Если большевики захватят власть, они нас в живых не оставят, ты понимаешь?

Сеит попытался рассеять беспокойство друга, вновь начавшего рисовать на земле кресты:

– Не будь таким пессимистом, дорогой Миша. Я уверен, что есть разумные люди с обеих сторон. Эти люди будут пытаться создать такие условия, при которых обе стороны смогут, по крайней мере, мирно сосуществовать. Может быть, именно в эту минуту они работают над решением. Кто знает?

Сеит, конечно же, разделял беспокойство друга. Михаил не просто был из очень богатой семьи – его мать была очень близка к царице. Если красные возьмут власть, то такие, как Миша, окажутся в верхних строчках расстрельных списков. Сеит тоже очень беспокоился за свою семью в Крыму. Он слышал, что красные нападают на поместья и виноградники, убивают ничего не подозревающих хозяев. Положение мирзы и служба его отца при царском дворе непременно и семью Эминовых поместила в эти самые списки. Но вслух он ничего не сказал, а только вздохнул, погрузившись в тяжкие раздумья. Эти мысли отвлекли его от забот о грядущем дне.