Нермин Безмен - Курт Сеит и Шура

Мюрвет пошла на кухню и поставила воду на плиту. Сеит вымылся, насвистывая и напевая, затем надел банный халат и пошел в спальню, уже трезвый и счастливый. Когда она пришла в спальню, он уже лежал в постели, курил и разглядывал дым сигареты. Он посмотрел на нее, но она была не в том настроении, чтобы разговаривать. Она не знала, что говорить и делать. Наконец полились ее слезы.

Сеит подумал о другой женщине, которую он только что оставил в слезах. Он уже скучал по ней. Но он также любил и женщину, которая носила в себе его ребенка. Он попробовал успокоить ее, поцеловав в щеку. Он жили в чертовом треугольнике. Он был так же несчастен, как и две его женщины, и у него не было возможности ничего исправить.

Даже после того, как Мюрвет заснула, его преследовали тягостные мысли. Хотя они с Шурой решили больше не встречаться, они не могли сдерживать любовь и снова оказались в объятиях друг друга. Но после того, как Шура узнала, что жена Сеита ждет ребенка, она сдалась. Она могла сносить разврат на стороне с малозначащими женщинами, но женитьба была другим делом. Она чувствовала себя преданной – ведь за все годы он ни разу не сделал ей предложение. Она сказала, что ее больше ничего в Турции не держит. Затем попрощались, ничего не обещая друг другу на будущее. Сеит подумал, что должен принять окончательное решение. Он смотрел на свою маленькую жену, спавшую рядом. Ему стало ее жаль, он потянулся и погладил ее голову. Он должен на самом деле сердиться на нее. Сколько раз он ей говорил, что не хочет детей, потому что не чувствует себя готовым к этому. А теперь ко всему еще и ребенок. Он почувствовал себя пойманным. Если бы Мюрвет не была беременна, он мог бы принять здравое решение. За все эти годы, что они провели вместе, Шура никогда его не подводила подобным образом. Почему Мюрвет не могла поберечься?

Вскоре Сеит решил, что их дом будет слишком мал, когда родится ребенок. Он снял у того же домовладельца дом побольше на той же улице, тоже с садом, но с двумя лишними комнатами. К концу месяца они переехали в новое жилище.

В это время дом в Татлыкуйю продали, и Хаккы отдал Мюрвет ее долю в тридцать золотых лир. Она хотела внести деньги в семейный бюджет, но Сеит настоял, чтобы она отложила их на черный день.

В доме у них было все. Мюрвет, которая годами ухитрялась готовить из ничего, теперь наслаждалась роскошью. Сеит приносил домой много продуктов и еды из ресторанов. Новые платья и туфли наполнили ее гардероб. Наконец Сеит разрешил ей не носить чадру.

– Ты хочешь, чтобы люди говорили, что Сеит на пугале женился? Какого черта носишь эти уродливые одеяния и выглядишь, как таракан? Я не хочу видеть тебя в этом.

Когда Мюрвет пришла в гости к матери в своем отороченном мехом пальто и в шляпе, Эмине изругала ее:

– Что это за вещи? Ты покинула это место в религиозной одежде, а теперь возвращаешься простоволосая. Зачем ты это со мной делаешь? Даже не вздумай приходить ко мне в таком виде снова, Мюрвет.

Мюрвет вернулась домой в слезах, но не застала там мужа, который бы успокоил ее. Ее мать отругала ее за современность, за нарядный вид, а Сеита не было дома, чтобы хотя бы взять ее за руку. Расстроенная, она проплакала всю ночь. В такие минуты ни ее одежда и обувь, ни ее украшения не значили для нее ничего. Все, чего она хотела, – быть счастливой, чтобы муж был рядом с ней, чтобы он уживался с ее матерью. Никто не понимал ее. Она сидела, дожидаясь мужа. Жизнь рядом с Бейоглу не изменила привычек Сеита. Проведя ночь дома, он мог следующую провести в городе, вернуться под утро или вообще не вернуться. Теперь он жил двойной жизнью.

В комнате на верхнем этаже прачечной на улице Кальонджу Кулук в Бейоглу было темно. Свет фонаря на улице проникал сквозь открытые занавеси, отражаясь от снега и освещая человека, отдыхавшего на постели одетым. Свет превращал дым сигарет, которые человек курил одну за другой, в слоистый туман.

После полной удовольствий ночи, которую он провел с друзьями в отеле «Пера Палас», Сеит чувствовал щемящее одиночество. Мюрвет, должно быть, ждет в слезах, но сегодня он был не в настроении бороться с ее ревностью. Он хотел побыть один, в темноте, сам с собой, думать и созерцать. Он гадал, любит ли жену или нет. Да, он любил ее, но он не мог полностью к ней привязаться. Он тосковал по своей семье, своей прошлой жизни, по дому своего детства, по земле своих предков, по всему, что он больше никогда не увидит. Ему нужна была любовь, которая вернет тепло всего этого. Такую любовь могла дать только его Шурочка. Как бы он ни любил другую, он знал, что ни одна женщина не может дать ему такой покой, такое удовлетворение, как Шура. Да, у них обоих была теперь своя жизнь. Но если когда-нибудь они соединятся, смогут ли они слиться с такой же страстью, как раньше? Тоскует ли сейчас по нему Шура, как он по ней? Она была нужна ему. Он хотел обнять ее, почувствовать ее в своих руках, хотел, чтобы она была прямо здесь, с ним. Он отложил сигарету, закинул руки за голову и закрыл глаза, наслаждаясь воспоминаниями. Рано или поздно ему придется вернуться домой и объясняться. Обычно он предпочитал лжи молчание. Часы летели без сна. Он устал. Он хотел забыться и потеряться в своих мыслях. Он встал, пошел к балкону, открыл дверь, несколько хлопьев снега упали на него. Он взял бутылку водки из корзины в снегу, закрыл окно и вернулся к кровати. Его маленькая хрустальная рюмка наполнялась время от времени. Ничего не решалось. Он любил и жалел Мюрвет, но очень любил Шуру и тосковал по ней. Он решил встретиться с Шурой на следующий день.

Над городом весь день сгущались тучи, вечером полил дождь. Молодая женщина за стойкой в аптеке Зеземского на Таксиме пересчитывала дневную выручку. Дверь была заперта, и табличку «Закрыто» повесили пятнадцать минут назад. Помощник аптекаря ходил, запирая все связкой ключей на цепочке.

Шура услышала стук в стекло и попыталась рассмотреть, кто там. Она бы узнала этот силуэт где угодно. Чтобы унять возбуждение, она приложила руку к сердцу и задержала дыхание. Помощник крикнул:

– Мы закрыты!

Шура выбежала из-за стойки и сказала:

– Все в порядке, это ко мне, я приму.

Помощник пожал плечами и занялся своим делом. Она открыла дверь и увидела пьяного человека с больными, но влюбленными глазами. Она пригласила его тихим голосом:

– Входи, Сеит.

Проведя его внутрь, она пошла закончить расчеты, пока Сеит сидел на деревянном стуле за стойкой и ждал. Она работала старательно и молча, как будто его здесь не было. Отблески света играли на ее светлых волосах, раня сердце Сеита. Он испытывал неуправляемое желание взять ее в руки, целовать ее волосы, лицо, шею. Его мучила мысль, что в ее жизни есть другой мужчина, но он ждал, пока они останутся одни. Время тянулось. Он слушал, как ливень молотит в окно. С восхищением глядя на Шуру, Сеит понял, как сильно ему ее не хватает. Наконец, когда свет в аптеке был погашен, он встал, не зная, что будет дальше, что он может сказать ей. Может быть, оказавшись на улице, они расстанутся и каждый пойдет своей дорогой.

Когда они вышли, Сеит раскрыл свой зонтик, чтобы защитить ее от дождя, пока она запирала дверь аптеки. Затем они пошли вместе. Вначале хранили молчание, ни один из них не знал, что сказать. Сеит переложил зонтик в другую руку и взял Шуру за руку. Она не противилась. Но сказала:

– Сеит, то, что мы делаем, это неправильно.

– То, что я держу тебя за руку?

– Нет, ты знаешь что.

– Что ты посоветуешь мне?

– Я не знаю… может быть, лучше, если мы больше не будем видеться.

Сеит крепче сжал ее руку:

– Ты уверена, что хочешь этого?

Он не услышал ответа, повернулся и посмотрел ей прямо в лицо. Ее глаза были мокрыми.

– Сеит, ты женился на другой. У тебя будет ребенок. Какое мое место в твоей жизни?

Сеит не знал, что сказать. Все это было правдой.

Сеит хотел взять экипаж на углу, но Шура остановила его: – Я хочу пройтись.

– Тогда я пойду с тобой.

Ее молчание означало согласие.

Сеит шагал, не говоря ни слова, пока они не дошли до дома 32 по улице Алтунбакал. Шура достала свой ключ и дала его Сеиту. Он открыл дверь и отступил, пропуская ее. Возвращая ключ в ее ладонь, он сказал:

– Не смешно ли, что нам нечего сказать друг другу?

Шура кивнула:

– Да, это действительно смешно.

– Шура, дорогая, я хотел тебе кое-что сказать, но, может быть, я выбрал неподходящее время.

Он протянул руку, чтобы попрощаться:

– Кажется, ты хочешь остаться одна, доброй ночи.

Их руки встретились в холодном прикосновении. Настало время расстаться. Внезапно их прикосновение потеплело. Сеит поцеловал ее в одну щеку, потом в другую. Когда он почувствовал ее губы на своей щеке, он обнял ее, они утратили силы сопротивляться. Сжимая друг друга, они говорили и говорили. Они поднялись по лестнице. Когда Шура открыла дверь в комнату, Сеит на мгновение остановился, вспомнив, что Валентина тоже живет здесь. Шура прочитала его мысли:

– Валентина сегодня будет поздно, у нее два выступления.

– Что с нами случилось, Шурочка? Что вообще случилось с нами?

– Ты знаешь, Сеит, я скучаю по нашим дням в Синопе, по нашему первому дню в Стамбуле. В то время мы принадлежали только друг другу.

Сеит посмотрел Шуре прямо в глаза и сказал:

– Мы всегда будем принадлежать друг другу, Шурочка. Что бы ни случилось.

Ликер не помогал уснуть. Даже если Сеиту удавалось задремать, его мучили кошмары. Когда он решил бежать из России, он думал, что это его собственное приключение, но, очевидно, сильно ошибался. Это затронуло жизнь сначала одной, а потом и другой молодой женщины. Теперь две женщины зависели от него и от его решений.

От Мюрвет он втайне ждал помощи в том, чтобы приспособиться к обществу, обычаям и нравам принявшей его страны, но она была ребенком, так что Сеиту самому приходилось играть роль учителя. Она все еще находилась под влиянием семьи, связывавшая ее с матерью пуповина оставалась. Она изводила Сеита своей ревностью, своей плаксивостью.