Валериан Маркаров - Легенда о Пиросмани

– Эй, Николя! Salut! Ты спишь?

Он молчал, затаив дыхание. Голос принадлежал Маргарите.

– Я знаю, что ты не спишь, только притворяешься… Зачем же ты так несправедлив ко мне? Вспомни, кем ты был? Месяцы и годы ты кутил, пьянствовал, гонял ночи напролет по Тифлису на фаэтоне, шумел, плакал и смеялся, ссорился, сорил деньгами ради каких-то случайных собутыльников… Обижен ты на меня, Николя… А ведь я, актриса из кабаре, и есть твой ангел-хранитель. Твоя единственная любовь! Женщина, убившая в тебе торговца и сделавшая из тебя настоящего художника…

Осенью 1916 года на узких привокзальных улицах появились два молодых человека. То и дело, они останавливались у прилавков торговцев и лавок ремесленников, расспрашивая о чём-то погрязших в суете людей. Те в неведении пожимали плечами, отвечая по-разному: «Понятия не имею», «Да видели его недавно в Дидубе. Кто его знает, этого Пиросмани, где он шатается», «Вы на Пески поспрашивайте», или «Кацо, где ты был раньше? Вот только что ушел! Зайди завтра, может, появится».

– Не иначе как ищем иглу в стоге сена, Мишель, – сказал один путник другому. – Тифлис – большой город. Напрасно стараемся.

– Найдём, Кирилл, обязательно найдём, – ответил ему второй, после чего тихо добавил:

– Если он ещё жив… Не может быть, чтобы не нашли. Такой известный в городе художник – его каждый дворник, каждый духанщик знает…

…Недавно основанное общество грузинских художников наметило в конце декабря провести свое первое учредительное собрание. И поручило им, молодым художникам, разыскать в винных погребах Тифлиса Нико Пиросмани и, во-первых, вручить ему от имени общества небольшую сумму денег на еду и на краски, а во-вторых, убедить его присутствовать на предстоящем собрании, несмотря на то, что фигура Пиросмани среди тифлисских живописцев была довольно спорной: одни считали его гордостью грузинского искусства, другие же – свидетельством его деградации.

Почему именно им было поручено сие важное задание? Да потому, что они, братья Зданевичи, «открыли» живописца ещё несколько лет назад. Они: двадцатилетний художник Кирилл и восемнадцатилетний поэт и художник Илья, а также их друг и ровесник, художник, студент Академии художеств Мишель Ле-Дантю. Братья были тифлисцы, по отцу – поляки, по матери – грузины. В Тифлис они вместе с Ле-Дантю приехали на каникулы, но не только отдохнуть. Их твёрдым намерением было сделать некоторое открытие в этом удивительном городе, городе их детства. Молодые люди были уверены, что непременно найдут то, что обогатит мировую художественную культуру.

Тогда, на вокзальной площади, они почувствовали голод и зашли пообедать в духан «Варяг», над входом которого торчала вывеска, изображавшая крейсер «Варяг», несущийся по бурному морю, и палящему изо всех орудий.

Духан был наполовину пуст, лишь два стола были заняты. За одним сидела компания карачохели, они поднимали тосты – один краше другого. И пили за правду, за честь и дружбу. За обиженных судьбой, за вдов и сирот, за убогих – за всех, кто страдает в этой жизни.

За другим столом сидели три ремесленника, похожие на жестянщиков с Молоканского базара. Посетители эти были явно не в духе и выражали недовольство обедом:

– Эй, микитан, – позвали они буфетчика. – Ты говорил: «Ах, какое чахохбили! Пальчики съедите!». А какое же чахохбили без курицы? Где она?

– Как где, гости дорогие? В чахохбили…

– Ты вот это называешь курицей? Да это же воробушек!

– А про вино что говорил? – спрашивал буфетчика второй жестянщик. – Что «такое вино сам губернатор Воронцов не пробовал!». Не вино у тебя, а уксус!

– Если еда наша вам не нравится, вино не нравится, тогда зачем вы всё съели и выпили без остатка? – злился буфетчик. – Платите, а то околоточному доложу.

Взгляд Кирилла нечаянно упал на картины, украшавшие внутренние стены помещения: «Отшельник Гиоргий», «Портрет двух друзей», «Царица Тамар», «Трактирщик с приятелями в виноградной беседке», «Грузин с рогом для вина», «Охотник с ружьём», «Пастух в бурке», «Шота Руставели», «Ираклий II». На стёклах духана была роспись: вареная курица на тарелке, шашлык на шампуре, бутылки с вином.

Молодые люди, на своём веку успевшие повидать много произведений искусств, были потрясены увиденным.

– Да это же современный Джотто! – воскликнул тогда Ле-Дантю. – Это рисунки гениального мастера!

Они ходили от картины к картине, возвращаясь к некоторым по нескольку раз и сбивчиво выражая друг другу свои восторги.

Хозяин духана заметил их интерес к рисункам, и, уже привыкший давать пояснения новым посетителям, подошёл к ним с ослепительной улыбкой под пышными усами:

– Садитесь, гости дорогие. Да пошлёт вам Бог всякого добра. Сейчас шашлыка принесём вам, только с мангала сняли. Зелень, цицмат, болоки, киндзу принесём. Вино хорошее подадим. Вы на этих дураков не обращайте внимания. Вкусная у нас еда, свежая, никогда не залеживается!

– Что это? – перебил его Кирилл, показывая головой на картины.

– Это? – переспросил духанщик. – Это царица Тамар, – сказал он, и указал пальцем на картину. – Но если вам это мешает, можно пересесть за другой стол.

– Нет-нет, – успокоил его Кирилл. – Наоборот…

– А это Шота Руставели, наш великий поэт, он «Витязя в тигровой шкуре» написал, – продолжал объяснять духанщик. – А вот это, – он указывал пальцем на очередную картину, – это хозяин трактира в бурке и его двоюродный брат, они стоят в беседке, обвитой виноградом, и хотят выпить водки…

– Кто автор этих работ? – спросил духанщика Мишель. – Все картины подписаны неким Пиросманашвили. Кто это?

– Да, это наш Никала-маляр, Никала Пиросмани. Вы что, его не знаете? Все его знают. Это он все тифлисские духаны разрисовал. Все в шутку называют его «графом» за то, что ходит степенный, в русском костюме. Мало говорит. Только рисует. Рисует и пьёт, и опять – рисует и пьёт… Полгода, наверное, будет, господа, как был он у меня. Пришёл совсем бледный, весь дрожал. «Ещё умрёт», – подумал я, – «надо покормить!». Лобио дал ему, харчо горячий. Он три ложки лобио съел, больше не стал. Выпить попросил. А взамен предложил нарисовать что угодно и сколько угодно. Поселил я его на заднем дворе. А что, мне не жалко. Пусть живёт. Был он человеком усердного труда – работал с утра до ночи. Бывало часто, что и при свете лучины рисовал, так это дело любил!

– Как его найти? – не выдержал, спросил Зданевич. – Он нам очень нужен.

– Как вам сказать? Ходит себе по городу. Каким ветром его носит – никто не знает. Поищите в каком-нибудь из духанов.

– В Тифлисе сотни духанов, уважаемый…

– Начните с вокзала… найдёте его где-нибудь на левом берегу Куры: в Дидубе, Нахаловке, Авлабаре. У него и на Песках много друзей было. Вы сходите туда, вам скажут, где он и как… А зачем он вам?

– Мы хотели бы помочь ему…

– Как помочь? Чем? Деньги Никале не предлагайте. Были они у него, не дорожил он ими. Да он и не возьмёт. Гордый он очень…

– У вас есть ещё его картины?

– Есть. Конечно есть. У меня наверху ещё его «животные» есть.

«Наверху», над духаном, располагалось жилище духанщика. В нём молодые студенты, Кирилл и Мишель, увидели изображения ланей и оленя, но больше всего их внимание привлёк жираф, животное с человеческими глазами.

– Когда я увидел у него эту картину, – рассказывал духанщик, – я очень удивился. Это существо пристально смотрело на меня и знало всё, что творится у меня на душе. Я спросил Никалу: «Хм, разве бывает такой зверь, Никала?».

А он ответил: «Ещё как бывает, Автандил-генацвале. Это жираф. Видишь, какая у него шея длинная?»

А я ему: «А как он сюда попал, этот странный зверь, этот… жираф?»

«Пришёл из другой страны», – ответил Никала. – «Оттуда, где нет корысти и хитрости. Где есть уважение друг к другу…»… Ну что, молодые люди, нравятся вам картины?

– Очень. Если вы уступите, я могу купить, – заявил Кирилл.

– Отчего же не продать? – почесал голову духанщик. – Могу и продать, если с оплатой не поскупитесь…

Молодые люди были поражены лаконичностью рисунка и лёгкостью письма, простотой и искренностью работ доселе неизвестного им художника, многие из которых были выполнены на простой клеёнке.

– Это какой же виртуозностью, какой смелостью нужно обладать, чтобы писать на клеёнке, таком неблагодарном материале? – удивлялся Кирилл.

– Бедность… – отвечал ему Мишель. – Это она сделала его виртуозом…

Стремительные мазки кисти на картинах выдавали руку мастера – умелую и твёрдую, хотя и демонстрировали отсутствие академических навыков. Друзья не сомневались в том, что перед ними художник большого дарования и редкой самобытности.

– Ты только представь, Мишель, что было бы, если бы самородку Пиросманашвили дали настоящее художественное образование. Он мог бы, вероятно, превзойти Эль Греко или Тициана и выразить другое, гораздо более сложное и величественное содержание, чем то, которое выразил он… – восхищался Кирилл Зданевич.

Их энтузиазм крепчал день ото дня и было решено, что они продолжат поиски картин Пиросмани, а также непременно отыщут его самого и познакомятся с ним. Они скупали всё, что им попадалось в духанах и винных подвалах на Мейдане, у вокзала, в Нахаловке, в Сабуртало, в Ортачала, даже несмотря на то, что владели они небольшим личным заработком. Да и родители их были довольно бедны в то время. Однажды покупка двух картин посадила всю семью на хлеб и воду. Кроме того, приходилось пускать в ход всё своё красноречие, а подчас и хитрость, чтобы заставить какого-нибудь духанщика отказаться от вывески над своим заведением. Первое время те продавали вывески за гроши, но когда прошёл слух, что какие-то молодые художники скупают их якобы для заграницы, духанщики начинали набивать цену.

Очень скоро воодушевлённые молодые энтузиасты заставили газеты писать о художнике. Первая статья, написанная самим Зданевичем под заголовком «Художник-самородок», появилась в газете «Закавказская речь». Тогда же братья впервые и показали картины и вывески художника в Москве и Петербурге, где профессионалы сразу признали и оценили Пиросмани. Земля, как известно, слухами полнится. А люди творческие на одном месте топтаться не любят. Вот так слух о Пиросманашвили долетел до Парижа, и вот уже парижская газета, с подачи Ле Дантю, помещает о нём статью о художнике, в которой были следующие слова: