Сьюзен Робинсон - Леди Неукротимость

Она прикоснулась пальцами к рельефной фигуре мифического зверя, выполненной из золота и серебра, а затем принялась примеривать свою ладонь к одной из металлических перчаток, когда она услышала звук захлопывающейся двери. Обернувшись, она увидела, как к ней приближается Фальк, у которого был такой вид, как будто бы он застал кого-то в церкви за игрой в карты. Расположившись между ней и ближайшим выходом из зала, Фальк начал высказывать все, что думал о Кейт, без всяких предварительных замечаний.

— Мисс Грей, я не думал, что вы похожи на всех остальных жадных охотниц за титулами. Я настаиваю на том, что бы вы разорвали эту помолвку. Это не что иное, как грабеж и воровство.

— Но я…

— Меня ввели в заблуждение ваши американские манеры, я полагаю. Мне следовало бы помнить о том, насколько распущенными могут быть американские женщины. Именно ваши манеры женщины легкого поведения заставили Алексиса забить копытами, ваше хождение в юбке-брюках и неподобающей одежде.

Он поднял руку и с обличающим видом указал пальцем на Кейт. Он был таким высоким и кипел таким праведным гневом, что Кейт действительно почувствовала себя виноватой, сама не зная в чем.

— Вся греховность мира ничто перед греховностью женщины, — продолжал он. — Вы соблазнили Алексиса неприличным выставлением себя напоказ и своим блудливым языком.

Кейт непонимающе посмотрела на Фалька.

— Блудливым языком?

— Я повторяю: выпустите этого юношу из своих когтей.

В этот момент послышался быстрый звук шагов. Кто-то оттащил Фалька от Кейт, и она увидела мускулистое тело маркиза прежде, чем Валентин Бофорт бросился между Алексисом и его кузеном. Они обстреливали друг друга взглядами на расстоянии.

— Вы забылись, сэр, — сказал Алексис. — И вы позволяете себе слишком много, когда отваживаетесь говорить подобные вещи моей невесте.

— Мой долг— защитить тебя от греха, — сказал Фальк.

— Если вы еще раз рядом с именем Кейт упомянете слово «грех», я затолкаю вас в эти разукрашенные доспехи.

Фальк провел ладонью по своему седеющему затылку.

— Я не понимаю, Алексис. Ты никогда раньше не позволял своим желаниям увлекать за собой твою способность к рассуждению.

— Клянусь Богом, сэр, я научу вас уважать чувства моей дамы, даже если мне придется для этого взять в руки кнут.

Фальк, ничуть не обеспокоенный, покачал головой:

— Ты огорчен. Мы поговорим об этом позже, когда ты успокоишься.

— Фальк, вернись, — Алексис бросился было вслед своему кузену, но Вэл удержал его от погони.

— Пусть идет. Он никогда не мог ничего понять там, где дело касалось женщин. Damnant quod non intelligunt, друг мой.

Кейт рассмеялась и перевела:

— То, чего не понимают, проклинают. Суровое выражение на лице Алексиса сменилось улыбкой, и он взял Кейт за руку.

— Я и сам иногда с трудом понимаю эту маленькую дикарку. Кстати, о дикарях, я видел Кардигана. Такое впечатление, что он кого-то разыскивает. Не тебя ли?

— Да, но не беспокойся. Я приняла меры предосторожности.

— Я не могу удержаться от любопытства и не спросить, что это за меры, — сказал Вэл.

— Ничего особенного, — ответила Кейт. — Всего лишь небольшой нож.

Оба мужчины посмотрели на ее платье.

— Вы не сможете его увидеть. Вэл прокашлялся и поклонился:

— Я вынужден просить позволения удалиться, прежде чем я скажу что-нибудь такое, в результате чего я окажусь втиснутым в эти разукрашенные доспехи.

Когда Вэл вышел из зала, Кейт снова повернулась к заинтересовавшим ее доспехам. Она взялась за металлический палец перчатки и принялась сгибать и разгибать его.

— Где нож, Кейт?

Она вздрогнула и обернулась к Алексису.

— Привязан к ноге, — ответила она, а затем снова обратила свое внимание на доспехи. Ее рука потянулась к шлему, передняя часть которого была вытянута вперед, как морда животного.

— Кэти Энн!

Она посмотрела на Алексиса. Он все еще был в одежде для верховой езды, но ни в его лице, ни в теле не было никаких признаков изнеможения, характерных для него после его смертельных скачек.

— Оставь доспехи в покое, — сказал он. — Меня охватывает дурное предчувствие при мысли о том, что ты намеревалась сделать этим ножом.

— Ничего особенного, — она сочла разумным не упоминать о последнем разговоре с графом.

Алексис с угрожающим видом сделал по направлению к ней два шага.

— Я только собиралась испугать его, если в этом будет необходимость, — быстро сказала она.

— Нет.

— Но я думала, что тебе больше понравится, если я возьму нож, а не револьвер.

— Бог мой, — Алексис потер висок с таким видом, как будто у него раскалывалась голова.

— Я могу взять револьвер, — сказала она.

— Нет, нет, — он как бы в раздумье прикусил свою нижнюю губу. — Я полагаю, что ты не позволишь мне оберегать тебя.

— Конечно, — сказала она.

— Но ты не откажешься от своего ножа. Она покачала головой и улыбнулась ему.

— Хочешь посмотреть, как я его бросаю?

— Ты знаешь, что с моими кавалеристами управляться легче, чем с тобой?

— Спасибо?

Алексис ничего не ответил. Он схватил ее за руку и потянул в сторону старой скамьи, где он сел рядом с ней и взял ее руку. Кейт увидела, как ее пальцы исчезли в его ладони. От тепла его кисти жар разлился по всей ее руке. Она почувствовала внутри легкую дрожь возбуждения.

— Я должен извиниться за моего кузена, — сказал он.

— В этом нет необходимости. Ты не несешь ответственности за его плохие манеры. И как бы то ни было, я чуть не рассмеялась ему в лицо. Подумать только — он считает меня Иезавелью!

— Чему же тут смеяться? Она опустила глаза.

— Вряд ли меня можно назвать женщиной, которую мужчины считают неотразимой.

Она заметила только быстрое движение, и без всякого предупреждения его губы сомкнулись на ее губах. На мгновение она оставила глаза открытыми и уловила взглядом густые черные ресницы, синеватую тень на выбритых щеках. Почувствовав, как его губы впиваются в ее рот, она закрыла глаза. Затем он отпустил ее. Он провел кончиком языка по ее губам, прежде чем отстраниться, чтобы посмотреть на нее. Взяв ее рукой за подбородок, он приложил большой палец к ее губам.

— Я объясню тебе то, чего тебе, очевидно, никогда не говорили, — прошептал он. — Твое лицо — это совершенный овал. Твои глаза могут быть похожи на глаза испуганного жеребенка, а затем в одно мгновение превратиться в озера вулканического стекла. Я с огромным трудом удерживаюсь от того, чтобы не запустить руки в твои волосы, когда падающие на них солнечные лучи превращают их в шелковый костер. И я уже не могу припомнить, сколько раз мне приходилось удерживать себя оттого, чтобы затащить тебя в ближайшую спальню и попытаться… ну, возможно, мне лучше не развивать эту мысль, — он прикоснулся пальцем к кончику ее носа. — Ты ведь не понимаешь этого, правда? Она положила руки ему на грудь и, упершись ладонями, оттолкнулась от него.

— Ты совсем не думал, что я такая замечательная, когда мы впервые были представлены.

— Но ведь это случилось во время пожара, моя невинная. Даже я не могу ухаживать за дамой, когда на моих глазах сгорает дотла дом.

— Нет, я имею в виду прошлый год. У Офелии был бал. и ты сказал, что повредил ногу и не можешь танцевать со мной, — она боялась поднять взгляд на Алексиса, но он молчал так долго, что ей пришлось сделать это. Он, нахмурив брови, озадаченно смотрел на нее.

— Я была очень белая, и волосы у меня были зачесаны назад, — сказала она.

— О, — он на несколько мгновений задумался, а затем изумленно уставился на нее. — Так это была ты под всей этой пудрой? Не надо, не говори мне. Это Офелия сказала тебе напудриться, я знаю. — Он вздохнул. — Я действительно сказал, что не могу танцевать. Я был груб.

Кейт кивнула. Она не собиралась говорить ему о том, что видела, как он танцует с другой женщиной после того, как он отказался танцевать с ней. Она боялась доверить ему свою боль.

— Я был разъярен и позволил своему гневу вырваться наружу, — сказал он. — К сожалению, ты оказалась на пути. Я хотел швырнуть Офелию в ближайший свинарник.

Он отпустил Кейт, и она повернула голову, чтобы увидеть, как он встает со скамьи. Он опустился перед ней на одно колено и взял ее руку в свои.

— Ты не позволишь мне извиниться за Фалька, но ты должна разрешить мне сделать это за себя.

Кейт внимательно рассматривала пол.

— Ты поступил нечестно, — сказала она, бросив на него взгляд.

На его лице тут же расцвела восхищенная улыбка.

— Ты— честная малышка. Можешь ли ты простить меня за то, что я был таким ослом?

Кейт почувствовала, что ее лицо пышет жаром, и, не поднимая головы, быстро кивнула. Алексис снова рассмеялся и поцеловал ее в щеку. Он наклонил голову так, чтобы ему было видно ее глаза.

— Это я должен смущаться, — сказал он. — Ведь ошибку допустил я.

Как только она заставила себя посмотреть на него, она сразу же почувствовала себя лучше. Он выглядел гораздо менее угрожающим, когда он смеялся. Уголки губ Кейт приподнялись, и Алексис тут же перестал смеяться. Она увидела, как изменилось выражение его лица. Он, не мигая, смотрел на нее, а потом сглотнул и закрыл глаза. Когда он снова открыл их, на нее нахлынула зеленая волна жара, которая заставила ее вспомнить о пустыне, о расплавленном солнечными лучами воздухе, островках зеленых пальм и великолепном, опасном льве, готовящемся к прыжку. Кейт поняла, что стоит за этими образами. Он был возбужден.

Почему он ничего не говорил? Он просто неподвижно сидел и обливал ее тело горящим маслом своего взгляда. Она хотела прикоснуться к его губам, как он прикоснулся к ее. Она боялась, что если он ничего не скажет, то она просто вцепится пальцами в его ногу. Она чувствовала, что должна это сделать. Ее пальцы шевельнулись, и она в тревоге вскочила на ноги.